Тайное местечко (СИ) - Балашова Виктория Викторовна - Страница 26

— А ты на тот свет собрался?

Казалось, Лекса снова был сбит с толку этим монологом допрашиваемого.

— Ну, я не знаю, какое наказание ждёт виновного, но я и тебе, Лекса из Рода Волка, и Козьме говорил про свои подозрения о поднявшем визг, говорил, и о том, что там был Свей Куница, но так вижу, что эта информация вам не интересна. В эту сторону вы не ищите совсем.

— А что мне искать? Свей Куница уехал, как только вышел из-за стола. Через положенный срок он уже был в следующем дорожном доме. Коня не загнал. Сказал, что не планировал останавливаться на ночлег у Трофима. Замышлял ли что по вам, того уже не узнать. А то может торопился новости о прибытии нового Барсука батюшке своему поведать? Того тоже не узнать. Был он там в дороге один, ни с кем более не говорил. Не при делах он. — пожал плечами плаща Лекса. — А что касается визгливого, то и тут мимо. Да, визжал, но то его родной голос, ибо отрок ещё, хоть и в теле крепком. Да и со зрением, в отличие от вашего, у него всё в беличий глаз. Только развитием отстаёт, но причинить ничего не смог бы, руками и головушкой слаб. А вот сердешно он очень сильно привязан к Трофиму и всему семейству его, это же их приёмыш, блаженный Алейка. Он разве что боднуть, аль повизжать и может. То, что Трофим там был, он самолично видал, перед тем, как зашёл в дом, а когда вышел — увидал вас над телом своего отца приёмного, да тебя с камнем в руке. Голова хоть и скорбная, как у дитя, да всё же скумекал, что сродственник в беде. Вот и последний ум чуть не растерял. Козьма еле дознался. Так что, как видишь, никаких других зацепок у меня и нету. А ты мне про них глаголешь, то ли глаза отводишь, то ли дуришь, то ли сам веруешь.

Остап остался сидеть только благодаря тому, что больше его тело ничего и не могло, а так бы съехал безвольной куклой на пол. Голос его совсем стих, но всё же Лекса услыхал:

— Я так мыслю, обвиняемые у вас есть, искать вы никого и не будете больше. Удобно же.

Остап не понял, как вдруг молниеносно оказался поднятым вместе со своим жалким таким стульчиком, который и без него охранники передвигали не иначе, как вдвоём, да и он был не обижен статью, как он думал. А тут, он просто висел, поднятый над полом за ремни на груди, мощной рукой/лапой этого бесспорно опасного допрашивающего Лекса из Рода Волка. Причём, держал тот его, как сказали бы «Легко и непринуждённо». Даже рука не дрожала. Что же за силища в нём была сокрыта! А ведь визуально фигура особо громадной не выглядела. Но вот сейчас, болтаясь и чувствую и свой вес, а особенно, вес стула, но не чувствуя усталости в этом …дружиннике, Остап охренел. По другому эти его чувства не описать. А охренев, он испугался, не тем страхом, что можно объяснить, а каким-то потусторонним, как когда услыхал про висельников.

Лекса, втянув шумно воздух …носом, сверкнув глазами — угольками прошипел:

— Ты смеешь обвинять дружину Князя своего в обмане и лени?

— Да нет, ничего такого, — и даже сам Остап услышал в этих своих словах страх, голос его дрожал — я вижу, что мне не верят.

Мгновенно, словно перевоплотившись, Лекса поставил кресло на прежнее место и посмотрел за спину Остапа, где распахнулась дверь, и тот же Даур влетев и чуть не сбив Лекса, не ожидая его увидеть в этом месте камеры. Даур вздрогнул всем телом, но быстро пришёл в себя и вернул Лексе его сферу.

— Благодарю тебя, пока всё.

И тот молча вылетел за дверь, словно боясь, что его попросят еще остаться. Видать боялись этого дружинника, а тут Остап так лохонулся с обвинениями.

— Я прошу прощения, если ненароком сказал что-то оскорбительное, не со зла, и не мыслил даже обиду нанести, ни дружине, ни Князю.

Лекса только коротко кивнул, и было даже не понятно, слыхал ли он и понял ли слова Остапа, его поглотила сфера, что он держал в руках, и словно читал из неё какое-то очень интересное послание. После, он так же молниеносно оказался снова в том же кресле, напротив Остапа. Только поза его уже не была расслабленной. Было видно, что его что-то очень сильно выбило из колеи. И теперь он думал. И думал он про Остапа. Но молчал. Молчал и Остап, не желая больше злить этого страшного… человека ли?

— Говори всё!

Внезапно словно рубанул Лекса словами так, что Остап понял — говорить придётся.

И снова камеру озарил свет сферы над головой попаданца во всех отношениях.

Остап выдохнул, и попросил:

— А можно мне глоток воды, горло пересохло.

— Даур, воды!

Прошло буквально минута — две, которые прошли в молчании и испытании друг друга взглядом, как в камеру быстрым шагом вошёл Даур с ковшом воды и глиняным стаканом в руке. Вопросил взглядом главного здесь Лексу, «кому подавать-то?» На что получил кивок красноречивый ответ, в виде кивка головы в сторону привязанного. После этого, Даур, ловко налил воду в стакан, и поднеся его краешек к губам парня, аккуратно помог тому напиться, не пролив при этом ни капли мимо. Опыт! А после, получив ещё один кивок, теперь уже в сторону двери быстро ретировался за неё, успев услышать слова благодарности от пленника, но, подумалось Остапу, на свой счёт он их вряд ли посмел принять, оставил всё Лексе. Не по чину ему благодарности заключённых выслушивать и принимать.

Остап же, как напился воды, не стал больше ломать комедию и злить Лексу, начав свой не длинный рассказ:

— Моим прадедом был Аким из Рода Барсука, что в одну из Велесовых ночей пропал, заплутав на каком-то из перекрёстков Порвинга, но думаю, это уже и так, без меня известно.

Лекса молчал, не удостоив даже кивка.

— Думаю, известно. — кивнул сам себе Остап, и продолжил — Но, думаю, не знаете вы того, куда он тогда делся. А он, по его словам, долго плутал, как я знаю, но всё же нашёл выход с тех дорожек в Мир. Сначала думал, что обратно попал, но быстро сообразил, что Мир, хоть и похожий, да другой. Там были те же звёзды, их он узнал, но была одна Луна. И местность была ему совсем не знакома. Дальше подробно не знаю, потому, что мало досталось мне информации о нём, ушёл он довольно таки давно. Я его лично не видал. Только от родных что узнал. Попал он в тот Мир почти тогда, как там началась страшная отечественная война с иноземным врагом. Воевали пять лет! Он пошёл на войну, хоть перед этим и успел завести семью, поставил свой дом. На войне он выжил, вернулся, хоть и был ранен, но семья зажила, как могли, передавая своим сыновьям знания о Роде и своём Мире. Но всю жизнь свою Аким искал возможности вернуться в свой Мир, но не находил путей — дорожек. Путей не было. А сыновья подрастали, и принимали его науку за сказки, всё меньше и меньше они верили ему и в его рассказы.

Какой-то звук прервал рассказ Остапа, он поднял глаза, в поисках его источника и нарвался на горящие глаза Лексы, а звук шёл от щёлкнувших костяшек пальцев.

— Как же он не смог воспитать чад своих в вере своей?

— Да просто всё, — пожал плечами на то Остап, — в нашем…кхм, том мире нет и не было магии.

— Чего?

— Ну, ворожбы, волшебства…

— Как это?

Опешил Лекса, и все чувства негодования разом с него слетели.

— Вот так, — обречённо пожал плечами Остап, ибо больше ничем двигать он не мог, — и Боги там другие. Точнее даже, мы их там не видели и не слышали. Не многие и верят в них. Да и разные народы почитают разных Богов. Нет единого, каждый доказывает свою веру истинной, а другие все — ложными.

На Лексу сейчас было больно смотреть, Остап даже проникся к нему жалостью, что ли. Тот растерял всё своё самообладание, оглядывался, словно опасался, что только за то, что он слушает такие речи, ему прилетит ему от Богов.

— Да как же можно жить так?

Прошептал он. Костяшки на его руках снова хрустнули в бессилии, а руки затряслись. Устои Мироздания были подорваны одними речами этого парня. А тот продолжал спокойно вещать и ничего с ним не случалось, он даже не волновался при этом. Сидел и рассказывал, словно азбуку читал перед учителем. Спокойно и с достоинством, только грусть была чуть слышна. Но явно не в тех словах она сокрыта, а просто жалел парень родича своего. И видел при том Лекса, что нет ни слова обмана или лжи в тех словах еретика этого. А ведь были те слова страшнее признания в убийстве жителя Мира Лексы, они грозили убить веру в нерушимость и всевластие Богов.