От выстрела до выстрела (СИ) - "AlmaZa" - Страница 15

— Иван! — проголосил несущий лампу. — Тут к тебе гость!

Пётр вкопался, уставившись на того, кому это сообщили. Вот он — убийца брата. Сидит лицом ко входу, усы аккуратно подстрижены, глаза горят азартом, губы и без усмешки язвительны, а щёки, даже при жёлтом свете фитиля, бледны. Он напомнил какого-то гоголевского персонажа, нечестного на руку или связавшегося с нечистью. Отдавая себе отчёт в том, что не способен объективно воспринять внешность этого человека, Петя проникся неприязнью.

— Неужели⁈ — не отрываясь от игры, бросил Шаховской. — Если это не хорошенькая барышня, я никого не жду!

— Доброго вечера, господа, — пересиливая себя, студент на отвердевших ногах подошёл к столу, — князь Шаховской… — тот продолжал следить за игрой, не повернув головы. Собравшись с духом и осмелев, Пётр властно, низко прикрикнул: — Имейте уважение смотреть, когда к вам обращаются!

Не ожидавший такой дерзости, князь действительно поднял глаза и оцепенело воззрился на юношу. Окружавшие тоже притихли, и на их выражениях читалось предупреждение о взрывном характере Шаховского. Однако его реакцию предвосхитили:

— Я требую у вас сатисфакции, — спокойно произнёс Пётр.

— Вы… что? — губы Ивана Николаевича дёрнулись, иронизируя над выходкой, которую он до конца не понял.

— Я вызываю вас на дуэль. Хочу с вами стреляться, — расшифровал изумивший князя.

— А вы… кто такой будете?

— Пётр Аркадьевич Столыпин, — без подробностей повторил студент, здраво рассудив, что по фамилии и отчеству Шаховской поймёт лучше, кто перед ним.

— Столыпин? — негромко произнёс князь. — Ещё один?

— Да, я брат Михаила.

— Это я понял. Хотя вы не сильно похожи, — Иван положил карты и подвинул кружку из-под локтя к полупустой бутылке.

— Когда вам удобно будет устроить дуэль?

— Я не буду с тобой стреляться, — поведя сморщившимся носом, мотнул головой Шаховской, — мне что, весь ваш род перестрелять?

— Не будьте столь самоуверенны, князь.

— У вашего отца ещё есть сыновья?

— Какое это имеет отношение к делу?

— Пытаюсь понять, сколько пуль надо припасти ещё, — засмеялся Иван, поглядев на четверых других офицеров, как бы ища поддержку в шутке. Те не обманули его ожиданий и тоже погоготали. — Наверняка же за твоей смертью явится ещё Столыпин какой-нибудь?

— Так вы принимаете вызов?

— Нет, я пытаюсь объяснить тебе, — явно нетрезвый Шаховской перешёл на «ты». Фамильярность и умение оскорблять, собственно, и были причиной его дуэли с Михаилом. Он мало считался с теми, кто ниже его по статусу, силе, возрасту. — Объяснить, чтоб ты уносил ноги и не строил из себя героя. Ты хоть стрелять умеешь?

— Дуэль покажет.

— Ох как он серьёзно настроен! — продолжал потешаться князь. — Единственное, что покажет дуэль — это твою глупость и наивность. Я в Турецкую войну знаешь, сколько башибузуков перестрелял? Я их налету снимал! Как уточек. А перестрелки в горах — это тебе не на полянке друг на друга пялиться! Так что, вот что… как тебя там? Пётр? Ступай отсюда, Петя, пока я не передумал.

Бравада и брызжущая уверенность князя вывели Столыпина из себя, и он, вынув перчатку из кармана, не сильно, но хлёстко размахнувшись, швырнул её через стол. Она угодила точно в лицо князя. В помещении воцарилась тишина. Офицеры испугано посмотрели на Петра. Потом на Шаховского. Последний, опустив взгляд за отскочившей от его носа перчаткой, взял её, сжал в кулаке и медленно поднялся, переводя глаза на Столыпина.

— Ах ты щенок…

— Ваня… — попытался потянуть его назад за руку игровой товарищ, но Шаховской выдернул руку.

— Стреляемся на рассвете!

— Вы будете в состоянии? — холодно осведомился Столыпин. — Вы сейчас пьяны и на утро у вас могут трястись руки. Я готов подождать.

— Ты из себя тут благородного корчить будешь? Ещё один правильный? — делаясь всё громче, зло и нервно кинул перчатку на пол князь. — Михаил такой же был! Заступник слабых выискался! Ну ничего, один уже доискался справедливости, и ты доищешься!

— И всё же вам бы проспаться…

— Завтра! На рассвете, я сказал! — грубо выкрикнул Шаховской. Теперь, когда он стоял, по его шатаниям было очевидно, как много он выпил. — Не опоздай, фигляр!

Столыпин отвесил вежливый поклон:

— Как вам будет угодно, князь. До встречи!

Примечания:

[1] Письма, письма! (фр.яз.)

[2] Я не знаю (фр.яз.)

[3] Макой звали баронессу Марию Александровну Николаи, которая совсем недолго была фрейлиной вместе с Ольгой Нейдгард, в первый год поступления ко двору той

[4] Он такой красивый! (фр.яз.)

[5] До 1922 года так называлась станция Минеральные воды

[6] А. Ф. Ребров — один из первых градостроителей Кисловодска, к моменту повествования он уже более двадцати лет как умер, его наследники поделили имущество и оно оказалось в разных руках сдаваемое на сезон в аренду, но дома всё равно были известны, как принадлежавшие некогда Реброву (у него останавливались и Пушкин, и Лермонтов, и Давыдов)

Стоя перед противником, держа в руке револьвер, Пётр был абсолютно спокоен. Он не удивлялся этому, и даже мысли не было о том, чтобы подивиться себе: откуда такое спокойствие? Оно охватило полностью, превратилось в купол и накрыло. Столыпин не чувствовал, чтобы дёргались нервы или зудела внутри тревога. Нет, его не охватило оцепенение, не взяла оторопь, он не потерял чувствительность вовсе, как бывает от переизбытка эмоций, когда всё вертится до того, что заволакивает туманом. Напротив, Пётр отчётливо осознавала всё, что делалось, каждый шаг, каждое слово, каждый жест. Словно это всё уже было не раз и будет повторяться вновь и вновь — ничего особенного.

Вчера, когда он шёл в крепость, ища Шаховского — он был напряжён. Он был напряжён всю дорогу в несколько дней от Петербурга до Кисловодска. А, может, с самых похорон Миши не давала ему покоя задумка. Но теперь, оказавшись перед её исполнением, Столыпин наполнился удовлетворением. Ему до глубины стало понятно значение сатисфакции. Миг, решающий жизнь, неотвратимый и пугающий, раздражающий, маячащий впереди и там, вдалеке, не дающий покоя. Вблизи же, под носом, этот миг ясный, тихий и странно благостный.

— Пётр Аркадьевич, — подошёл к нему секундант Шаховского, заговорив шепотом, — может, вы согласитесь перенести дуэль на другое время? Посмотрите на князя…

Они оба осторожно покосились через плечо. Шаховской теперь стоял твёрдо, не то, что накануне. Лицо его было хмуро и бледно, тёмные круги залегли под глазами. Ничто конкретное не выдавало его состояния, но было впечатление, что мучается он не то жаждой, не то головной болью, не то общей слабостью.

— Я ещё вчера предлагал это, — ответил Столыпин, — он согласился?

— Нет, Иван ни в какую, но если вы откажетесь…

— Нет, — покачал головой Пётр, — я лица терять не собираюсь, уходя оттуда, куда сам князя вызвал. Давайте начинать.

Их сюда пришло семь человек. Все свидетели вчерашней сцены и фельдшер из казарменного лазарета. Не имея здесь никаких знакомых, Столыпин согласился на первого же предложенного ему секунданта из офицеров. Шаховской, как отвечающая сторона, выбрал оружие — револьверы. Их принесли и прочистили, проверили и зарядили перед дуэлянтами. Пётр заметил, что он учился стрелять на точно таком же. Когда рука ощутила оружие, она будто узнала его. Это хорошо, что не надо будет приноравливаться к чему-то другому.

Обычно приходилось прилагать усилие, чтобы ствол не трясся в ладони. Врождённый ревматизм придавал видимость трусости и слабости, которые Пётр не дозволял себе. Но сегодня, несмотря на усталость и малое количество сна, рука не задрожала с лёгкостью. Стала крепкой. Возможно, причиной была радость от почти достигнутой цели.

Вызвав Шаховского на дуэль, Столыпин спросил у дежурного, что впустил его, где можно остановиться в Кисловодске? Но час был поздний, и студенту предложили постелить в казарме — свободные койки были. Пётр не согласился бы в другой раз проводить ночь под одной крышей с убийцей брата, неподалёку от него, но, во-первых, боялся проспать рассвет — а тут бы его точно разбудили. Во-вторых, не имел представления, где находится место, на котором решили стреляться, а из казармы выйдут все вместе и плутать не придётся. Да и тревожить никого среди ночи с просьбой предоставить комнату не пришлось.