"Княгиня Ольга". Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Дворецкая Елизавета Алексеевна - Страница 69

Далее в обеих статьях идет речь о наставлении в христианской вере, которые ей давал патриарх. Но после того как патриарх благословляет ее и отпускает, в ПВЛ идет брачное предложение от цесаря:

После крещения призвал ее цесарь и сказал ей: «Хочу взять тебя в жены». Она же ответила: «Как ты хочешь взять меня, когда сам крестил меня и назвал дочерью? А у христиан не разрешается это – ты сам знаешь». И сказал ей цесарь: «Перехитрила ты меня, Ольга».

То, что это сватовство – легенда, доказывать не надо. В него не верил практически никто, но доказательства недостоверности приводили разные. Одни говорили, что это было невозможно из-за ее преклонного возраста; Татищев в примечаниях к этому сюжету написал: «О сватании Ольги оставляю на рассуждение каждого рассмотреть лета ее». Но это не так: в 957 году Ольге, вероятно, еще не было сорока. По тем времена это, конечно, возраст весьма зрелый, но династического брака не исключающий. (Чуть ниже Татищев добавил: «Но скорее, думаю, что о сем сватанье некто, не рассмотрев лет, выдумав к похвале Ольги, после Нестора внес…» – как и мы, Татищев полагал, что сюжет выдуман именно ради похвалы Ольге. Показательный момент. Замечание «после Нестора внес» тоже важно – Татищев догадывался, что история этого сватовства появилась не сразу, а как новый этап литературного развития сказания об Ольге.)

Второй аргумент вполне реальный: оба цесаря, Константин и сын его Роман, на тот момент были женаты. Третий аргумент состоит в том, что подобное сватовство противоречило бы натуре и понятиям Константина. В своем труде «Об управлении империей» он таким образом наставляет сына:

«Если когда-либо народ какой-нибудь из этих неверных и нечестивых северных племен попросит о родстве через брак с василевсом ромеев, т. е. либо дочь его получить в жены, либо выдать свою дочь, василевсу ли в жены или сыну василевса, должно тебе отклонить и эту их неразумную просьбу, говоря такие слова: "Об этом деле также страшное заклятие и нерушимый приказ великого и святого Константина начертаны на священном престоле вселенской церкви христиан святой Софии: никогда василевс ромеев да не породнится через брак с народом, приверженным к особым и чуждым обычаям»…

И еще довольно долго развивает тему. В глазах самого же Константина брак с архонтиссой русов был бы делом немыслимым с точки зрения достоинства империи, даже если он бы и не был женат на тот момент.

Также очевидно, что Константин, глава восточного христианства, ученый человек, оставивший немало научных трудов, никак не мог не знать простейших правил христианской жизни и не нуждался в том, чтобы его на сей счет поучала вчерашняя язычница. В этом предании император как «незадачливый жених» стоит на одной доске с князем Малом: при всем различии меж собой эти двое демонстрируют крайнюю глупость своих притязаний, давая Ольге случай блеснуть умом и целомудрием, чтобы отвергнуть их ради сбережения своей чистоты.

Впрочем, если бы каким-то чудом Константин и впрямь был поражен неодолимой страстью, то выход из положения он бы нашел. Есть прецедент, и очень близко к нашему случаю. Он описан Иоанном Скилицей[75] в его труде «Обозрение историй». В 963 году высокопоставленный военачальник, Никифор Фока, был провозглашен императором после смерти Романа II, оставившего маленьких детей и вдову – знаменитую красавицу Феофано. Никифор женился на Феофано, но после этого распространился слух, будто Никифор был крестным одного из ее сыновей, а значит, они состоят в духовном родстве и брак между ними недозволен. Патриарх Полиевкт, тот самый, что крестил Ольгу, потребовал, чтобы Никифор или развелся с Феофано или был отторгнут от церкви. Заметим – речь зашла о разводе либо об отлучении от церкви не кого-нибудь, а императора.

«Никифор же сделал так, как было угодно Феофано. Созвавши тех епископов, которые тогда пребывали в городе, и отобранных синклитиков, он распорядился провести по этому вопросу расследование. Все они заявили, что закон о запрете восприемникам вступать в брак был введен Копронимом и что его соблюдать необязательно. И относительно этого даже представили ему отпускную грамоту со своими подписями. Но так как Полиевкт все-таки отказывался от общения с императором, кесарь (отец Никифора) удостоверил, что Никифор не был восприемником. Да и Стилиан, протоиерей Великого дворца, от кого первого, как утверждали, распространилась эта молва, представ перед собором и синклитом, поклялся, что он не видел, чтобы Варда или Никифор были восприемниками. Тогда Полиевкт, хотя и знал, что Стилиан явно дает ложную клятву, снял с императора обвинение в синтекнии (то есть в нарушении духовного родства при вступлении в брак)…, и таким образом обвинение в большом прегрешении отпало…»

Для нарушения духовного родства при вступлении в брак в византийском праве существовал специальный термин – синтекния. Такие случаи бывали и на самом высшем уровне, но прехитрые греки умели принять разнообразные меры, чтобы проблему обойти. Оказалось бы, что вообще-то никто не видел, чтобы Константин лично воспринимал Ольгу от купели, и вот грамота с подписями… Так что княгине Ольге, при всей моей любви к этой замечательной женщине, рановато было тягаться с императорами по части хитростей церковного права…

Понимая, что на самом деле Константин Багрянородный свататься к Ольге не мог, ученые давно задавались вопросом, какое же фактическое основание стоит ли за этой легендой. И его нашли – вывернув ситуацию наизнанку.

Вновь обратимся к роману Семена Скляренко «Святослав». Никакого сватовства императора к Ольге там нет и быть не может. Сама она описана как неприятная старуха, так же неспособная вызывать любовное желание, как обгорелое полено: «чересчур бледна, слишком сурова, со своими темными глазами, сжатыми устами». Константин там – коварный лицемер, который на попытки Ольги «говорить о мире и любви» отвечает отговорками и даже пытается организовать через печенегов покушение на нее, как поедет домой. Но в ходе переговоров тема сватовства все же всплывает:

– …Но разве нет путей, чтобы породнить Византию и Русь?

– О каких путях говорит княгиня?

– У императора есть несколько дочерей, пошли Бог им здоровья… А у меня есть два сына, старший из них – Святослав. Княжич Святослав уже взрослый, скоро посажу его на стол Киевский… А что, если бы киевский князь Святослав породнился с императором Византии?

– Он – эллин, язычник.

– Так, он язычник! Но ведь иудеи-хозары – и те в родстве с римскими императорами!

– Те императоры римские, – ответил Константин, – что породнились с хозарами, преданы анафеме, я же хочу для себя не анафемы, а жизни вечной…

– Жаль, император! Когда-нибудь князь Святослав побывает в Константинополе, и император убедится, как он смел, справедлив…

Последняя фраза княгини звучит как угроза: видимо, намек, что Святослав может «побывать» у стен Царьграда так же, как бывали Игорь и Олег Вещий. Император здесь отказывает по вполне уважительной причине: немыслимо даже представить, чтобы его дочь вышла за язычника. И Ольга не обещает сына крестить, а ссылается на прецедент с хазарами.

Та же тема подана Верой Пановой в повести «Сказание об Ольге» (1966 г.):

Толмач торопливо шепнул:

– Говори, княгиня, свое дело, беседа идет к завершению.

Ольга сказала:

– Вот мое дело. У тебя товар, у меня купец. Сын мой подрос, великий князь Святослав Игоревич, внук Рюрика. А у тебя в роду невесты есть. Ты о нас в книгах, говорят, писал, стало быть знаешь, сколько в нашей земле всякого добра и как крепчаем год от году. Была б корысть и нам, и тебе породниться. А Святослав у меня пригожий да храбрый.