Птица, лишенная голоса - Идели Р. - Страница 20

Акдоганы пожелали удачи и сказали что-то вроде «развлекайся».

Направляясь к себе в комнату, я вновь ощутила странное беспокойство. Я постаралась не обращать на это внимания. Мне надо было посылать во Вселенную положительную энергию. Сегодняшний день так хорошо начался, пусть так он и закончится.

Зайдя в комнату, я схватила телефон, который всю ночь стоял на зарядке, и легла на кровать. Включив телефон, я ощутила, как из всего помещения разом выкачали воздух. Я была уверена, что меня поджидают плохие новости.

Спустя, как казалось, вечность телефон наконец-то загрузился, и одно за другим стали приходить уведомления. Сначала мне было нужно посмотреть сообщения от Гёкхана. Он держал на контроле весь бизнес, но беспокоился за меня и в сообщении попросил позвонить ему как можно скорее. Однако с самим рестораном все было хорошо.

Задержав дыхание, я нажала на следующее уведомление.

Пару сообщений мне написали друзья из университета со словами «Что делаешь? Как дела? Давно не виделись». Я пролистала их и нажала на другое сообщение, которое привлекло мое внимание. Оно было от Озлем – моей университетской подруги, единственной, которая, помимо брата, знала все о моем прошлом. Так как она была знакома с Ясином, у нее не было причин беспокоиться. Если она не могла дозвониться до меня, то всегда могла узнать у моего брата, что со мной и где я.

Она отправила сообщение тринадцать минут назад. У Озлем был ключ от моего дома в Анкаре, и я просила ее время от времени проверять, все ли там в порядке. Она прислала мне фото и видео. Наверное, хотела показать, что все хорошо. Но все же, когда я нажимала на «плэй», меня не покидало плохое предчувствие.

Как я и предполагала, на видео была Озлем, которая пришла проверить дом. Она показывала мне все комнаты, одну за другой, начиная с коридора, и в каждой комнате был дикий беспорядок. Я услышала ее голос.

«Я не знаю, когда ты сможешь посмотреть это видео. Но все же хотела тебе это показать, милая. Кажется, в твой дом ворвался вор», – говорила она.

Безысходность разлилась по всему телу, когда я смотрела на то, какую разруху устроили в моем доме. Кто-то перевернул каждую комнату с ног до головы. Они обыскали каждый угол, перетрясли каждую вещь. Все, что я так любила, было испорчено. Я перевела дыхание и подумала, что лучше пусть будут разбиты вещи, а не моя жизнь.

Но эта мысль длилась недолго, потому что я наконец нажала на фотографию, которую выслала мне Озлем вместе с видео.

Острая боль в сердце, чувство опустошения, которому сложно найти определение, угасание детской наивной надежды… Если собрать все вместе, то получится Эфляль Гёркем.

Гёркем.

Я словно со стороны смотрела, как фамилия «Демироглу», которая никогда и не была моей, удавкой обвивалась вокруг шеи. Раньше я ждала, чтобы кто-нибудь накинул эту веревку на меня, а сейчас я мечтала освободиться от ее пут и как следует вздохнуть полной грудью. Я не хотела быть ни Гёркем, ни Демироглу.

Я Эфляль, разве этого недостаточно?

– Эфляль, ты меня слушаешь? Ты не ответила на вопрос.

Я нехотя оторвала взгляд от погрызенного ногтя и посмотрела на своего психолога, госпожу Мераль. Я сидела у нее в кабинете уже около часа. Только после седьмого сеанса я начала хоть что-то рассказывать своему психологу.

– Извините, – я помотала головой, прогоняя рассеянность. – Какой вопрос вы задали?

Госпожа Мераль закрыла папку, которую держала в руке, и отложила ее на стол. Она сложила руки перед собой и скрестила ноги, а потом пристально посмотрела мне в глаза.

– Хочешь поговорить о том, почему сегодня ты такая тихая?

Я неопределенно качнула головой:

– Не хочу.

– Пожалуйста, – сказала она и наклонилась к столу. – Сколько раз мы говорили, что тебе следует довериться мне? Не закрывай свой разум от меня.

Хотелось бы мне не закрывать свой разум от себя самой.

Я повернула голову к окну, наблюдая, как осень медленно перекрашивала улицы Анкары в серый цвет.

– Я чувствовала, словно находилась в стороне, – равнодушно пробормотала я. – Как будто я никогда и не была их дочерью, как будто они сами не претендовали на роль моих родителей… – Я глубоко вздохнула, мои губы дрожали. – Я чувствую себя такой потерянной.

Шелест листьев, танцующих на ветру, еле слышной мелодией разносился по кабинету.

– Ты думаешь так, потому что ты не Демироглу?

Госпожа Мераль спросила меня об этом, словно была на сто процентов уверена в своей догадке. Когда я не ответила, она предложила:

– Эфляль, вещи, которые определяют нас, – это не семьи и не фамилии. Если бы это было так, то мы должны были тогда давать всем людям, которых встречаем на своем пути, наши фамилии и фамилии наших семей или любимых людей. Но нас определяют не они или кровные узы; нас связывают друг с другом узы любви. – Я перевела на нее полные слез глаза, и она продолжила тихим голосом: – Чувство, которое ты ощущаешь в своем сердце, и есть семья.

Чувство, которое ты ощущаешь в своем сердце, и есть семья.

Я горько улыбнулась, и слезы потекли из глаз, оставляя мокрые дорожки на щеках.

– Я потеряла свою семью, – от этих слов в груди все сжалось.

– Нет, – быстро ответила госпожа Мераль. – Ты предала их земле. Но пока ты хранишь любовь к ним в своем сердце, ты не сможешь их потерять.

– Это трудно, – мой голос дрогнул. – Это очень трудно, и я больше не могу справляться с этим.

Наши глаза на миг встретились, а потом госпожа Мераль перевела взгляд на папку на столе. Она взяла ее в руки, открыла и пролистала пару страниц, слегка улыбаясь прочитанному.

– Знаешь, – сказала она, подняв голову. – Однажды ко мне на сеанс пришла клиентка, которую я очень полюбила, и она кое-что сказала мне при первой встрече… – Я с силой прикусила нижнюю губу, ощутив металлический привкус крови во рту. – Она спросила меня: «Когда это пройдет?». Я сказала ей, что будет трудно, но однажды это все же пройдет, а если нет, то ее эмоции хотя бы немного, но утихнут.

Я заметила печаль в ее глазах.

– И она ответила мне с горькой улыбкой: «Вы говорите, что будет сложно, но если это так, то пусть тогда это будет испытанием. Мое жизненное испытание – пережить это, пока оно не пройдет».

Если вы говорите, что будет сложно, тогда пусть это станет моим жизненным испытанием[10].

– В тот момент я осознала, какую именно боль перенесла та молодая девушка. И что она готова исцелиться, чтобы вновь обрести себя.

Госпожа Мераль встала со своего места, присела на краешек стола и внимательно посмотрела мне в глаза:

– Эта девушка, которую звали Эфляль, все еще здесь?

Я помню только один случай, когда, говоря «значит, это судьба», я не испытывала горечи. И миллион случаев, когда, произнеся эту фразу, я была готова к последствиям. Сейчас же, при взгляде на фотографию, у меня затряслись руки; страх сковал все тело. Я не могла выговорить: «Значит, это судьба».

На фотографии был конверт, на котором виднелось всего одно слово – «Демироглу».

В сообщении Озлем написала: «Я нашла конверт на подушке. Мне открыть его? Мне немного не по себе».

В ушах зазвенело. Это было слишком страшно, чтобы быть правдой. От опасения, что кто-то может причинить вред Озлем, пока она в моем доме, мне казалось, словно мою грудь разрезали и, вынув сердце, разорвали на части. Глаза готовы были выскочить из орбит. Не знаю, как я сумела совладать с собой, чтобы набрать номер Озлем.