Черноокая печаль (СИ) - Солнцева Зарина - Страница 46

Куст злосчастного шиповника опять колыхнулся, на елинк молнией ворвался Мирон, следом за ним Тихий.

Узрев Озару, Мирон так и застыл, как прикопанный, с широко распахнутыми очами. Он глядел то на нее, то на дитя в ее руках. Обратно на нее, и снова на дитя.

Узрев его, разум молодки окончательно вернулся к ней, она задрожала всем телом, вконец почуяв холод, оставленный ночным дождем. И вернула себе голос, глядя побитым щенком на Мирона.

— Они… они схо. тели ее уби. убить… — оправдалась она, укачивая малыша на руках. — Она… мале. енькая… со. всем… я… не смог. ла… я…

Тихий поджал губы, озадаченно глядя на тихо скулящего мужика и на нас с Озарой. Я боялась того, что он скажет сейчас. Как злосчастного огня боялась. Потому что все было не так. И даже я не знало, как надо поступить сейчас, что было по совести.

Но Мирон совсем не растерялся, аккуратно, будто и не касаясь голыми стопами влажной травы, он медленно подошел к нам. Осел на колени перед Озарой и, дабы ее не испугать, медленно протянул руку к ее виску, убрав пушистую прядь с засохшей кровью за ушку.

Озару бил озноб, из широко распахнутых глаз текли ручьи слез. Кровила рана на щеке и на ноге, но взгляда с бера она не свела. Мирон опустил руку ниже, аккуратно огладив большим пальцем лобик новорожденного.

— Кто тут у нас?

Мы, казадось, с медведицей сжались одновременно. Но теплота, с коей он глянул на ребенка, развеяла всякое сомнение. Пока не было понятно ничего, кроме того, что Мирон… он не обидит.

— Ди. тя. тя.

Страшно заикаясь, проговорила дитя.

Встав на пятки, бер слегка распрямился и рывком стянул с себя плотную льняную рубаху.

— Вот, — мягко потянул вещь Озаре, — дитя надо завернуть. Холодно. Заболеет еще.

Руки молодки дрожали, но вместе они крайне аккуратно завернули младенца в ткань. Палец Мирона нежно огладил края ужасного шрама на щеке медведицы. Но ничего не сказал.

Так и замерли друг напротив друга, глядя прямо в очи, с зажатым младенцем посередине. Пока крошка, видно, согревшись чутка в рубахе, хранящей тепло тела бера, звучно не крякнула.

В ответ на ее недовольное сопенье крошки раздался суровый голос Тихого.

— Забирай своих девчонок, Мирон, и уводи на дальнюю заставу к Ганне.

Дважды повторять не пришлось. Подняв на руки обнаженную Озару, что трепетно прижимала к своей груди сверток с малышко, Мирон двинулся в сторону шиповника, одарив смертоносным взглядом валяющегося на земле и пускающего пену изо рта мужика.

Тихий подошел к нему ближе, рукой остановив. Второй брат моего мужа на миг прикрыл глаза и прислушался к, казалось, успевшему замертво застыть лесу.

Что-то необъяснимое мелькнуло на его лице. Он поджал губы.

— Уходи через южную тропу у рощи берез.

Мирон непонимающе и даже чуть раздраженно приподнял бровь.

— Этот путь длинее…

— Делай, как говорю. — грубо зарычал Тихий, полоснув по нему холодным взглядом, — По тем местам в поисках рыскуют Олег и Мир, они тебя сопроводят.

Дальше противиться бер не стал, покорно отпустил голову и скрылся за кустами шиповника.

Я же обессиленно шмякнулась задом на землю с колен, только сейчас позволяя себе испуганно передохнуть.

Подойдя к потерявшему сознание мужику от перепугу, Тихий попинал того носком сапог, а потом глянул на меня с мрачным любопытством.

— Что ты с ним сотворила, сестричка?

— Тебе лучше не знать.

Прохрипела я в ответ. Ибо совершилось то, чем меня когда-то пугали. Любой целитель, если его довезти, обратит свои знания во зло, и тогда… Да будет смерть его обидчика легкой.

— Какую-то ересь несет! Тут и пытать особо не пришлось! Наталки хватило! Про вандоса балакает. Мол, снова появился на их землях! Постуха умыкнул! Потом и какого-то молодца с их поселения. Вот они и решили с односельчанами, что надобно дьявольское отродье задобрить кровью младенца. Принесли жертву… твари…

— Дитё хоть чье? Отобрали у кого или добровольно кто отдал?

— Скулит, что дочь кузнеца в подоле принесла. Дабы скрыть позор девчины, родаки ее подкинули младенца к дому старосты. Мол, от их сына понесла. В общем, человеческие раздоры… Так или иначе, дитя никому не нужное.

— Но отдать его на растерзание вандоса, — Добрый потер подбородок, в расшелине двери глянув на спящую малышку, что Озара укачивала на руках, — это надо иметь насколько черную душонку!

— Людишки же! — как само разумеющееся выдохнул второй бер. Молодой и рослый. Я слыхала, как его кличут Миром. — Неужто и вправду вандос, Добрый?

— Мы точно сожгли того, что на болотах таился. Сожгли и пепел развеяли на ветру! Не может быть он! Брешит человеческая мразь!

— Может и не брешит… — задумчиво молвил Тихий, поскребав бородку. — Это другой вандос. На деревьях в паре сотен шагов от того места, где Озара нашла дитя, свежие следы когтей на коре. Выше, чем смог бы дотянуться медведь, и куда шире и длиннее, чем мог бы оставить волк. А мы по соснам не любители скакать. Но это проклятый дождь помешал разгадать запах…

С досадой закончил бер мысль. Добрый и Мир переглянулись. Рядом задумчиво фыркнул Мирон, оторвав взгляд от Озары и ребенка.

— Два вандоса в одно и то же время? Обычно они разделяют территорию и не суются друг на друге.

— А быть может новообращенный? — приподнял бровь Мир, ища одобрение своим предположениям у старших. — Ну, Третьяк говорил, что того вы выловили в болотных зарослях. Закоренелый, видать. И забрался далеко. Оттуда два дня пути через тайгу. А этот, если верить смердливому человечку, через день по одному сельчанину утаскивал. Голодный, мразь.

— И недалече шастает.

Закивал согласно Добрыня. Все уставились на Тихого. Тот задумчиво хмурил густые брови, размышляя насчет услышанных слов. Пока не сделал единственный вывод.

— Новообращенные не палятся так просто. Зачастую маскируют свою охоту. Не оставляют следов, делая так, чтобы все думали, что исчезнувший утопился или заплутал и сгинул в лесу. Мозгов у них еще есть. Этот же… действует топорно. Его мучает жажда, не столько плоти, чем жажда убивать. Он разгневан.

Беры молча выслушивали, ожидая, пока Тихий закончит излагать свою мысль. Мы с Озарой тоже затихли. В какой-то момент медведица поморщилась, легонька дотрагиваясь до груди. Я поспешила задернуть шторку и скрыть ее от мужских глаз.

Уже теряя нить разговора.

— Прижми ее к груди, у тебя молоко течет.

Шепнула я, помогая ей уложить ребенка на руки. Озара растерянно глянула на меня, поджав уста.

— Разве так возможно? Я же не успела родить.

Я устало присела на стул рядом, наблюдая, как крошка, нащупав губками сосок, принялась сладко причмокивать.

— Моя наставница говорила, что женское тело на многое способно, ради того чтобы защитить свое дитя.

— А чего тут диву даваться? — из чулана выскользнула Ганна. Опираясь на свою трость, женщина держала в руке корзинку с засушенными ягодами. — Медведица в тебе учуяла свое дитя и не дала ему мучаться голодом. Твое же дитя, Озар, ммм?

Глянула она исподлобья на медведицу, и та крепче прижала ребенка к себе, быстро закивав.

— Воот, — довольно подняла вверх указательный палец старая медведица, кинув в котелок на железной плите у печки горсть ягод. И помешав деревянной ложкой отвар. — А дитю нужен папка. Тем паче такой красивой дивчине. Вырастет такой, что прям ух! Кто от нее женихов отгонять будет?

Озара робко потянулась вперед, из-за края ширма выглядывая Мирона. Тот, прислонившись плечом к дверному проему, молча слушал Тихого, сосредоточенно поджав уста. Почуяв взгляд на себя, бер дернул плечом, повернувшись в нашу сторону чутка.

" Все в порядке?"

Спросил он взглядом, обеспокоенно глянув на Озару. Та слегка замедленно кивнула, растерянно глянув на малышку, что довольно пила молоко.

Я была согласна с доводами Ганны. Да и потом, сейчас настолько сильно на меня давила усталость и душевное опустошение, что ни во что разбираться и не хотелось. Главное, что дитя не голодает. И Озара… не желает укоротить себе век.