Палач и Черная птичка (ЛП) - Уивер Бринн - Страница 13

— Я в порядке, — говорю я, качая головой. Мы оба знаем, что это ложь, точно так же, как и ее слова. Она хотела уйти. Я не сомневаюсь.

Но не ушла. Она все еще здесь. Может быть, ненадолго, но, по крайней мере, пока что.

— Нужно привести себя в порядок, — говорит Слоан, убирая свою руку с моей и вставая. Ее взгляд пробегает по телу рядом с нами, потом останавливается на разбитой машине. — Хорошо, что у меня еще есть несколько выходных. Вероятно, нам это понадобится.

Слоан протягивает руку, и я смотрю на линии, пересекающие ее ладонь. Жизнь и смерть. Любовь, потеря и судьба.

— Мы? — спрашиваю я.

— Да, мы, — говорит она. В ее улыбке есть какая-то нежность. Ее рука придвигается ближе, пальцы широко растопырены. — Но сначала нам лучше начать с тебя.

Я вкладываю свою руку в ее и поднимаюсь с дороги.

Мы оставляем Фрэнсиса на подъездной дорожке и молча направляемся к его дому. Он живет один, но, тем не менее, мы осторожны. Мы разделяемся и проходим по периметру, снова встречаясь в гостиной, когда понимаем, что тут чисто.

— Здесь ты была сегодня вечером? — спрашиваю я, обводя взглядом комнату. Она оформлена почти так же, как и отель, с антиквариатом и выцветшими картинами, мебелью с потертой обивкой, но блестящими деревянными рамами, отполированными деталями. Слоан кивает, когда мой взгляд останавливается на ней. — На самом деле это не похоже на его стиль.

— Да, я то же самое подумала. Он немного рассказал о своей семье. Сказал, что они жили здесь на протяжении многих поколений. Словно он попался в ловушку призраками чьего-то прошлого, — говорит она, останавливаясь у каминной полки и наклоняясь к старому фонарю.

— Это самый идеальный дом для привидений.

Слоан поворачивается ко мне и одаривает быстрой, слабой улыбкой, прежде чем кивнуть в сторону коридора.

— Ладно. Давай приведем тебя в порядок.

Я следую за ней по пятам, как призрак. Мы останавливаемся в ванной, где она жестом предлагает мне присесть на край ванны, а сама достает из аптечки необходимые принадлежности. Распаковывает рулон марли, готовит бинты с заживляющим кремом. Когда все разложено, она смачивает стерильный тампон спиртом и опускается передо мной на колени, протирая рассеченную кожу на костяшках пальцев.

— У тебя останутся шрамы, — говорит она, прикладывая мазок к самой глубокой ране, оставляя неприятное жжение.

— Мне не в новинку.

Слоан отрывается от своей работы. Ее взгляд падает на мои губы, прежде чем вернуться к моей руке, ее прикосновение такое нежное, несмотря на внутреннюю жестокость, на которую, я уверен, она способна.

Я молча наблюдаю, как она берет с тумбочки первый бинт и накладывает его на разорванную плоть, прежде чем приготовить еще один марлевый тампон, начиная процесс сначала на следующем порезе.

— Мне его оставил отец, — говорю я. Слоан поднимает на меня взгляд с вопросом в глазах. — Шрам на губе. Тот, на который ты продолжаешь пялиться, потому что он чертовски сексуальный.

Слоан фыркает от смеха. Волосы закрывают большую часть ее лица, поскольку она не сводит глаз с моей руки, но я все еще вижу румянец в промежутках между ее черными прядями.

— Я же тебе уже говорила, чтобы ты не хвалил свое эго, — говорит она.

— Просто хотел убедиться, что ты до сих пор считаешь меня симпатичным.

Слоан опускает голову, но закатывает глаза. Я ухмыляюсь, когда она устремляет на меня злобный взгляд.

— Еще я говорила, что ты ужасен, и это звучит правдоподобнее.

— Ты так жестока, Черная птичка. Ты снова ранишь меня, — говорю я, прижимая свободную руку к сердцу. Я улыбаюсь, а она прячет свое лицо. Слоан накладывает следующую повязку на мои костяшки пальцев, и у меня не хватает духу сказать ей, что они отвалятся в душе, который я приму сегодня вечером, чтобы расслабиться. Я решаю украсть упаковку с оставшимися бинтами, когда мы будем уходить, пока она не видит.

— Он еще жив? Твой папа? — спрашивает она, отвлекая меня от мыслей, что еще здесь можно взять, возможно, какой-нибудь маленький сувенир о нашей первой игре.

— Нет, — я сглатываю. Секреты, которыми я никогда не делюсь, просятся наружу всякий раз, когда она рядом, и сейчас все по-другому. — Мы с Лакланом убили его. В ту же ночь, когда он оставил мне этот шрам. Разбил мне лицо куском тарелки.

Движение ее руки замедляется, пока Слоан наблюдает за мной.

— А твоя мама?

— Умерла, рожая Фионна.

Плечи Слоан поднимаются и опускаются с глубоким, тяжелым вздохом. Ее нижняя губа поджимается, когда она смотрит мне в глаза.

— Мне жаль.

— Не стоит. Я бы не оказался здесь, если бы все было по-другому, — говорю я, заправляю прядь ее волос ей за ухо, чтобы поглядеть на ее веснушки. — Я не жалею о том, где сейчас нахожусь.

И вот оно. Этот румянец. Розовый будет преследовать меня. Я хочу запечатлеть Слоан, ее раскрасневшееся лицо, танцующие глаза, ее улыбку, которую она пытается скрыть.

— Ты ужасен. Ты ведь знаешь это, верно?

— Технически, я лучший. Потому что победил.

Слоан хочет застонать, но не может удержаться от смеха.

— И я уверена, что ты будешь регулярно напоминать мне об этом.

— Возможно.

— Знаешь, несмотря на то, что я не выиграла, что, кстати, полный отстой, — говорит она, делая паузу, чтобы прищурить на меня глаза, прежде чем выражение ее лица смягчается слабой улыбкой. — Мне было весело. Я чувствую себя… хорошо. Лучше. Как будто мне это было нужно. Так что… спасибо тебе, Роуэн.

Она разглаживает последнюю повязку на моей коже медленным движением большого пальца, а затем ее прикосновение исчезает. Затем она встает и пятится назад, останавливаясь на пороге, обхватив себя рукой за локоть.

— Я пойду, начну с подъездной дорожки, — говорит Слоан и, в последний раз неуверенно улыбнувшись, исчезает.

Я жду долгое мгновение. Ее тихие шаги ведут к входной двери, а затем все звуки в доме затихают.

Она могла бы ускользнуть в ночь. Оставить все это позади. Сделать все возможное, чтобы ее никогда не нашли.

Но в течение следующих трех дней каждый раз, когда я думаю, что она исчезнет, она доказывает, что я ошибался.

СЛОАН

Знаешь, что я сделал сегодня утром?

*глубокий вздох*

Украсил свой штрудель из тостера.

Очаровательно. Я удивлена.

Штрудель в тостере? Я думала, его изобрели для подростков с гормональным дисбалансом, которым требуется обработанный сахар, чтобы нормально функционировать утром? Надеялась, ты взрослый мужчина.

Я человек, который обожает слоеное тесто и ванильную глазурь, на которой можно написать «ПОБЕДИТЕЛЬ».

Я на 100 % ненавижу тебя.

А я на 100 % уверен, что однажды ты меня полюбишь!

Прошло шесть месяцев.

Шесть месяцев прошло с тех пор, как мы виделись. Шесть месяцев ежедневных бесед. Шесть месяцев Роуэн рассказывал мне о том, как он празднует свою победу. Шесть месяцев мемов, шуток, сообщений, а иногда и звонков, просто чтобы поздороваться. И каждый день я с нетерпением жду этого. Каждый день внутри согреваются мои темные места.

И каждую ночь, когда я закрываю глаза, все еще представляю его в луче лунного света на подъездной дорожке в Западной Вирджинии, склонившегося на одно колено, как будто он собирался принести клятву. Рыцарь, облаченный в серебро и тень.

«Я считаю, что сначала ты хотел поглазеть, а потом убить ее», — говорил он. Фрэнсис молил о пощаде, сжимая руку Роуэна. И Роуэн ответил лишь шепотом, но эти слова высвободили демона из его сердца. Ничто не встало бы между ним и яростью, которая сжигала его изнутри. Не осталось маски, за которой можно было спрятаться.

— Он буквально выбил из него все дерьмо, — говорю я Ларк, в последний раз просматривая диалог, откладывая телефон в сторону. Ставлю тарелку с попкорном между нами и беру Уинстона на руки, усаживая вечно недовольного кота к себе на колени. С Ларк мы тоже последний раз виделись шесть месяцев назад. В свойственной ей манере, в последнюю минуту ей предложили отправиться в турне с инди-группой, и она согласилась, переезжая из одного маленького городка в другой. И теперь она выглядит счастливой. Будто светится.