Малахитница (сборник) - Корбут Янина - Страница 10

Они принялись за лопаты. Когда из-под земли показалась рука, Марьюшка зажмурилась от ужаса. Убийца, вероятно, торопился и рыть глубокую могилу не стал.

Левая рука трупа была крепко сжата, как будто держала в окоченевших пальцах какой-то мелкий предмет. Одному из мужиков пришлось приложить немало усилий, чтобы вытащить находку. Ею оказалась пуговица. Урядник поднес ее к глазам.

— Пуговица? — переспросила Марьюшка. — Обычная пуговица?

— Не совсем, — заметил урядник. — С мундира убийцы. Или одного из убийц.

— И что в ней странного?

— Такие носят курсанты и выпускники Межевого корпуса. А много их у нас? То-то же. Молодец, девка! Глазастая. Лишь бы задачка сошлась с ответом.

— Похоже — таки застрелили его, — произнес один из стражников, наклонившись над трупом. — А пуля-то, глядите, внутри.

— Чего мешкаете? — прикрикнул урядник на мужиков. — Грузите! Похороним опосля по обычаю христианскому.

Труп после осмотра могилы положили на телегу, прикрыв мешковиной. Затем процессия двинулась к поселку.

Хозяин прииска Михайло Барышев, сидя на лавке в полицейской избе, горестно обхватил голову руками.

— Савелий? Поверить не могу!

Урядник положил на стол пуговицу с символикой Межевого корпуса.

— В пистолете вашем явно не хватает пуль, Михайло Ильич, — заметил урядник. — Если только пистолет не закопали и не утопили.

Барышев вздохнул:

— Одного понять не могу. Зачем убивать-то?

— А задолжал ваш Савелий в Екатеринбурге одному крупному кредитору, так? Прокофьеву, — вмешался в разговор исправник, доселе сохранявший удивительное спокойствие. — Кабы не пуговица эта, простой парень Егорий Меркулов отправился бы на каторгу. Без вины. А ваш Савелий — снова играть в карты и делать новые долги. Мог ведь пользу Отечеству принести после учебы в Межевом корпусе. Вместо этого с наемным душегубом на пару вашего управляющего прикончили. Однако в спешке пуговицу, сорванную с мундира в схватке, не заметили. Иннокентий Палыч, распорядитесь освободить Егория Меркулова и задержать Савелия Барышева.

Марьюшка стояла у ограды, провожая взглядом стражников, которые вместе с Барышевым последовали к его особняку. До ее ушей донеслось:

— Эх, отомстила мне Каменная Девка!

Марьюшке стало жалко Барышева. Еще бы: Савелий — его единственный наследник. Себя ей тоже хотелось пожалеть: ни отца, ни матери, ни дома. Сама она — последняя в роду Сизовых. Зато у нее теперь есть Егорушка! И он свободен. Вот только где они будут жить? Сироты оба. Что ж, на время приютить их обещала старая Даниловна. А там… они, конечно, поженятся. Все у них еще будет. И станут они жить долго и счастливо, как и положено любящим.

Мягко урчали старенькие толкатели, поднимая буруны за кормой. Калданка ходко шла вверх по реке. Мимо тянулся глинистый берег и облезлая, весенняя тайга. Скука.

Вся моя забота — сидеть на упруге да пополнять заряд тех самых толкателей. Обидное занятие для одаренного, даже для такого невеликого рангом, как я.

Я посмотрел на своего единственного спутника, крепкого бородатого деда в барских одежках и простом картузе. Тот курил трубку и сурово смотрел вдаль, не обращая на меня внимания. Ничего не менялось с самого утра.

К этому молчаливому деду меня определили то ли слугой, то ли еще каким помощником. Зовут его Иван Дмитриевич, и он настоящий граф, но просит называть себя без титулов — наставником, хотя ничему и не учит. Впрочем, не бьет, и ладно. Вот разбогатею, выкуплю себя и сестренку, и не будет надо мной начальника, а пока можно и потерпеть.

Прикрыв веки, я обратился к дару, и улыбка тронула губы. Внизу под денницей то и дело мелькали огненные искорки. В реке есть золото! И я найду, откуда оно там появилось. Хорошо быть рудознатцем.

Калданка дернулась. Толкатели закашляли, засбоили. Не любят они внешней силы. Пришлось погасить дар и открыть глаза. Ход выровнялся, аппараты снова заурчали ровно.

Взглянул на наставника, все спокойно, он и усом не повел, но надо быть осторожнее. Незаметно достал из кошеля деревянную фигурку и принялся править ей лицо.

Не успел я сосредоточиться, как вздрогнул от неожиданности. По округе разнесся потусторонний, пронзительный смех. Рука соскочила, резец полоснул по пальцу, и окропленная кровью фигурка улетела в реку. Прямо в сине-зеленую морду чудища.

— Бллаггоддарствую, — пробулькало чудище и исчезло под водой, взмахнув напоследок спутанной гривой водорослей.

— Мор тебя побери, что это? — закричал я.

— Это, Степан, Йинк-Вэрт Эви — дух воды. И вы только что принесли ей жертву, — пояснил наставник.

Кажется, это первый раз, когда я от него услышал что-то кроме команд.

Блестящее тело мелькнуло в воздухе, и в мое лицо ударилась рыба, холодная и мокрая.

— А вот и ответный дар, — хрипло засмеялся Иван Дмитриевич. — Понравилось ей ваше подношение.

Вслед за первой рыбиной в меня прилетела вторая и третья, и вскоре под моими ногами шевелилась серебристая горка, а я отплевывался от тины и слизи.

— Это что же за язычество-то тут у вас такое? — возмутился я.

Смех наставника перешел в каркающий хохот.

Противный старикан. Нет бы помочь, а он издевается. Порезанный палец болел. Лицо стыло от воды, запах рыбы все никак не уходил.

— Такое же язычество, как и вы, одаренные, — отсмеявшись, сказал наставник. — Дух — это магическое явление с зачатками разума. У вогулов нет одаренных, зато остались духи.

Иван Дмитриевич пыхнул своей трубкой. Ветер бросил клуб дыма мне в лицо.

— Как это нет одаренных? — удивился я, морщась от смеси табака и рыбы.

— А вот так. Ни одного случая за сто лет. Не болеют они мором и не становятся одаренными. Потому мы с вами и здесь. Чтобы понять почему.

Я посмотрел на Ивана Дмитриевича с уважением. Вот оно значит как. Победить мор хочет. А я уж было подумал, что вздорный барин из ума выжил, с язычниками спутался.

— И вот что, юноша. Не вздумайте больше кровь свою жертвовать. Кровь одаренных — большое искушение для духов. Можно и чудовище породить.

— Так это из-за капельки крови все? — кивнул я на рыбу.

— Не только. Чем сложнее с чем-то расстаться, тем ценнее жертва. А фигурки вам дороги, — утвердительно сказал наставник и замолчал. — Кстати, зачем вы все время вырезаете одно и то же? Невесту в городе оставили?

— Нет, — зло буркнул я, чувствуя, как краска заливает щеки. — Это сестра. Она в приюте.

Наставник посмотрел на меня исподлобья, покачал головой и сказал:

— Натуральный волчонок.

Он снова уставился вдаль, как будто ничего и не было. Странно, но мне стало жаль прерванной беседы. Я вздохнул, покопался в кошеле и достал свежую заготовку.

В стойбище мы прибыли под вечер. Пока наставник медленно правил вдоль берега, я рассматривал вогулов. Бедно тут, конечно. Домишки маленькие с земляными крышами, местами даже просто землянки или шатры из шкур. Но народ ничего так, все в обувке да в одежке добротной, кожаной. Детишек много бегает. Вздыхаю завидуя. Хорошо им при живых мамках-то.

— Опять живи хорошо, Иван Дмитриевич, — поприветствовал нас встречающий вогул, едва мы пристали к мосткам.

— Пайся, рума Елгоза, — степенно ответил наставник. — Заехал вот к вам, по дороге на Сосновку. Как тут у вас дела? По моему вопросу новое что есть?

Ответить Елгоза не успел. Над головой раздался свист, хлопок, и нас накрыло облаком пыли.

Я уткнулся в колени, боясь глубоко вдохнуть. Рядом кашляли. На берегу что-то кричали. Судя по тону — ругались. Глаза слезились. Нос чесался.

— Да что тут такое творится? Снова духи или еще напасть какая?