Кот по имени Семён Семёнович Горбунков - Назарова Ольга - Страница 1

Бывает такое странное явление – люди или какие-то иные объекты, иной раз даже неодушевлённые, которые являются какими-то «маячками спокойствия». Увидишь такой «маячок» на его обычном месте – можно и не заметить, не обратить на него особого внимания, а вот когда его вдруг нет, сразу возникает тревожное осознание того, что что-то изменилось, что-то не так!

Семён Семёнович Горбунков как раз и был таким явлением. Он, как личность исключительно вежливая, тактичная и обязательная, всегда, каждое утро в любую погоду и любой день недели, встречал сотрудников института у проходной.

Тем, кто с ним здоровался, он отвечал на приветствие негромким «мяяя», с теми, кто его не замечал, поступал так же. Делал он это по той простой причине, что являлся котом. Да-да, обычным, даже скажем так, обыкновеннейшим, по крайней мере внешне, котом.

Короткошёстный, с банальнейшим окрасом «селёдка подзаборная», он являл собой натуральное воплощение кота под кодовым названием «полосатень серый, обыкновенный».

Правда, у Семёна Семёновича обнаружился совершенно необыкновенный характер, который и позволил мелкому, облезлому и худющему котёнку пробраться и закрепиться в подсобных помещениях солидного института.

Всё дело было в том, что Семён Семёнович совершенно незаслуженно любил людей. И была бы его судьба печальна, но доверчивому котёнку отчаянно повезло – он попался под ноги добродушному начальнику охраны, который пожалел погибающего ни за грош котейца, накормил, утешил и определил в коробку у батареи в комнате отдыха.

Имя котик получил в честь героя фильма «Бриллиантовая Рука», известного всей стране – он точно так же забавно реагировал, когда первое время делал что-то не так.

Стоило только укоризненно протянуть:

– Семён Семёнович! – как полосатая тощая личность спохватывалась и спешно исправляла ситуацию.

Стоило ему чуточку подрасти и окрепнуть, как он начал сопровождать на работу сотрудников охраны – просто потому, что ему нравились люди, и целый год встречал и провожал всех, кто приходил в институт и уходил из него.

Вид Семёна Семёновича даже в понедельник утром удивительным образом успокаивал сотрудников, спешащих на работу! Успокаивал, словно этот котёнок, за год выросший в молодого котика, обещал им, что всё будет хорошо, спокойно и мирно – приятно-стабильно.

Кот обзавёлся компанией горячих поклонников, которые фамильярно тискали его, сколько им заблагорассудится, разрешал себя погладить нейтрально настроенным людям и разумно не лез к тем, кто не изъявлял желания с ним общаться – исключительно из врожденного чувства собственного достоинства и такта. Видимо, поэтому так долго и продержался…

А потом… потом случилось то, что и должно было случиться:

– Я не поняла, почему тут этот кот? Что делает в приличном институте эта подзаборная тварь? – женский голос мог бы запросто взрезать стальные сейфы и сбивать неопознанные летающие объекты своей пронзительно – убийственной составляющей.

– Убрать немедленно! Я сказала, убрать!

Напрасно новой заместительнице директора пытались объяснить, что кот институтский, полезный и нужный. Кошек она не переносила, пользы от них не видела ни малейшей, не терпела неподчинения своим ценным указаниям, поэтому легко подавила все возражения в зародыше.

Так Семён Семёнович оказался выставлен в осенний, полный листьев и мелкого дождика, институтский внутренний дворик.

– Дружище, ты извини, потерпи немного, ладно. Эта гангрена успокоится, и я тебя обратно заберу! – обещал ему взволнованный и ощущающий себя виноватым начальник охраны.

Так прошел день, потом второй… К Семёну Семёновичу проложили народную тропу желающие угостить его кусочком чего-нибудь этакого, поставили ему коробку с мягкой подстилкой, даже навесик от дождя соорудили, но никто его так и не забрал назад – гангрена, по-видимому, не желала успокаиваться.

– Ну возьмите же хоть кто-нибудь Семёна?! – время от времени взывали поклонники Сёмы, как они фамильярно к нему обращались, только вот у всех было что-то или кто-то, мешающие забрать кота к себе.

Он расстраивался, конечно, но кротко терпел, веря, что люди обязательно его не бросят – они же такие хорошие!

В осенний малолюдный, то есть выходной день, кот, обойдя свои новые владения, со вздохом устроился на влажноватой подстилке и начал мечтать, как он снова вернётся к людям, как вдруг услышал чьи-то шаги. Кошачье любопытство неискоренимо… Сёма выбрался из укрытия и отправился поинтересоваться, кто же пришел.

Эту девушку Семён Семёнович знал… Ну, конечно же знал. Так же, как и всех остальных, кто работал в его институте. Она была из тех, кто с ним не здоровался, не гладил, никогда не подходил и ничем не угощал.

Нет-нет, он был не в обиде – просто констатировал тот факт, что не очень-то ей нравится.

Именно это ему поначалу и мешало… А она зачем-то зашла в самый глухой угол дворика, как раз туда, где была спрятана в кустах коробка Сёмы – его единственное земное достояние и имущество. Некоторое время Сёма из деликатности не выходил – понятно же, что пришла она не к нему.

Правда, потом, услышав, как она плачет, кот засомневался…

– А вдруг она ещё больше расстроится? Нет, не пойду!

Когда слёзы перешли в затяжные с надрывом и горестным всхлипом рыдания, Горбунков не выдержал и вышел.

– Так и есть! Морду лапами натёрла, вся красная… Ой, и поскуливать начала. И чего делать? Позвать кого-то? А кого? Я ей не нравлюсь, а кто ей нравится и как его найти? – Семён переживал и волновался – люди же такие хорошие, как ей помочь?

Так и не придумав, кто сможет утешить красную, скулящую с натёртой лапами мордой девушку, Семён Семёнович решил действовать сам!

– Ну, что же мне делать? Ей же плохо! И становится всё хуже! Вон, сначала только из глаз капало, а теперь и из носа течёт – она уже кучу бамажек выкинула, которыми нос осушает! Он не осушается!

Сёма осторожно выбрался из кустов, запрыгнул на самый дальний от девушки край скамейки и мееедленнно покрался к ней. Как к мышке.

– Вот бедненькая, переживает! – отчаянно жалел рыдающую девицу кот. Выброшенный, никому не нужный кот по имени Горбунков Семён Семёнович.

Если бы её попытался описать кто-то, только что видевший, то сказал бы, наверно, нечто вроде:

– Да такая… никакая! Обычная.

Это ещё если бы вспомнил, что вот эта самая обычная рядом прошла. А ведь скорее всего и не вспомнил бы.

Она знала… Всегда подозревала это – она никакая! Пустое место, которое только всем мешает, а её близким ещё надо думать, а куда же такую пристроить? Куда девать неудобную, неталантливую, нелюбимую, никому ненужную?

Ирина вытирала и вытирала слёзы, а они всё текли каким-то нескончаемым водопадом.

Кажется, так давно она уехала из Питера в Новосибирск… ехала в надежде что-то доказать, попытаться стать необходимой хоть где-то! И что же?

– Да всё как обычно! Ничего-то у меня не вышло… – Ирина упёрлась лбом в холодные руки, отстраненно подумала, что выглядит сейчас, как отражение осеннего Питерского дождя – у неё, как и у дождей в родном городе, никак не заканчиваются слёзы.

Нет, она сдержалась, даже когда выяснилось, что за ней неусыпно присматривал ученик деда, аккуратно подталкивая её работу, шлифуя и доводя до ума, делая безукоризненной. Её это оскорбило – она сама и могла, и собиралась это сделать, но выяснилось, что все в восторге – восторге от её исследований, которые оказались чудесным образом «вылизаны» до блеска и представлены на суд научной общественности.

Сдержалась, когда случайно услышала, как её научный руководитель, разговаривая с коллегой признался, что ему её навязали, приказав не допускать ни единой оплошности или резких замечаний в общении, велели обращаться как «с тухлым яйцом».