Русь. Строительство империи 4 (СИ) - Гросов Виктор - Страница 27

Алеша возился с бочкой меда, пробуя его на вкус и ухмыляясь, как мальчишка, который стащил пирог. Хорошая у меня команда. С такими и пир устроить не стыдно, и врагов встретить не страшно.

Солнце село и двор заполнился людьми. Венгры Такшоня смешались с моей дружиной, гремели рога, дым от костров поднимался к небу, а запах жареного мяса висел в воздухе. Я стоял у главного стола, глядя на это все. Такшонь подошел ко мне, неся в руках рог с медом, и хлопнул меня по плечу по-приятельски.

— Ну, князь Антон, — прогудел он, ухмыляясь, — умеешь ты гостей принять! Смотри, мои уже пьяны, а пир только начался!

Я улыбнулся и сделал глоток. Мед был сладким, с легкой горчинкой, и обжигал горло, как надо.

— Это только начало, Такшонь, — сказал я, возвращая ему рог. — Ешь, пей, веселись. Союз наш крепкий, пусть и пир будет таким же.

Он засмеялся и мы сели за стол. Бордаш устроился чуть поодаль, а Кеве уже орал на кого-то из венгров, требуя мяса побольше. Дружина гудела, венгры отвечали, и скоро двор наполнился шумом — смехом, криками, звоном рогов. Я смотрел на это все, откинувшись на спинку лавки, и слушал, как Такшонь травит байки про свои походы. Он был хорош в этом — голос его гудел, а глаза блестели, когда он рассказывал, как зарубил какого-то хана одним ударом.

Пир шел своим чередом. Мясо исчезало с блюд, мед лился рекой, кто-то затянул песню — хриплую, про степи и коней, явно венгерскую. Такшонь становился все громче. Я заметил, как Бордаш косится на меня. Шаманы всегда такие — вечно видят то, чего нет. Кеве, напившись, уже орал песню вместе с Алешей. А я поймал себя на том, что улыбаюсь. Хороший вечер. Давно такого не было.

Мед делал свое дело. Я сидел, потягивая мед из рога, и слушал, как Такшонь рассказывает очередную байку — про то, как его конь унес его из-под стрел печенегов прямо через реку. История была лихая, я даже хмыкнул, представив его, мокрого, на том берегу. Он заметил это, ткнул меня локтем и засмеялся, чуть не опрокинув рог. Хороший он все-таки, этот Такшонь. Простой, как топор, оказывается.

А потом он вдруг замолчал. Посмотрел на меня, прищурившись, и ухмылка его стала шире. Он повернулся, чуть не задев блюдо с мясом, и ткнул мне пальцем в висок. Я замер, чувствуя, как его липкий от меда палец давит на кожу.

— А я знаю твой секрет, князь Антон, — сказал он шепотом.

Потом он постучал пальцем по своему виску.

Это он про Вежу?

Глава 14

Я с интересом уставился на князя, мед в горле вдруг стал горчить. Такшонь смотрел на меня с широкой ухмылкой. Будто он знал больше, чем говорит. Я медленно опустил рог на стол, стараясь не выдать напряжения. Пир вокруг нас шел своим чередом: венгры орали песни, моя дружина подхватывала, кто-то уронил блюдо с мясом, и над двором поднялся дружный хохот. А я смотрел на Такшоня и пытался понять, насколько далеко он зашел в своих «справках».

— Какой еще секрет? — спросил я, прищурившись.

Хотелось добавить что-то вроде «Ты перепил, венгр», но я сдержался.

Такшонь откинулся на лавку, хлопнув себя по бедру, и громко засмеялся — так, что даже Бордаш, сидевший в стороне, поднял голову. Кеве, здоровяк-воевода, тоже хмыкнул, занятый куском жареного мяса. Такшонь наклонился ко мне.

— Ой, князь Антон, не надо притворяться! — сказал он, понизив голос, но все еще с той же насмешкой. — Я про избранных говорю. Тех, кого боги или кто там еще отметили. Святослав был такой, я это точно знаю. А ты? Ты тоже из них ведь, да?

Я чуть не поперхнулся. Избранные? Это он так носителей системы называет? Или просто чует что-то, но не знает точно? Я только приподнял бровь, как будто мне это все любопытно, а не тревожно. Такшонь кивнул, будто мой жест был ему ответом, и продолжил:

— Я же не слепой, княже. Ты думаешь, я не узнавал? Приехал сюда, а про тебя уже байки ходят. Из старосты захудалого села — в князи Переяславца! За полвесны! Разбойников разогнал, Березовку укрепил, Совиное взял, киевлян с варягами разбил. Печенегов прогнал. Да еще и меня в союзники заманил! — Он ткнул себя в грудь, ухмыляясь. — Это не просто удача, Антон. Это знак. Ты избранный. Как Святослав.

Я молчал, глядя на него. Святослав был носителем Вежи. Значит, Такшонь заметил что-то похожее во мне? Но откуда он вообще про это знает? Может, слухи какие-то дошли, а может, он сам что-то видел у Святослава — тот ведь не скрывался особо, пока правил.

— И что ж ты про Святослава помнишь? — протянул я, решив подыграть, но не раскрывать карты.

Такшонь махнул рукой, будто отгоняя муху, схватил свой рог, плеснув меда на стол.

— Помню, как он сражался, — сказал он, сделав глоток. — Как будто знал, куда враг ударит, где слабину найдет. Я тогда молод был, в дружине галицкой ходил, видел его в деле. А потом он пропал, и все похерили. Русь погибла. Говорили про Святослава, мол, боги забрали своего. А я думаю — не боги, а что-то другое. И вот ты, князь, такой же. Слишком быстро все у тебя складывается.

Я хмыкнул. Пир был в самом разгаре, венгры затянули новую песню, кто-то из моих дружинников подпевал. Такшонь не дурак, это точно. Он не знает про Вежу, но чует, что за мной что-то стоит. И ведь прав. Без системы я бы до сих пор колодцы в Березовке чинил, а не Переяславец держал.

— Значит, разнюхивал про меня… — сказал я, усмехнувшись. — И что тебе старосты деревенские наплели? Что я с неба свалился?

Такшонь расхохотался, чуть не опрокинув рог.

— Не с неба! Будто ты в Березовке очнулся, ниоткуда, и сразу за дело взялся. А я-то знаю, как оно бывает с избранными. Они не просто так появляются.

Вот теперь мне стало не по себе. Откуда он это взял? Неужели слухи из Березовки дошли до Галича?

— Байки, Такшонь, — сказал я, пожав плечами. — Люди любят языками чесать. А я просто делал, что надо. Разбойников гнал, село поднимал. Все сам. Если боги помогали — это же хорошо? Правда я с ними еще не виделся.

Он прищурился, глядя на меня, и вдруг ткнул пальцем в висок еще раз, но уже не так резко.

— Может, и не боги, — сказал он тише. — Но что-то есть, князь. И я это вижу. Как у Святослава видел.

Такшонь не знает точно, но он близко. Если он начнет копать дальше, то что? Расскажет своим венграм? Или попробует выведать у меня?

Пир шел своим чередом. Такшонь отвлекся, затянув песню вместе с Кеве, а я сидел и смотрел на огонь, размышляя. Он прав в одном — мой взлет не объяснить без Вежи. Но это моя тайна, и я не собираюсь ее отдавать никому, даже союзнику. Пусть думает про «избранных», пусть плетет свои байки. Главное, чтобы клятва под дубом держалась.

Ночь уже вступила в свои права, костры догорали, а венгры с дружиной разбрелись кто куда. Я встал из-за стола. Такшонь махнул мне рукой на прощание, крикнув что-то про поход, но я уже не слушал. Надо было проветрить голову.

Я дошел до старого дуба у сада. Ночь была тихая. Я вдохнул холодный воздух и закрыл глаза. Такшонь знает больше, чем я думал.

— «Вежа», — позвал я мысленно, и она появилась почти сразу — золотистая, с легкой улыбкой. — Что скажешь про Такшоня? Он что-то знает?

«Мой князь, он подозревает, но не знает. Называет носителей „избранными“, как Святослав их называл когда-то. Слухи, чутье, байки из Березовки. Но про меня он не в курсе. Пока».

— Пока? — переспросил я, открыв глаза.

«Пока ты сам себя не выдашь», — ответила она и исчезла, оставив меня одного под дубом.

Я фыркнул. Сам себя выдать? Да я скорее язык проглочу, чем скажу Такшоню хоть слово. Но все равно, надо быть осторожнее. Венгры — союзники, но не друзья. А Такшонь — он как волк: чует добычу, даже если не видит ее.

Я постоял еще немного, глядя на звезды сквозь ветви. Пора было идти спать, но сон не шел.

Ночь обволакивала Переяславец, холодный ветер гнал облака по небу, а звезды то проступали, то прятались.