Снежный дом со свечой на окне - Назарова Ольга - Страница 14

Милана даже не пыталась уточнить про предохранители – это было выше её разумения. Она с ногами забралась на диванчик, машинально прихватив со стола тарелку…

– Вот же заполошная девица! Ветку куста приняла за лапу! – вздохнул Андрей, посмотрев в окно.

Квадрокоптер, который и заставил ветку «лапой скрести по стеклу» он, разумеется, уже не увидел.

– Вася, не рискуй, хорошо хоть, что это сторона подветренная, не надо его к нам в окно, опускай с нашей стороны забора в снег, я схожу подберу! – переживал Дима. – Он же дорогущий, Хак голову снимет, если что…

Щиток с предохранителями Андрей тоже нашел, и дом снова радостно засиял тёплым светом.

Зато, кое-чего Миронов не нашел, просто потому что дело было заведомо безнадёжным.

– Лапа, от которой ты так верещала, это не лапа, а ветка куста, свет я включил, и… я не понял… а где моя пицца? – c тяжелым вздохом уточнил он у Миланы, сидящей на диване в обнимку с его тарелкой. – Милка, ты что? Слопала мою пиццу?

– Я не Милка! Слушай, а у тебя ещё есть? По-моему, там много коробок было, да? – алчно уставилась на него поборница правильного питания и образа жизни.

– Старый год… Старый год… – фальшиво мурлыкала Милана у себя в комнате, уставившись в экран телевизора. – И чего нам Новый принесет?

– Милка! Где моя колбаса? Милкааааа! – раздался возмущенный вопль из кухни. – Милка! Что за грабёж практически посредь новогодней ночи?

– Чего сразу грабёж-то? – пробормотала Милана, с закрытыми от удовольствия глазами откусывая от монструозного бутерброда из тонкого слоя хлеба и множества слоёв разных колбас. – Пааадумаешь, немного колбаски взяла. Кто её из сугроба-то спас, а? То-то же!

Андрею, который всё-таки пришел уточнить судьбу пропавших продуктов, и, распахнув дверь уставился на Милану, скосившую глаза на противоположный от неё край гигантского бутерброда, ничего не оставалось как расхохотаться.

– Что? Твои заросли салата теперь можно выкинуть? – язвительно поинтересовался он.

– Зачем? В них очень вкусно заворачиваются кусочки колбаски… – умильно улыбнулась зелёным свёрточкам на блюде Милана. – И ты так можешь сделать – дарю рецепт!

– Аааа, а я-то думал у тебя это… веганство или чего ты там проповедуешь в еде?

– Правильное питание! – прочавкала колбасой Милана. – Но у меня стресс! И я его того… прибиваю!

– Моими продуктами?

– Жадина-говядина, зелёный помидор! – Милана, как абсолютно нормальная девчонка скорчила забавную рожицу, – Ты мне муж, кстати, так что это и мои продукты! – она облизнулась на очередной бутерброд. – И вообще, если бы не я, и ты, и твои продукты так и были бы в том сугробе!

– Хмммм, и не поспоришь! – Андрей изумлённо косился на Милану, боясь спугнуть её настроение. – Ну, ведь может же и говорить нормально, и выглядеть, как человек, а не как… ой, даже не могу сказать, как кто! – думал он.

А вслух сказал:

– Тогда требую свою долю! Если бы не я, ты была бы без света и тепла, зато с костистой лапой в окне!

– А почему без тепла? – удивилась Милана.

– Милка, ну ты и дyрoчка! У нас же отопление на электричестве! – легкомысленно ответил Андрей и тут же поплатился за это!

– Ах, ты мужской шовинист, сексист и… и… скряга! – несколько нелогично закончила Милана, узрев, как Андрей уволакивает с блюда бутерброд. – И раз ты так… Я тебе отомщу! Буду тебя звать Дрююююнечкой!

– Нееееет! Только не это! – чуть не подавился Андрей, уже идущий к двери. – Тогда… тогда…

– Началось в колхозе утро – здравствуй, ёлка, Новый Год! – подытожил содержательный обмен любезностями между супругами маляроштукатур Вася, – Дим, давай что ли…

– Ну… за нас всех! – ёмко высказался Дима, поднимая рюмку. – И чтоб у нас всё было хорошо, долго и счастливо!

Новый год все празднуют по-разному, встречая его первый день тоже отнюдь не одинаково.

Андрей обычно отмечал праздники шумно – с друзьями в клубе или где-нибудь у моря, смотря, куда его заносило.

В последние часы старого года в его смартфоне наконец-то включилась сеть, и он активно общался с приятелями и знакомыми девушками, поздравляя и отвечая на поздравления, объясняя, что по очень важным делам уехал из Москвы и вернётся нескоро.

– Ну, папаня, удружил! – шипел он, решив нипочём родителей не поздравлять!

Милана в своей комнате занималась примерно тем же самым, правда, родителям позвонила, в красках описала приключения последних часов, надеясь, что они всё-таки отменят это дурацкое времяпровождение, но дождалась только поздравлений с наступающим.

Пришлось заесть расстройство найденным у Андрея мороженым.

– Одним мороженым – всего одним! Ничего! Не заметит… да и потом, может, оно того… в сугробе выпало! – решила Милана, облизываясь, как кошка. – Хорошо ещё, что я не толстею, даже если круглосуточно мороженым питаться буду! А вот людиня Эмма – очень даже толстеет! – вспомнила она одну из своих знакомых – «советчиц-наставниц» в нелёгком деле освобождения окружающих из оков абьюзеров, с которой только что разговаривала. Правда, этот разговор, как и любое общение с Эммой, был делом непростым.

Эмма специализировалась на токсиках мужского рода, гневно вскипая при каждом упоминании домашнего насилия, в том числе, такого как приготовление завтраков, обедов и ужинов мужу, рождения детей и прочих признаков абьюза!

– Их всех надо кастрировать! – провозглашала Эмма. – Всех-всех! И тогда людини будут свободны от многовекового рабства!

Милана видела в этом некоторый недостаток, точнее даже несколько…

– Мама отцу готовит с удовольствием. Даже напевает, когда готовит. Я её спрашивала – она только посмеялась над тем, что это насилие. Сказала, что это радость – угостить любимого человека чем-то вкусным… ну, не знаю, не знаю. А потом… если их всех того, то даже детей взять будет неоткуда! Я уж про всё остальное и не говорю.

Подобные рассуждения при Эмме лучше было не озвучивать – она наливалась дурной яростью и начинала как пулемёт выплёвывать яростные слова, становясь похожей на нечто не очень приятное.

Почему-то Милане становилось за неё неловко, как-то неудобно.

В такие моменты она вспоминала, как приехала в университет и оказалась в самой гуще очень модных, умных, опытных и решительных девушек, которые смотрели на Милану с презрением. А за что? Только за фото родителей, которое Милана привезла с собой!

Через некоторое время оказалось спокойнее и проще спрятать фото, не упоминать о семье, не вспоминать о любимой бабушке, о том, что Милана любит дом и очень скучает. В уши непрерывным потоком лились слова, связки слов и целые предложения о каких-то очень-очень модных понятиях, произносимые популярными и успешными людьми, которые снисходительно морщась, иногда обращали своё драгоценное внимание на глупую девчонку из замшелой варварской России. Через несколько месяцев Милана вовсю уже перенимала манеру речи, обороты и жесты, стараясь слиться с ними, сделаться такой же, как они – подняться на их уровень, и не замечала, что теряет что-то своё, важное и очень нужное.

И почему Милане только сейчас вспомнилось всё это? Как от неё словно по кусочку отщипывали её привычки-убеждения-ценности, и, несмотря на все громкие лозунги о том, что ценят многообразие людской жизни, категорически не воспринимали никого, кто не был бы на них похож!

– Ну, да… поговорила с Эммой, с другими людинями, вот и вспомнилось, – поняла Милана, вдруг сообразив, что никакого удовольствия этот разговор ей не доставил. – Только… только как-то очень уж странно вспомнилось.

Это ведь именно Эмма громко высмеивала Милану, когда та случайно обмолвилась о том, что очень любит бабушку.

– Это неконструктивно! – заявила Эмма, – Это просто носительница генетического материала, которая передала часть его тебе! Только и всего! Ты ей ничем не обязана – твой отец не просил твою бабку себя рожать, а ты не просила своих родаков о том, так что бабка тебе вообще чужая.