Что дальше, миссис Норидж? - Михалкова Елена Ивановна - Страница 3

Наконец Эмма переступила порог мясной лавки Кевина Брукса.

Время было уже послеобеденное. Внутри толпились покупатели. Назойливо жужжали мухи, облепившие куски сырого мяса. Из бочек в углу хозяин то и дело вынимал засоленные свинину и говядину.

Миссис Норидж остановилась возле полки, на которой благоухали копченые свиные рульки: красно-коричневые, с золотистым отливом. Делая вид, будто выбирает мясо, гувернантка некоторое время наблюдала за оживленной торговлей.

Высокий тощий дылда с небритым лицом и длинными желтыми зубами – так выглядел Кевин Брукс. Ему можно было дать лет пятьдесят. Куски мяса он швырял одной рукой на прилавок с таким видом, словно бросал кости бродячей собаке. С лица его не сходило выражение угрюмой озлобленности.

Один из покупателей попросил взвесить ребра.

– Конни! – рявкнул Брукс. – Конни, черт тебя дери!

Дверь, ведущая на задний двор, распахнулась, и вошла некрасивая женщина могучего телосложения. «Она его мизинцем может перешибить», – вспомнились Эмме слова модистки. Рукава ее холщового платья были засучены по локоть, открывая пятна, похожие на выцветшие синяки.

– Есть у нас ребра?

Конни молча покачала головой.

– Тогда обождите малость, – бросил мясник покупателю и исчез вслед за женой, плотно прикрыв дверь.

Вскоре оттуда донеслись смачные удары топора. Брукс вернулся с ребрами, в фартуке, заляпанном кровью. С той же небрежностью швырнув мясо на прилавок, он сгреб деньги в ящик и перевел дух.

Когда подошла очередь гувернантки, она спросила:

– Вы ведь коптите свинину с тмином?

– Так и есть, мэм, – равнодушно ответил Брукс.

– Жаль. Не люблю тмин.

С этими словами она вышла, оставив озадаченного мясника отпускать ей вслед ругательства.

«Слишком много мясников», – сказала себе миссис Норидж.

Первый: Джейкоб Кармоди, зверски зарезанный в собственном доме. Второй: Кевин Брукс, чья торговля стала приходить в упадок с появлением конкурента. Наконец, третий – некий Ржавый Руди, по всей видимости, вор и пройдоха.

Утром следующего дня гувернантка отправилась на рынок.

Сюда по пятницам свозили свой товар зеленщики, мясники и бакалейщики; торговцы рыбой вываливали серебристый улов; в молочных рядах наперебой предлагали сыры и кружки с молоком. Над рынком были натянуты тугие полотнища, защищавшие от дождя и солнца. Однако осы, пчелы и мухи беспрепятственно летали от прилавка к прилавку, точно придирчивые покупатели.

Миссис Норидж не заинтересовали ни кочаны капусты, ни репа, ни бобы. Не обращая внимания на призывы торговцев, она прошла к мясным рядам.

Ржавого Руди гувернантка заметила издалека. Шевелюра его сияла подобно солнцу. Приблизившись, Норидж остановилась возле прилавка, украшенного печальной коровьей головой.

Руди был невысок ростом и очень широк в плечах. Его некрасивое веснушчатое лицо при виде покупательницы просияло улыбкой.

По просьбе гувернантки Руди отрубил для нее лопатку и тщательно завернул в листья крапивы. Опустив мясо на дно корзинки, миссис Норидж протянула Рыжему деньги.

– Можете оставить сдачу себе, если расскажете, за что вас выгнал Джейкоб Кармоди.

По лицу мясника пробежала тень.

– А вам-то что за дело? – хрипловато спросил он.

– Хочу понять, что он был за человек.

Некоторое время Руди, сощурившись, рассматривал гувернантку. И вдруг ухмыльнулся:

– Какой человек? Платил исправно – значит, хороший. Верно я говорю?

– Зачем же вы обокрали хорошего человека? – спокойно спросила миссис Норидж.

– Подождите, мэм…

Руди продал мясо кухарке Олсоппов и вернулся к гувернантке.

– Зла Кармоди мне не делал, – задумчиво сказал он. – А только рядом с ним мне было тошно. Он же словечка в простоте не говорил. То наставлял, то поучал… Я однажды был не в духе и огрызнулся. Сказал, что коли хотел бы послушать проповедь, так пошел бы в церковь.

– И что Кармоди?

– Да ничего. Только улыбнулся эдак понимающе, словно он сам Иисус, а я – заблудшая овца, и говорит: «Приятны перед Господом пути праведных; чрез них и враги делаются друзьями». И ушел. Мне словно в рожу плюнули. Но платил-то он хорошо…

Лицо мясника на мгновение отразило страдания выбора, некогда разрывавшие его душу.

– Дай он вам повод, вы ушли бы от него раньше, – подсказала гувернантка.

– Ваша правда! Только повода он не давал. Я себе говорил: «Руди, ты знай делай свое дело да поменьше слушай его. Что тебе до хозяина!» А тоска-то давит, будто змея… Но тут нечистый подбил меня на грех. На ухо шепнул: мол, утащи, Руди, свежую печенку, что так славно поблескивает, будто маслом облитая, и отдай своей хозяйке, чтобы подала к ужину с тушеной картошкой.

Мясник замолчал, потирая нос.

– Тушеная картошка многих праведников вогнала в искушение, – серьезно заметила миссис Норидж.

Руди исподлобья уставился на нее.

– Вам-то смешно… Ну, видать Господу и правда был приятен Кармоди, а не я, потому как стоило мне сунуть печенку за пазуху, как меня сцапали за руку. Хозяин выставил меня быстрее, чем я успел сказать «виновен». В тот вечер я напился до чертиков. Но душа у меня все равно пела.

– Кармоди что-нибудь сказал вам напоследок? – поинтересовалась гувернантка.

– А как же! Будь он со мной один на один, может, и смолчал бы. Но вокруг собрался народ. Не мог Кармоди упустить такого случая. Протянул он руку ко мне и голосит: «Скрывающий свои преступления не будет иметь успеха; а кто сознается и оставляет их, тот будет помилован!» А чего сознаваться-то, когда вот он я, а вот она печенка? По его словам выходило, что вроде как я и до этого подворовывал. Да только это вранье. Ну, я не в обиде за то, что Кармоди малость покрасовался за мой счет. Как ни крути, печенку я и впрямь пытался украсть.

– Знаете ли вы тех, кто желал ему смерти?

Руди отогнал муху и покачал головой:

– Не слыхал о таких. Я его на дух не выносил, но в одном Джейкобу не откажешь: дела у него не расходились со словами. Кое-что он не успел сделать. Я не раз слышал от него, что он собирается перевезти в свой дом жену покойного отца. Она сварливая старуха, которая доживает свои дни в хибаре на холмах. Матерью она ему не была и не растила его, когда он был мальчишкой, но Кармоди все равно хотел позаботиться о ней. Такой уж он был человек, упокой Господь его душу! Теперь эта карга помрет в одиночестве.

Миссис Норидж отнесла на кухню мясо и попросила кухарку запечь его с травами. Почистила яблоко и неторопливо съела в своей комнате, глядя в окно. «Я повидалась с теми, кто был в обиде на Джейкоба. Остался человек, которого он собирался облагодетельствовать».

Чтобы добраться до тех мест, где жила Рут Кармоди, гувернантке пришлось нанять кэб. Они ехали больше часа среди полей, пока не оказались в деревушке, ютившейся у подножия горной гряды. Норидж попросила кэбмена дождаться ее в харчевне, а сама двинулась по широкой утоптанной дороге вверх, в горы.

Здесь было заметно холоднее, чем в Эксберри. На зеленых склонах, обращенных к солнцу, паслись овечьи стада. Лишь изредка можно было встретить жилье человека. Фермеры в этом краю жили обособленно, вдалеке друг от друга.

Она остановилась возле большого серого валуна и окинула взглядом окрестности. Сильный ветер трепал подол ее платья. Город лежал в долине, как на ладони, тихий и безмятежный. Свист ветра, шелест травы да редкое блеяние – больше ничто не нарушало безмолвия. Далеко внизу, в овраге, блестела быстрая река.

До жилища Рут Кармоди оставалось не больше мили. Миссис Норидж тщетно пыталась придумать повод, который заставил бы ее заглянуть к мачехе покойного лавочника с расспросами. Так ничего и не придумав, она пошла вверх, придерживая шляпку.

Домик с побеленными стенами гувернантка увидела издалека. Он ушел в землю почти по самую крышу. Вокруг бродили утки, из корыта ел поросенок. Пятнистая мелкая дворняжка выкатилась под ноги миссис Норидж, заливаясь визгливым лаем.