От выстрела до выстрела (СИ) - "AlmaZa" - Страница 23

— Если вы приглашаете… — поклонился головой Столыпин.

— Имеете предпочтения в еде? У меня замечательный повар.

— Я не привередлив.

— Хорошо, — она отпустила прислугу и довела Петю до чердака, открыв дверь. — Проходите.

Свет падал через маленькое окошко на уровне талии, но и его хватало, чтобы увидеть плотно забитые полки и башни из коробок и ящиков, неизвестно что в себе хранящие. Может и бумаги, а может и одежду, предметы интерьера, старые детские игрушки. Зоркая и опытная в хозяйстве Вера Ивановна произнесла:

— Велю принести сюда лампы, чтобы вам было удобней.

— Вы весьма предусмотрительны, я едва успел подумать об этом…

— Вам не хватит одного вечера, чтобы проверить всё здесь и во флигелях, — прикинула масштабы намечающейся работы Воронина.

— Если я не слишком помешаю вам, я мог бы приезжать ещё два-три дня.

— Приезжать? А где вы живёте?

— Остановился в Москве у дяди.

— Мотаться сюда из Москвы⁈ — брови Веры Ивановны изогнулись, как вставшие на дыбы вороные кони. — Какая потеря времени и непрактичность! Вы можете остановиться в гостевом флигеле, он всё равно давно пустует.

— Не любите гостей? — не удержался от улыбки Столыпин. Девушка ответила ему тем же:

— Приятных мало, а неприятные пусть у себя дома сидят.

— В таком случае, спасибо за доверие, я постараюсь оказаться незаметным гостем.

— Я пришлю прислугу, чтобы помогла вам расположиться и показала, что где, — Вера Ивановна направилась к лестнице с чердака, и Пётр посторонился, — чувствуйте себя как дома! Это ведь и был ваш дом, так что, надеюсь, вам это легко удастся.

К обеду молодая владелица Середниково переоделась, но наряд её всё равно был прост. Качественен, добротен, но прост — тёмно-синее платье без кружева, пуговицы обшиты той же тканью, не золотые. Нитка жемчуга на шее, два серебряных кольца, одно из них с камнем. Казалось, только такие скромные одеяния могли приглушить броскую привлекательность, и надень Вера Ивановна цвет поярче — красный, розовый, зелёный, сразу же обретёт вызывающую красоту.

Когда няня принесла маленькую девочку трёх лет, Пётр оторопел. Ему и в голову не пришло почему-то, что у этой свежей и озорной предпринимательницы может быть ребёнок. Однако же он был. Она — дочь Зоя, которая раскапризничалась, и няня унесла её снова.

За столом кроме них двоих никого не осталось, и Петра это смутило. Но не Воронину. По крайней мере внешне по ней ничего не было заметно.

— Успели вспомнить детство? — с доброй насмешливостью спросила она.

— Немного. Когда только подошёл к усадьбе, я всё пытался узнать её, что-то узнавалось, что-то — нет. Мне казалось, что дорога сюда шла через глухой лес, пугавший мою сестру.

— Вам не казалось. Лес был, — кивнула Вера Ивановна, — отец вырубил его и продал почти сразу же, как купил Середниково. Мы ведь и лесоторговцы тоже, не только домовладельцы.

Помолчав немного и переварив информацию, Столыпин заметил:

— Жаль лес.

— Я его не помню, признаться. Просто знаю, что был.

— А как мы с вами и моим братом бегали к пруду — помните? Гувернантка ещё кричала, чтобы мы не подходили к воде.

— Такое было? — удивилась девушка и напрягла память. Но ничего не возникло в её сознании.

— Да, один или два раза.

— Надо же, выходит, мы с вами давние знакомые? — она оглядела стол. — Вы пьёте вино? Могу принести вина, выпить за встречу.

— Вообще, я предпочитаю не пить.

— Я тоже.

— Но мудрый человек сказал мне, что если совсем не пить, то создастся впечатление, будто боишься сорваться, и лучше бокал или рюмку выпивать.

— Да? — Воронина посмотрела на большие напольные часы. — Но у меня ещё есть дела, поэтому, давайте выпьем за ужином.

— Я удивлён, что вы так многим занимаетесь сами, даже цветами.

— Если хочешь, чтобы вышло хорошо — сделай сам. Так любил говорить мой батюшка. Работники, слуги, подчинённые всё делают ответственней и тщательнее в моём присутствии, но только тогда, когда я разбираюсь в вопросе и знаю, как должно быть. Из-за этого я взяла несколько уроков у французского садовника.

— Это… удивительно! И вызывает уважение. Мало кто с такой основательностью подходит к делам.

— Мне… пришлось научиться этому подходу.

— Из-за смерти Ивана Григорьевича? Я узнал, что его не стало, только по пути сюда.

Вера Ивановна посмотрела в глаза Столыпину. Подумав, решила сказать прямо:

— Нет, для того чтобы развестись и быть самостоятельной. Независимой.

— И… не тяжело так? Одной. Без мужской помощи.

— Нет, намного легче, чем с ней. Сама себе хозяйка. Делаю, что хочу. Никто мне ничего не скажет.

Пётр прокрутил в голове рассказ извозчика. Должно быть, её муж был совсем несносным человеком.

— Вы смелая. В нашем обществе, кто бы ни был виноват, к разведённым женщинам относятся плохо.

— Я заплатила за то, чтобы не быть виноватой, — Воронина улыбнулась с вызовом, — нет, не подумайте, не слезами и страданиями, а деньгами. Я заплатила теперь уже бывшему мужу, чтобы он подписался под изменами, грехами, рукоприкладством и скрылся с глаз моих долой.

Жадный и низкий, недостойный и отвратительный. Столыпин перебирал оскорбления в сторону Владимира Воронина, не представляя, как можно было довести до таких ненависти и презрения жену, да ещё отдать ей дочь, не стремясь сохранить брак!

— Вы были несчастны замужем? — Петя опомнился: — Простите, это не моё дело, бестактный вопрос.

— Да и ответ очевиден, правда? — не обиделась Вера Ивановна. — От счастья не откупаются.

— Да, конечно.

Она опять посмотрела на часы и, закончив с обедом, поднялась. Столыпин воспитанно встал следом, никогда не позволяя себе сидеть при даме, пока та не разрешит.

— Увидимся за ужином, — сказала она.

Стройная фигура повернулась спиной и вышла. Петя медленно опустился назад на стул. Он был охвачен двояким желанием провести здесь не меньше двух-трёх дней и в то же время уехать немедленно. Пока не захотелось остаться на ещё большее время. А эти карие глаза, вне сомнений, были способны побудить на многое.

Разобрав несколько коробок и скрупулёзно вычитав несколько десятков писем — не упоминается ли там Михаил Юрьевич? — Петя потёр заболевшие глаза. Даже несмотря на его усидчивость и исполнительность, занятие было утомительное. Он устал, и был рад, что выбрал принять приглашение остаться.

Спустившись к ужину, он нашёл его накрытым. Прислуга подносила последние блюда, но хозяйки не было.

— А Вера Ивановна идёт? — поинтересовался Петя.

— Они просили передать, — отчиталась девушка, — что могут задержаться, и вы можете начинать без них.

Подождать? Но кто знает, сколько это займёт времени? А если Воронина задержится всего на пять-десять минут? Невежливо будет уминать за обе щеки при её появлении. Пётр сел, но за вилку не взялся. Странно себя было чувствовать гостем в некогда своём доме. Он не мог понять, нравится ли ему тут, сожалеет ли он о продаже Середниково. У отца не было средств содержать его, выхода не было, что тут сожалеть? И всё же жаль, что в руки оно попало не самые достойные. Иван Григорьевич Фирсанов точно не отличался сентиментальностью — вырубить такой чудный лес! Изменилось ли тут хоть что-то к лучшему?

Дверь открылась и вошла Вера Ивановна. При жёлтом свете ламп, чуть приглушенном, её улыбка выглядела женственней и мягче. Она несла открытую бутылку вина, и Пётр, поднявшийся при появлении Ворониной, взял её, протянутую ему:

— Вот, как и обещала, разольёте? — тону её невозможно было сопротивляться, ещё не приказывающему, но уже не просящему, и Столыпин наполнил бокалы. — Я укладывала Зою, простите, дочка не хотела засыпать. Не успели заскучать?

— Я думал о метаморфозах усадьбы. Заметил, что возле манежа и конюшни ещё какие-то постройки, которых не было, но не смог понять — зачем они? Выглядят заброшено.