Что дальше, миссис Норидж? - Михалкова Елена Ивановна - Страница 7

Две женщины помолчали.

– Вчера полиция арестовала невиновного, – наконец сказала миссис Норидж. – Его отпустили. Но это лишь вопрос времени – когда они схватят следующего.

Рут поставила чашку и доковыляла до окна.

– Кто более жесток, по-вашему, – медленно начала она, не отрывая взгляда от гор, – мой пасынок, который не колеблясь уничтожил бы мою жизнь, или мой старый друг, не позволивший ему это сделать?

– Убийство всегда остается убийством, миссис Кармоди.

Рут глубоко вздохнула.

– Этим утром Билли не заглянул ко мне, как случалось прежде. Я пошла проведать его…

Она замолчала.

Миссис Норидж уставилась на спящую овчарку. Лишь теперь она осознала, что означает ее присутствие в доме.

– Где мистер Абнер? – резко спросила она.

Старуха ответила не сразу.

– В овраге, – сказала она наконец. – Он упал, когда полез за свалившейся овцой. Полагаю, это произошло еще вчера вечером. Билли сломал себе шею. Его тело лежит в кустах. Я видела его сверху. Он мертв, миссис Норидж, мертв со вчерашнего вечера. Призывал ли он смерть, или это рука провидения? Не знаю. Я ждала кого-нибудь, чтобы сообщить эту горестную новость и попросить вытащить овцу. Она блеет не переставая. По ее жалобным воплям я и отыскала место, где лежит мой бедный друг. Хорошо, что вы решили заглянуть ко мне сегодня… Я слишком ослабла, чтобы спуститься в деревню. Не кажется ли вам странным, миссис Норидж, что к жестокости Билли привели его добрые побуждения, в то время как за добродетелью Джейкоба стояли только безжалостность и честолюбие?

И поскольку гувернантка молчала, Рут наконец-то обернулась к ней и добавила:

– Надеюсь, вы возьмете на себя труд изложить все инспектору. Не думаю, что у меня хватит сил для такого разговора.

Так закончилась история Душегуба из Эксберри.

Для жителей городка он навсегда остался обезумевшим фермером, спустившимся ночью с гор, чтобы убить ни в чем не повинного человека. Но к его могиле до сих пор кто-то изредка приносит веточку горного вереска. Говорят, на этом кладбище видели Сюзанну, воспитанницу миссис Норидж, но зачем девочке класть цветы на могилу убийцы? Совершенно ни к чему.

Мясник Кевин Брукс вскоре продал лавку и купил ферму, где вместе с женой разводит уток.

Инспектор Джервис, когда стали известны обстоятельства визита миссис Норидж к Рут Кармоди, попытался отчитать гувернантку за самоуправство. По слухам, он выскочил из собственного кабинета с горящими щеками и не возвращался в участок до следующего утра.

Миссис Кармоди не умерла ни в тот день, ни на следующий. Она прожила еще четыре месяца и ушла на исходе октября, когда горы оделись золотом, а ветер принес с собой ледяное дуновение зимы. К тому времени миссис Норидж уехала из Эксберри, и по ее просьбе в последний путь старуху провожала ее давняя подруга, Аманда Прю.

Отчет Аманды, отправленный Эмме после похорон, не содержит в себе ничего интересного. Церемония прошла тихо и скромно. И лишь последний абзац письма миссис Норидж отчего-то перечитала дважды и весь последующий день была непривычно молчалива.

Приведем эти строки и здесь.

«…Едва тело миссис Кармоди погрузили в катафалк, старый дом развалился. Осел и рассыпался в труху – слава богу, все успели выйти. Я была там и наблюдала все своими глазами. Вы всегда подсмеивались над моей впечатлительностью, дорогая Эмма, и были правы: она вновь сыграла со мной шутку. Я готова поклясться, что на мгновение увидела в клубящейся пыли силуэт кудрявой девочки лет четырех и бегущего за ней маленького барашка».

Стоял тихий осенний вечер: печальное время, когда и листья уже облетели, и птицы смолкли, и воздух напоен предчувствием близкой зимы. Особняк Стоуксов был темен, за исключением небольшой пристройки к правому крылу. Там светилось окно.

В час, когда сумерки подступают все ближе, огоньки в домах приобретают особый смысл. Чудится, будто за каждым окном уютная комната, а в ней любящая семья или давние друзья. Звенят бокалы, раздается смех, хозяйский бульдог храпит на кушетке. Эти огоньки приветливо манят уставшего путника: «Иди на свет! Здесь тебе рады! Здесь обретешь ты покой!» И чем сильнее сгущается тьма, тем ярче горят они.

В единственной комнате особняка Стоуксов, где пылал камин, сидели трое. Одной из присутствующих была миссис Норидж. Откинувшись на спинку стула, она рассматривала чашку с узором из глициний.

– Великолепный сервиз, мистер Фостер! – сказала гувернантка.

– Я сразу сказала это, как только его увидела, – согласилась Сара Берк. – Тонкая работа.

Миссис Берк служила экономкой в доме Малкоттов. Сара была владычицей обширного хозяйства. Невысокая, полноватая, с гладким, как у девушки, лицом, она имела бы успех у противоположного пола, если бы не ее взгляд. Немногие мужчины могли выдержать его! Одним-единственным взглядом миссис Берк давала понять, что пьянству, распутству, безделью, а также глупости и тщеславию нет места возле нее. С мнением экономки считалась даже Глория Малкотт. А леди Глория пользовалась славой женщины, перед которой, пожелай она того, склонялись бы армии и царства.

Собеседником Эммы Норидж и Сары Берк был дворецкий Натаниэль Фостер.

Вот уже двадцать лет Фостер занимал это место при Стоуксах. Он был немолод, грузен и носат; его маленькие глазки лукаво поблескивали. В отличие от собратьев по профессии Фостер был лишен высокомерия. В числе его слабостей числились сигары и хороший бренди; и то, и другое он беззастенчиво воровал у хозяина. Тот закрывал на это глаза. Находились злые языки, твердившие, что от Фостера пахнет духами «Козни дьявола» – теми самыми, которые мистеру Стоуксу ежегодно поставляли из Парижа. Но мы полагаем, что этот сладковатый тяжелый аромат источал сам Натаниэль.

Фостер питал слабость к интересной беседе и хорошей компании. Вот почему осенним вечером, когда Стоуксы были в отъезде, Эмма Норидж и Сара Берк пили чай в его комнате и вели неторопливый разговор с ее хозяином.

Речь шла о странных причинах, толкающих людей на убийство.

– Алчность, ревность, застарелая ненависть – эти мотивы понятны любому, – говорил Фостер. – Однако встречаются характеры, для которых и сущей мелочи будет достаточно, чтобы прикончить собрата.

– Безумцы и отъявленные преступники, – пригвоздила Сара Берк.

Фостер покачал головой.

– Боюсь, вы ошибаетесь. Таких немало среди достопочтенных джентльменов, которые не обидят и муху. Что уж говорить про прекрасный пол! – Он отвесил шутливый полупоклон экономке и гувернантке. – Женщина может изобрести такое основание для убийства, какое и вообразить невозможно! А уж если речь о ее супруге…

– Положим, для расправы с супругом разумной женщине основания и не требуются, – отрезала экономка. – Каким образом замужние дамы удерживаются от того, чтобы порешить своих мужей, – вот где для меня настоящая загадка.

Дворецкий от души рассмеялся.

– Однако ж и женщины бывают несносны, – заметила миссис Норидж. – Я знавала швею, которая болтала без умолку. Особенная разговорчивость отчего-то нападала на нее в ночные часы. Спала она мало, а вот ее супруг ложился до темноты. Заснуть ему не удавалось, потому что швея трещала над ухом. Он гнал ее, запирал дверь, но она садилась под дверью и продолжала свои рассказы.

– О чем же она болтала? – спросила Сара.

– О сущей ерунде! О том, как прошел день, о своей родне, о чужих детях, о дальних знакомых… Словом, обо всем, что приходило ей на ум. Когда привычные темы заканчивались, она принималась описывать все, что видит. Например, скрипнула половица – и она начинает: «А ведь так скрипели половицы в доме моих родителей, Джон. Бывало, идешь – а половица возьмет да скрипнет. Хочешь пройти бесшумно, ан нет – половица-то скрипнула, и вот все просыпаются, начинают спрашивать, шум поднимается… Ах, Джон, если бы ты знал, как я не люблю лишнего шума!»