Тайное местечко (СИ) - Балашова Виктория Викторовна - Страница 29

Лекса крикнул помощника и тот споро принёс ключевой воды. Лекса всё это время молчал и ждал того, когда Никодим окончательно примет случившееся много лет тому, как данность и успокоится. Ожидая он раскрыл два окна, создавая тяговую свежесть ветерка с улицы, но потом снова накрепко закрыл окна, ибо разговору не нужны были лишние уши. После этого он продолжил:

— Так и наказал он себя сам. Пути — дорожки назад сыскать не смог, потомков так там и оставил, не принявшими правду и Род свой. Но если ты не знаешь, Сварог то про нас помнит про каждого, да ищет, как может и возвращает своих, по крови, детей на Родину. Так и появился в нашем Мире Остап, да и, что теперь от тебя скрывать, та девушка тоже. Но она из Рода Сойки, что из Славинска. Про неё опосля, не то важно. Важнее, что знаний Кона, реалий, Мира у них никаких, словно дети малые. Но они справные. Не увидал гнильцы в них.

— Так хозяина дорожного дома не они…

— Чую, что нет. Так и знай, о том тебе тоже говорю, но выпустить я их пока, сам понимаешь, не могу. Надо найти виновника. А про то говорить тебе не хочу. То дело моё. Про них будем говорить.

— Как решишь, так и будет, на всё воля Богов.

— Да нам, живущим, на понимание.

Закончил Лекса ритуальную фразу, давая тем понять, что всё по Кону и воле Князя будет.

— Теперь ждать?

— Ждать, Никодим. Дать вам поговорить я не могу, отпустить его — не могу, надо ждать. Его и девушку перевели из допросных в обычные камеры. На том пока всё. Помни уговор, держи себя и уста свои на замке.

— Благодарствую, Лекса из Рода Волка, так и будет.

— Ступай с Богами.

Проводив Никодима, Лекса стал обдумывать дальнейшие шаги, а время поджимало, уже вскоре должен прибыть Князь, а дела не решались, снова пошла волна непонятных донесений о немирье меж Родами в Порвинге. Рода будоражило. Но с чего?

Ничего не складывалось.

«Придётся, как бестолковому Влею, работать ногами, если голова тупит».

И Лекса, поправив свой плащ, вышел из резиденции. Пора было проявить, не уходят ли нити к Роду Сойки, не с той ли стороны дело Трофима раскрутилось. Кто был тогда в доме Трофима, за столом ли ребят, за другими ли, всех Лекса помнил поимённо, но в каких отношениях они с Сойками? То предстояло узнать. Хоть и очень смутно в то верилось, ведь, как уточнил Остап, про Род Сойки они там не говорили, но… Дорога была долгая, можа и раньше оговорились, а кому надо то услыхал, да кому надобно обсказал.

Время бежит? Да как бы не так! Для того, кто сидит взаперти, и того, кто занят своими повседневными делами оно очень относительно! Эх, этот закон относительности, всюду же он применим! Вот и для ребят, оказалось именно так. Для них, сидящих в своих камерах, время еле текло. Их новые обиталища были просторнее первых, светлее. Теперь они сидели в соседних камерах не таких темных и мрачных, и глухих. Те казематы они оба окрестили «допросная». А в этих даже были большенькие окошки, и двери пропускали звуки, и были у них нормальные лежанки. В окошки мало что было видно, выходили те на общий внутренний двор, но через эти окошки проходил свет, и была видна хоть какая-то жизнь снаружи, на которую можно было смотреть, как в телевизор. И была эта жизнь, такой же активной, как мультики в советское время — программы передач нет, и мобильного с будильником нет, время не упомнишь, а то и кукольный мульт покажут, которые у тех детей и за мультики то не считались!

Но зато, теперь ребята могли разговаривать между собой. Других узников они не слыхали и не видали. В дверях камер ребят тоже были окошки, что выходили в общий коридор. Охранники не придирались к ним, и если бы не каждодневная кормёжка и вынос отхожего ведра, то можно было подумать, что про них все забыли. Ещё, спасибо Лексе, у каждого в камере лежала азбука — буквица. Это, чтобы не скучали, да учиться могли. Бабушки Глашину не отдали пока, но обещались вернуть непременно.

Вот так ребята и коротали время. По началу-то рассказали друг — другу о том, как проходили их допросы, Остап повинился Олесе:

— Прости, но мне пришлось рассказать Лексе настоящую историю нашего здесь появления. Он собрал обо мне, точнее, о предке Акиме Барсуке, доступную информацию, и понял, что мы что-то скрываем. Где-то видать, я прокололся в рассказе. Но, где, не пойму.

— Да это и понятно, что по-другому было и нельзя в тех обстоятельствах. Мы с тобой совершенно из другого Мира. Устои, общение, образ жизни, да даже наша одежда, привычки, говор, это же всё другое. Не вини себя. Всё равно не за то мы тут. Жаль, бабушке Глаше весточку не отправить, знаешь, мне кажется, она бы тут всё быстро и хорошо разрулила.

— Наверное, потому её в лес дальний жить и отправили, людям надо самим свои уроки жизни проходить!

— Хммм, — усмехнулась Олеся, — наверное ты прав. А то, так бы всё и решали за нас всех Боги, да высшие сущности!

— А она Бог? Ты думаешь, она Богиня? Или эта… сущность?

— Вот уж знать не могу, не тем сказкам нас учили, но, то, что она гораздо больше простых людей знает, за то готова поручиться.

— Книгу бы ей вернуть дали! Так мне неприятно, что она пропасть может, и к ней не вернётся, а тогда уж баушка и осерчать сможет!

— И достанет нас с того света, выспросит, разберётся и накажет кого попало!

— Ха! Точно. Эта сможет. И уйдём мы в посмертие отомщенными!

— Успокоил блин! Остап, — изменился вдруг тон диалога Олеси, — а нас как казнят?

— Не знаю, — посмурнел и парень, который тоже об этом постоянно думал, и даже хотел предложить Лексе в таком случае, чтобы на него одного повесили эту вину, а Олесю бы выпустили, признав невиновной. Но тогда, на допросе, он не успел, или не сообразил Лексе об этом сказать и попросить. Надеялся и верил в него. Вот, внушал тот уверенность, что дело будет решено по совести и по правде. Остапу Лекса понравился, произвел на него положительное впечатление. А Олесю потряхивало от одном воспоминании. А по ночам снились его горящие красным уголки глаз во весь Мир, она пару раз даже просыпалась, удерживая крик, готовый сорваться с губ. Остап не добавил спокойствия, рассказом о том, как его словно ребёнка неразумного со стульчиком Лекса потаскал.

— Олесь, ты знай, что я постараюсь тебя отсюда вытащить.

— Это как? Портал на полянку нашёл? Или слова заветные знаешь?

— Надеюсь, слова.

— Остапушка, если ты себя оговорить собрался, то выкинь эту дурь!

— На сей раз по-моему будет! Тебя вытащу. Будешь жить.

— Спасибо, земляк, но ты на слишком тяжкую жизнь меня обретаешь.

— Но всё же жизнь! Будешь мстить за меня. А толку обоим погибать? Прими мою жертву, ну, на край, уйди к бабушке Глаше, научись навещать меня в том мире, будешь мне рассказывать, как тебе без меня плохо.

— Дурак!

В таких разговорах и неприятных думах сидели ребята уже неделю. То пугая, то отвлекая, то развлекая друг — друга. И больше для них пока ничего и не менялось. Иногда они рассказывали друг — другу свои истории из воспоминаний земной жизни, когда ещё всё было хорошо и понятно. Больше рассказывал Остап, у спокойной и тихой Олеси и жизнь была размеренной и легкой, без шила в заднем месте. Но Остап всё равно любил слушать и её воспоминания, были они теплые и душевные. Дни ребят просто текли…

За эту, промелькнувшую своей бестолковой кутерьмой неделю, Лекса мало что понял и распутал, а враги не сидели сложа руки. Лекса метался меж Родами в попытке понять, что же в славном и некогда, таком спокойном Порвинге, происходит, но каждый день приносил известия о всё больших ссорах и немирье меж Родовичей. Сыпались они, как снежный ком, но Лекса и прибывшие ему на помощь дружинники — побратимы, сбивались с ног, мотаясь от Главы к Главе. К концу недели Лекса понял, что в городе не осталось ни одного Рода, что не был бы замешан в разногласиях с кем бы то ни было. Впору от отчаянья схватиться за голову и кричать караул, но дружина Князя такой не была. Они рычали под своими плащами — накидками, но сцепив зубы вновь и вновь думали о том, что надо сделать и с кем поговорить. Проблемы же продолжали нарастать снежным комом.