Черноокая печаль (СИ) - Солнцева Зарина - Страница 42

— Что ж… — на щеках Грома заиграли желваки, он встал со своего места. — Я послушал вас, теперь вы меня.

— Как ваш вождь, разрываю брак бера Милана и дочери бера Озары. И назначаю скорую помолвку бера Милана и дочери бера Ясении на первый день полной луны. И помолвку бера Мирона и дочери бера Озары на последней ночи старого месяца. В остальном — да не прольется отныне кровь и обиды. Слыхал, Добрый?

— Да, господин.

Бер успел охолонуть чутка.

— Есть несогласные с моим решением?

Прищурился вождь, но все хором и лишенные радости проговорили:

— Нет, господин. Суд совершился.

— Мне казалось, Третьяк, как обычно, дурака валял, называя тебя «печалькой». Но сейчас, глядя в твои очи, понимаю, что можно утонуть в их печали.

Услышав голос Тихомира сбоку, я подпрыгнула на месте, уронив гладкий камень, коим растирала корень бузины.

Когда он вошел? Я и не услышала. Растерянно попятившись назад, я заломала пальцы рук. Наблюдая, как бер медленно опустился на корточки и, подняв камень, вернул на мой маленький столик, где я в последние дни готовила разные снадобья.

— Тебя не было на ужине.

Спокойно заметил брат мужа, уперевшись бедром о край стола. И рассматривая меня с легким любопытством. Будто этой фразой объясняя свое присутствие здесь.

Бросив взгляд на узкое оконце во дворе, поморщилась. Уже вечер. А я в свете свечей и не заметила.

— Я…

Впрочем, объяснять было нечего. Вряд ли мудрый и сильный муж зверного племени озаботится моими тяжкими думами.

— В чем твоя печаль, Наталка? Бер незаметно для меня шагнул в сторону и присел на лавку у ног спящей Озары.

— Я… Опять слова стали комом в горле. Мне было не по себе. Голубые очи деверя имели ту холодную глубину, что и у их матери. Пугая меня тем самым до чертиков. Но опять-таки, Тихомир ничего дурного мне не сделал и даже сегодня поддержал на суде. Дав слово. По одной его вальяжной позе на тех самых широких ступеньках можно было легко понять: доверие вождя к слову среднего брата безгранично. Как и его влияние в общине. Но, в отличие от Власты, Тихий не пользовался им так, как это делала Власта.

Или же не так открыто, как матушка?

— Ты пришел поспрошать о здоровье Озары? Мигом перешла я на другой круг разговора, спешно вытирая вспотевшие ладоши о подол платья. — Так ей уже лучше. Но пущай еще денек поспит. Пользы от этого ей будет больше. Да и кровушки она растеряла… — Я знаю, что с ней. Спокойно перебил меня Тихий, мазнув по спящей молодке нечитаемым взглядом. — Чую. А вот с тобой не чую, что приключилось. Медленно отпускает голову на бок, рассматривая уже меня. Пристально, не упуская ни черточки моего образа. — Могу разве что догадываться. Скажи-ка мне, Наталка, ты разочаровалась в народе своего мужа после сегодняшнего суда? С размаху Тихий, сам того не ведая, попал словом, словно стрелой, прямо в сердце. Меня передернуло. Как он это делает? Ума не приложу.

— Ну так что молчишь? Так же лениво упирая локти в коленях, бер придержал подбородок в собранных кулаках. — Не то чтобы разочаровалась… Потерла я шею, растерянно уводя взгляд вниз. — По человечьим меркам, так и вовсе не сравнить… — И все же ты опечалена. Уж не решением ли нашего обожаемого вождя? Голубые очи бера сощурились в легкой издевке. И я поспешила мотнуть головой. Все опровергая от греха подальше. — Да брось, девонька. Фыркнул, очевидно не веря мне, мужчина. — Ты бы видела свое личико со стороны, когда Гром озвучил свою волю. Казалось, останься Милан и дальше мужем Озары, и ты бы расцарапала морду всем, до кого бы дотянулась в свещенной зале.

Пристыженно опустила очи к подолу, рдея, как маков цветок. Чего уж так, бер заглянул мне в саму душу. А я и вправду была на взводе от наглости этого Милана и свинства этой Яськи. Так бы и оттаскала за косы.

— Оно и не мудрено. Третьяк не просто так от тебя башку растерял, да и крохи мозгов, коими его Леля не шибко наградила.

Просто так терпеть подобное оскорбление на моего благоверного я была не в силе. Брови само собой сошлись хмуро на переносице, а губы поджались. Я недобро и даже осуждающе глянула на бера.

— А я о чем молвил?

Хмыкнул он с хитринкой.

— Норов у тебя хоть с виду и легкий, но за свое порвешь. Благая черта для будущей матери семейства. Другое дело, Наталка, что с твоим норовом и тягой защищать свое легкой добычей становишься для тех, кто сильнее тебя. А ты уж, милая, здесь у нас только такими и окружена.

Это предупреждение? Угроза? Аль совет?

— Третьяк сказал мне, что я должна в любой ситуации прибегать за помощью к тебе или Грому.

— Он тебе не солгал.

Доверительно кивнул мне средний из братьев.

— Тебе не стоит бояться, но и осторожничать не помешает. Схватка между самцом и самкой не всегда честна, пока первый боится повредить второй. Сегодня ты в открытую пошла против матери клана. Пусть и за благое дело. Но тебе подобного с рук не спустит.

Хмурая складка опять украсила мое чело. От досады я даже прикусила нижнюю губу.

— Знаю, мы с Третьяком не поступили по совести, связавшись узами брака без благословения родителей, — не стала я винить только мужа в случившемся. По крайне мере, это глупо делать перед его кровным братом.

— Но ваша матушка даже не дала мне шанса показаться ей с лучшей стороны. Невзлюбила с первого взгляда!

Жаловаться мне, конечно, не годится. Но и умолчать не смогла. Тихомира, впрочем, моя молва не удивила. — Тут с какой стороны ни посмотри, Наталка, ты останешься человечкой. Только за это мать тебя и ненавидит. Не дело это, конечно, что я тебе рассказываю семейные истории, но раз Третьяк занят господским указом…

Тихий в свойственной себе манере откинулся лопатками на деревянную стену позади, совершенно бесцветно разглядывая спящую Озару.

— Союз отца и матери был взаимовыгоден обоим кланам, но никак не сблизил молодых. Третьяк во многом похож на нашего отца норовом. Такой же жизнерадостный, балагур и весельчак. Прежний вождь никогда не принимал трапезы за главным столом. Всегда у костра со своими побратимыми. Военные трофеи тоже раздавал всем, о себе забывая. Наша мать же… — тут бер затих, наверное, пытаясь выбрать подходящие слова, — Она была ему не по душе. Холодная, жестокая, корыстная. Почти сразу она подмяла под себя всех самок клана. Почувствовав добрый нрав и легкость мужа, она принялась творить свои дела за его спиной. В целом, если верить сплетням, они в открытую сначала не враждовали, отец даже пытался ее покорить. А матери это показалось слабостью.

Бер на миг прикрыл глаза и поморщился, будто собирался рассказать не самое лучшее.

— Для медведицы важен не только ее норов и авторитет, свою власть она должна поддерживать и давать другим пример. Тебя должны либо уважать, либо бояться. Наша же мать уважения так не добилась, а вот страх… В этом она преуспела. Родился Гром как единственный наследник. В те времена на наших землях приберегла чума… Старшие причитали: нужны пару наследников, вдруг что. Так они породили меня и меньшого. Но с годами отец все сильнее от нее отделялся. Уже сам я помню, что он никогда не ночевал в ее спальне.

Легкая улыбка скользнула по устам мужчины. Он с теплотой вспоминал о своем батюшке.

— Несмотря на дела клана, военные походы и вереницы проблем, мы всегда сбегали с братцами к нему, и он всегда находил, чем нас занять.

— А ваша мать? — робко поинтересовалась я. Тихий пожал плечами.

— Третьяка она и день не кормила грудью, сразу передала кормилице. Она планировала родить дочь, будущую невесту, которую выдаст замуж в ее родной клан. Но не связало… — не без злорадства фыркнул он. — Нас тоже опекала нянька, госпожа Власта всегда была в заботах.

— Как умер ваш отец?

— А вот отсюда, Наталка, и тянется ненависть нашей матери к твоему народу, — на миг Тихий замкнулся, помассировав пальцами переносицу, потом снова устремил взгляд в пустоту. — Грому уже было девятнадцать, когда отец неожиданно в лесу напоролся на человеческую молодку. Та заблудилась и жутко перепугалась, завидав бера. Отец… — бер снова отвел взгляд, будто ощущая боль от сказанного, — Привязался сердцем к девице как мальчишка. Хоть и провел ее до человеческого поселения, постоянно пропадал там. Мы с братьями понимали, что к чему, и даже маленько осуждали. Впрочем, долго танцы с бубном не тянулись. Отец не мог без своей человечки, но и позорить мать не хотел. Поэтому предложил равноценный обмен: он передает бразды правления Грому и уходит в горы отшельником, разумеется, со своей суженой. А мать остается счастливой вдовой. Мы сначала были против, но отец обещал, что всегда будет рядом для того, чтобы подсобить делом или словом.