Гулять по воде - Иртенина Наталья - Страница 17

• Предыдущая
• 17/54
• Следующая

– А, ну тогда ладно, – говорят. – Только нам кладов со сторожами больше не надо, испробовали уже.

На том разошлись в разные стороны. А Коля к попу направился.

Коля Бродилов в Кудеяре фигурой знаменитой был когда-то, да теперь мало кто его упомнить мог. Как у нас в пивной на Большой Краснозвездной Мировая дырка образовалась и попервоначалу в нее лезть никто не вызывался, Коля тут и объявился как самый шустрый. На ту сторону перебрался, обглядел там все и обратно вернулся, обстоятельно все выложил, что там и как. А ночью, прежде как милиционерией улицу с пивной огородили и пост с собакой соорудили, он рюкзак собрал и в Дыру опять сплавился. Думали, вернется быстро, голову только проветрит, а не вернулся. Тут как раз поветрие пошло – через Дыру прыгать туда навечно. Стали думать: и он навечно, а он вот – вернулся и к корням припал.

Еще Коля в оные времена был знаменит на весь Кудеяр тем, что его сам Кондрат Кузьмич произвел в летописцы народной жизни и оных ее преобразований. А Коля по молодости ученым историческим хотел стать, вот и пришел к Кондрат Кузьмичу да сообщает: желаю, говорит, к добру и злу склоняться равнодушно и для потомцев летопись освобожденной народной жизни составлять. Кондрат Кузьмич, на это подумавши, отослал Колю в столицу науку постигать. А тот через год вернулся и говорит: не могу без народной жизни прозябать в столицах. Вот Кондрат Кузьмич, чтоб отделаться от него, дал Коле малую должность летописного писаря. А Коля и тут через год прозяб да в Мировую дыру сбежал со всеми своими летописными тетрадками. В Олдерляндии, рассудили тогда у нас, тоже, должно, народная жизнь какая-никакая имеется, и с нее тоже летописное очертание снимать можно, не пропадет, значит, наш Коля.

Вот пришел он после припадения к корням в церковь и спрашивает попа. Ему говорят: батюшка домой ушел почивать, будет к вечерней службе, а сейчас можно записку подать на помин души или свечки угодникам поставить да выпросить у них чего надобно. А Коля говорит: не хочу записку, и свечку сами поставьте, потому как я крещения не имею и через это угодников просьбами пытать не могу, а священник нужен позарез. Ему отвечают: дом у батюшки рядом, ступай, раз уж так остро, и пытай его во спасение души. Коля адрес взял и пошел домой к попу. А звали того отец Андрей.

Отыскал на соседней улице строение в два этажа с осыпанными стенками, поднялся да постучал в дверь. Матушка в мокром переднике его в дом пустила и к батюшке в комнатку проводила, а сама извиняется:

– Стирку затеяла, а машина прохудилась. Я вам теперь чаю с кренделями принесу.

И дверку за собой прикрыла, мало ль, с каким разговором человек пришел, да такой еще побитый и с фиолетовыми подглазьями.

Поп его к окну усадил и слушать стал.

– Вот, – говорит Коля, – как я крещения не имею, то хочу сие принять и в общение с угодниками войти, как у нас отцы делали.

А поп его спрашивает:

– Чем такое желание острое вызвано, что невтерпеж и в церкви дожидаться не стал?

– Мне это Черный монах велел, – говорит Коля.

Тут попадья в дверь поскреблась и чай с пахучими кренделями на столе расставила, а сама ушла биться со стирающей машиной.

– Какой монах? – спрашивает поп, разливая стаканы.

– Такой, что может и в теле являться, и в невещественности как будто, – объясняет Коля и тут выкладывает свою историю похождений через Мировую дырку и по заграничным мирам. А в конце говорит, крендель дожевав: – Стал мне Черный монах везде являться и велел к корням возвращаться. Так и гнал до самого конца да обещался сам тут скоро быть.

– Вон оно как, – сказал задумчиво поп и спрашивает: – А чего же ты, Николай, по заграничным мирам искал так долго?

– Так волю ходил искал, – тот отвечает.

– Нашел?

А Коля показал пальцем в свои фиолетовые подглазья и говорит:

– А вот она, их воля. Век бы не видать.

– Что есть, то есть, – кивает поп. – Ну а женой обзавелся в заграницах?

– Это как посмотреть, – отвечает. – Одна сама выгнала, от другой сам сбежал: отравой ворожейной кормила, чтоб к себе присушить, а я это дело пресек и присушиваться больше не стал.

– А может, и детей прижил? – поп допытывается.

– Это дело известное, – Коля отвечает, – по одному от каждой. А только возврату мне к ним нет, и говорить тут незачем.

А поп не отстает и про крещение все никак не заговорит, а интересуется:

– Ну а про корни свои отеческие что знаешь?

Но Коля его не так понял и говорит:

– Много знаю, а если коротко, то отец давно спившись и померевши, а мать без остатку пропала, как деревню спалили и крематорий на том месте поставили. Померла, верно, тоже.

Поп перекрестился да вздохнул:

– Грехи наши тяжкие. А все не про то тебя спрашивал. Про веру отеческую, которую принять желаешь, что тебе известно?

Коля тут замолчал и смущенный сделался.

– Христос воскресе, – говорит наконец, разрумянясь.

Поп бороду огладил и молвит:

– И то хлеб. Главное знаешь.

А потом протягивает Коле книжищу толстую.

– Почитай вот. А через неделю придешь, тогда обговорим.

Коля на книжищу посмотрел и грустный стал.

– А жить мне, святой отец, негде. Деревню спалили, документ вот, – достает, – стародавний, недейственный.

Поп ему отвечает:

– Святые отцы у нас, знаешь, где? В Царствии небесном обретаются. А про жилище – это ничего, дело поправимое. Сейчас на службу пойдем, я тебя в сараюшку при храме водворю, там покамест поживешь с документом своим. И как это ты с ним через пост охранный границу перешел?

– Так тут в Кудеяре не одна Мировая дырка, – Коля весело говорит, – а еще есть, неприметная, в канализациях. Через нее перешел. А там, – говорит, – такой интересный энцендент. Привидение или барабашка какая безобразная живет, хотел пройти – не пускает, за ноги хватает, волосья рвет.

Поп опять перекрестимшись.

– А потом не стерпел я, – продолжает Коля, – да обложил барабашку, как отцы делали, по-всякому и от души. Так сразу отпустило. Параномальность какая, ишь.

– Не параномальность, – строго внушает поп, – а черти бесятся.

– Пускай черти, – соглашается Коля.

– Скажи-ка лучше вот что, – говорит поп, – не толковал ли чего другого тебе тот монах?

– А вроде ничего, – отвечает Коля.

Поп вздыхает:

– Монастырь бы отстроить, в руинах стоит. Да люди у нас больно дики. Разбойны и необузданны. Не с кем отстраивать, не на что. Озеро святое загаживают, мусор скидывают. Уж я таблички по берегу ставил, что зона экологическая и святоотеческая, и в газету отписывал, и на проповеди взывал. Всяко не действует. А тут еще напасть. Озеро высушить теперь хотят. И где это видано, чтоб вековое святое озеро изничтожать!

– Да, – говорит Коля и еще крендель с блюда тянет, – разбойный народ. А тоже от отцов досталось.

– Отцы разбойничали, – наставляет поп, – а посля грехи замаливали, для того монастырь стоял. Святоезерский Преображенский. Преображенский! – и палец так внушительно кверху делает.

Коля кивает, хоть трудно ему наука отцов достается. А тут на тебе вдруг – стол и стены в дрожь пустились, стаканы расплескались и вскачь пошли, и уши свистом лихим заложило. Стекло где-то битое полетело. Коля со стула сверзился, стакан поймал и на попа ужасно смотрит: чего это, мол, за страсти?

А тот говорит, головой досадно качая:

– Никитушка, сынок мой, голубей завел да гоняет.

– Голуби-то не дохнут с того? – Коля интересуется, на стул опять взгромоздясь.

– А может, и дохнут, – поп отвечает. – Соседи вот ругаются, чистый, говорят, Соловей-разбойник растет. Одних стекол сколько уже повставляли.

– Так вы бы его это, – молвит Коля, – а то денег не будет.

– Чего нет, того и не будет, – поп руками разводит. – Да что с ним сделаешь, недорослем.

– Про Соловей-разбойника – это в яблочко, – говорит Коля. – Чуть ухи не лопнули. Талант, видно.

• Предыдущая
• 17/54
• Следующая