Меченый. Том 1. Второй шанс (СИ) - Савинков Андрей Николаевич - Страница 2

— Мы это обсуждали еще тогда, — видимо, данный разговор уже случался, то есть Горбачев с самого начала не был уверен в своих способностях в управлении страной. Проблема была в том, что и я сам в этом не уверен.

Голос супруги как-то отошел на второй план, а я, механически жуя предложенные мне бутерброды, погрузился в раздумья. На повестке стоял все так же один, но самый важный вопрос: «что делать». Вопрос «кто виноват» был временно отложен в сторону. Причем в обеих ипостасях. В том смысле, что совершенно не важно кто виноват в том, что я тут оказался, если эти силы пожелают себя как-то раскрыть — узнаю, нет — и голову ломать смысла нет. Ну а о том, кто виноват в том, что великая страна дошла до того момента, когда начала скатываться в сраное говно, даже вспоминать смысла нет. Тут очевидна коллективная ответственность.

А вот что делать… Если мы откидываем вариант с самоубийством, добровольным уходом на пенсию или просто самоотводом от должности генсека, то тут придется реально впрягаться в работу. И если по персоналиям и событиям предположим, я имею «инсайды», то вот в экономике, а тем более в макроэкономике — откровенно плаваю. Тут придется опираться на местных, которые как раз в экономике вообще мало что смыслят, что одна Перестройка уже и показала. Начинать вторую в таких условиях — откровенно страшно.

Был еще вариант просто ничего не делать, ограничиться косметическими мерами и подождать. В нашей истории Запад достаточно быстро сам себя сожрал и если не дать им освоить богатый и платежеспособный рынок СССР с союзниками, то 2008 год у них может наступить существенно раньше. Где-то в 1995-ом например.

Мысль не нова и достаточно проста, достаточно открыть график американского госдолга, наложить на него график снижения учетной ставки — собственно ту самую «рейганомику», которая позволила вылезти экономике США из задницы 1970-х — и увидеть, что точка кризиса находится где-то в середине 90-х. В моей истории СССР развалился, и на его костях, осваивая платежеспособный рынок, получая дешевые ресурсы, в том числе и человеческие, дружно экономя еще и на военных расходах — этого мы конечно натовцам не позволим, пускай продолжают вкладываться в танчики и ракеты — запад вошел в «золотой век процветания».

Опять же развитие электроники и повсеместная цифровизация очевидно пойдут плановой экономике на пользу гораздо сильнее, чем капиталистической. Можно будет устроить тот самый «цифровой ГУЛАГ», понаставить везде камеры, отслеживать платежи, уничтожить мелкую преступность практически на корню. Ну крупной преступности в СССР на самом деле было не так уж много, особенно если сравнивать с масштабами коррупции в «независимой России». Мелочи, фактически.

А ведь можно и про ту самую систему социального рейтинга вспомнить, ведь в СССР ее внедрение будет куда более простым и органичным нежели в полукапиталистическом Китае…

— Нет, сидеть и ждать у моря погоды — это не наш метод.

— Что ты говоришь? — Задумавшись не заметил, что жена все это время что-то рассказывала о каких-то своих знакомых, очень хороших людях которым очень сильно не везет и которые не могут чего-то там выбить из государства.

— Говорю, что отступать перед трудностями — это совсем не по-коммунистически, не по-большевистски, — такой ответ Раису явно изрядно удивил, видимо раньше Горби в семье не демонстрировал столь жесткую приверженность официальной идеологии.

Попытался заглянуть в память тела, посмотреть, что там было у них с отношениями, но видимо без четкого вопроса, расположенная в голове «кинотека» воспоминаний, ответ выдавать отказалась. Ничего конкретного почему-то не всплыло. Для сравнения захотел вспомнить момент знакомства бывшего хозяина тела с будущей женой — тут никаких проблем.

На танцах познакомились. Помню, во что она была одета, какая музыка играла, как я к ней подошел. Хотя, честно говоря, и в молодости тогда еще совсем юная Раиса была далеко не красавицей. Ну на мой вкус во всяком случае.

— Ну да…

В этот момент раздался телефонный звонок, от звука которого я совершенно отчетливо дернулся. Выдохнул, досчитал до пяти, подошел к аппарату, взял трубку.

— Горбачев на проводе, — холодная пластиковая трубка от прикосновения к уху вызвала целый табун мурашек, пробежавших по спине куда-то вниз.

— Доброе утро, Михаил Сергеевич, — память услужливо подсказала, что это Громыко. — Не разбудил? Извини, что в выходной день дергаю.

— Доброе, Андрей Андреевич, не разбудили, я, можно сказать, уже на боевом посту. Что-то срочное?

— Ну можно и так сказать. Я тут у Константина Устиновича был, мы с ним по поводу будущего поговорили, есть необходимость теперь это с тобой обсудить. Приватно, так сказать.

То, что Черненко уже совсем плох — это в общем-то секретом не было, несколько дней назад его показали по телеку, лучше бы этого не делали, выглядел генсек совсем развалиной. В Политбюро существовала очередь по посещениям, каждый день кто-то из состава высшего руководства страны должен был посещать Черненко в больнице, вчера был день Громыко. Видимо там и было принято «самое важное» решение.

— Где и когда, Андрей Андреевич?

— Подъезжай на Старую площадь. Часам к десяти.

— Буду, Андрей Андреевич, — согласился я, не спрашивая даже о чем пойдет речь. В такие переломные моменты речь может идти только об одном — о власти.

— Ну что? — Жена даже не пыталась сделать вид, что ей не интересно, или что она соблюдая приличия не лезет в дела мужа.

— Громыко. Хочет поговорить.

— По поводу…

— Вероятно, — я пожал плечами, что тут можно еще сказать?

— Пойду поглажу тебе рубашку, — видя мое настроение и нежелание вдаваться в подробности Раиса поспешила в сторону спальни.

Еще через два часа я ехал на вызванной из гаража машине в сторону центра Москвы с интересом глядя в окно. Сказать, что город отличался от того, что я помнил в будущем — не сказать ничего. Людей было меньше, машин, такое ощущение, что не было вообще. Проехать весь центр города ни разу не встав в пробку или хотя бы не зацепив «тянучку»? Даже в выходной день — это просто нереально.

Здания гораздо ниже, их меньше, а зелени вокруг, ну вернее того, что является зеленью в летнее время — больше, нет торчащих в небо зеркальных «фаллосов» на Пресненской набережной. А еще — совсем нет рекламных вывесок, создающих бесконечный визуальный шум. Ничего не мелькает, не мигает, не пытается привлечь твое внимание странным сочетанием цветов и безумными текстовками. От этого город выглядит гораздо более «чистым», — хоть тут уже далеко не так однозначно, на самом деле, — но при этом каким-то пустым. Странное ощущение.

По тротуарам ходят люди, еще не знающие того, что их страна стоит на пороге развала. Интересно, если бы им всем сейчас, вот как мне в это тело, загрузить память будущего и потом провести референдум, какой бы мы получили результат. Скажем, в ответе какого-нибудь Шеварнадзе, Назарбаева или Кравчука, я не сомневаюсь, лучше быть первым парнем на деревне, чем последним в Риме, тут сомнений нет, но вот если взять обычного грузина, латвийца, туркмена или, например, хохла.

Те люди, которые оказались в 90-х на обочине жизни, научные сотрудники, вынужденные стоять на рынке за прилавком, нынешние дети закончившие свои дни под забором в наркотическом угаре, все эти братки, чей стремительный взлет традиционно сменялся столь же стремительным крахом. Интересно, что бы они выбрали, «живи быстро-умри молодым» эпохи перемен или сытую — относительно — стабильность и уверенность в завтрашнем дне СССР.

И конечно сложнее всего спросить у тех, кто из-за развала союза просто не родился. Их мнение правда никого вероятнее всего не волнует, но… Где-то встречал цифру в сорок миллионов человек, именно во столько оценили демографические потери стран бывшего Советского Союза за следующие тридцать лет независимости. В УССР в 91 году проживало 52 миллиона человек, в независимой Украине в 2021 — примерно 35. Даже если добавить Крым и Донбасс — не больше сорока.