Громов: Хозяин теней - Демина Карина - Страница 9

Главное, в сон не тянет.

Не хочу спать. Жалко времени.

– Ленусь, – способность говорить возвращается. – Ты знаешь, кто такая Мора?

– Что?

Она моргает и слёзы уходят.

Так-то лучше. Ленка, она в целом не слишком сентиментальная, и теперь вопроса хватает, чтобы отвлечь от мыслей о моей тягостной судьбинушке. Или о чём она там рыдать собралась.

– Мора, – повторяю.

И жалею, что не удалось разглядеть кругляш. Он был теплым и неоднородным под пальцами.

Мелькает мысль рассказать, но… Ленка доложит врачам, те снова сбегутся. Пусть и понимают, что ничего-то сделать не способны, но активность изображать станут. А потом ещё отзовут справочку о вменяемости, изрядно Ленке жизнь осложнив.

Нет уж.

И вообще, глюки или нет, но вреда от них никому не будет. А значит…

– Мара есть… Мара, Морена, Морана, – Ленка мазнула пальчиком по экрану. – Богиня зимы и смерти у славян…

Ничего так. Подходяще к ситуации. К моей – так точно…

– …правит миром Нави вместе с Чернобогом…

Под мягкий Ленкин голос меня вырубило.

Больше на уроках Закона Божия Савка не спал.

Сидел тихонько. Слушал. И отвечал даже, когда спрашивали. А спрашивал батюшка Афанасий частенько, явно выделяя нас среди прочих учеников. Главное, спросит, вопрётся взглядом и буравит, буравит, ввергая Савку в ужас. Но ужас мы с Савкой худо-бедно одолевать научились и отвечали бодро, не давая повода снова но розгу попасть.

Вот и чего привязался?

Из-за веры? Ну да, из-за неё. Здесь, как я понял, к вере относились куда серьёзнее, чем я привык. И эта серьезность изрядно выбивала из равновесия. Какая, казалось бы, разница, висит на шее крестик или вот кругляш с непонятною руной, про которую Савка ничего не знал, а я и подавно?

Кругляш мы сняли.

Ощупали вдоль и поперек, но так ничего и не поняли.

Спросить… в общем, вопросы я предпочёл отложить до лучших времен. И здесь Савка был со мною всецело согласен.

Так что в храм ходили.

Гимны церковные на пении петь старались, потому как и тут батюшка Афанасий вниманием не обходил. Иконам, которых над каждым окном было, а над дверью целый иконостас светился, кланялись. И всяко старались не выделяться.

Получалось не ахти, но как уж есть.

Так пару недель и протянули.

Тем вечером Савка, отлежавшись после ужина, привычно потрусил на пробежку. Ну и я с ним, что уж тут. Будто выбор есть. Главное, за прошедшее время тело Савкино, если и не закалилось, то всяко окрепло. Странное зрение его тоже улучшилось. Теперь серые контуры предметов сделались чётче и не норовили расплыться, стоило отвести взгляд. Более того, даже в раскрытой книге на некогда белых листах проступили черные нити строк. Пока разобрать написанное не выходило, но Савка очень воодушевился.

Кстати, тоже странно.

Он ведь слепой. И приютские об этом знают. И сама Евдокия Путятична. Но как-то вот мало кого сие волнует, как и факт, что держится Савка для слепого очень даже бодро.

С другой стороны, оно и лучше.

Для нас.

Меньше внимания – больше простора.

На сей раз я погнал Савку не вокруг дома, как обычно, но дальше, за сараи. Усадьбу-приют окружали хозяйственные постройки, в которых держали и скотину, и птицу. Имелись тут и поля с огородами, на которых, собственно, сироты и трудились, ибо сказано…

В голове зазвучал голос батюшки Афанасия, повествующий про душеспасительную пользу работы, и Савка сам головой мотнул.

А потом голос зазвучал уже вполне наяву.

– Я понимаю вашу женскую жалостливость, – этот голос раздавался из-за птичника, места нам с Савкой хорошо знакомого. Прополку нам не доверяли, как и дойку, а вот чистить хлева от навоза слепота не мешала. – Но ныне она во вред…

Савка замедлил шаг.

И я одобрил.

А заодно велел уйти с дороги. Нечего внимание привлекать. Вот к стеночке прижаться – это правильно. На дворе по расчётам нашим сумерки, глядишь, и не заметят. Куры и те уже на насестах, дремлют, но Савку они знают хорошо, так что не выдадут всполошенным квохтанием.

– А мне вот совершенно не понятна ваша нынешняя упёртость, – голос Евдокии Путятичны был спокоен. – В конце концов, он тут один такой…

– И одна паршивая овца способна попортить всё стадо.

– Вот давайте не будем. Вы же вполне разумный человек, Афанасий Петрович. Да, мальчика не крестили. Таково было желание его отца.

– Который при этом не сподобился дать ему своего имени.

Так это про нас говорят? Тем паче надо послушать. В своё время я и выжил-то отчасти потому, что вовремя понял – не бабло рулит миром, а информация. И не бывает её, лишней. Всякая сгодится в своё время.

Главное, распорядиться ею правильно.

– Да, это кое-что осложняет, но…

– Мы обязаны спасти его душу!

– Как? Крестив насильно? Вы ведь должны понимать, что такой обряд не будет иметь силы.

Не понимаю.

Но слушаем.

И прижимаемся к темной стене.

– Он ребёнок. Его сердце ещё не очерствело. И его душа открыта для нового. Он не коснулся скверны, а потому у нас есть шанс…

– Лишить его силы? И единственной надежды хоть как-то устроить своё будущее? Вы ведь понимаете, что Громовы неспроста служат… ей. И людям тоже. Вера верой, но миру нужны Охотники. Они защищают его от теней.

А это кто такие?

– Или они влекут их в наш мир? – пылко возразил батюшка Афанасий. – Будучи сами скверной, скверну и притягивают…

– Это всё богословские споры, – Евдокия Путятична произнесла это очень устало. – Да и… опоздали вы, Афанасий Петрович. Его дар уже очнулся.

Какой?

– Уверены? – переспросил Афанасий Петрович.

– Более чем… он если не в активной фазе, то на пороге её точно. Да и вы сами понаблюдайте за ним. Мальчик незрячий. Давняя травма привела к отслоению сетчатки. Так что он ослеп давно и, боюсь, бесповоротно, но при том он как-то видит… достаточно, чтобы не натыкаться на предметы, обходить людей. Найти дорожку вот… даже в полной темноте.

Чтоб вас… а батюшки, оказывается, умеют ругаться.

Вычурно так.

– Как давно? – голос его аж подсел. А я порадовался, что если тут про темноту, то нас точно не увидят.

– Полагаю, после того… столкновения. Его снова ударили по голове. Возможно, это как-то повлияло… он очень переменился с той поры. Неужели сами не заметили?

– Я думал он так… плохо видит. Или притворяется. Вам ли не знать, сколь часто они притворяются.

– Уж поверьте мне… может, я и не лечу, но такие травмы не подделаешь.

– Значит, он вот-вот…

Савка зажал рот руками. И я с трудом подавил даже не страх – первобытный ужас.

– Вы кому-нибудь говорили? – а вот изменившийся тон Афанасия Петровича мне не понравился. Категорически.

– Пока взяла на себя смелость написать ещё одно письмо Громовым.

– Молчат?

– Да.

– Звонить?

– Не выходит. Не отвечают.

– А если не откликнутся? Вы же понимаете, насколько это опасно… даже не для него. Для всех… если мальчик видит тени, то рано или поздно они увидят его.

– В пятницу я встречаюсь с Завадским. Да и не стоит беспокоиться. Поверьте, я имела дело с охотниками. Они годами учатся видеть.

Это слово она произнесла особым тоном.

– Так что время у нас есть…

– И всё-таки, надеюсь, вы осознаёте, сколь опасно держать его здесь, среди обычных детей.