В тени пирамид - Любенко Иван Иванович - Страница 12

– Нет уж, Клим Пантелеевич, позвольте это сделать мне. Инструмент подарю сыну, а книги – вам. У меня почти весь переведённый Майн Рид в библиотеке имеется. А скрипка… – Он посмотрел куда-то в сторону и произнёс с грустью в голосе: – Несчастливцев украл у меня не только рисунок Леонардо, но и спокойствие, позволяющее творить и наслаждаться живописью. Так, может, его скрипка поможет мне вновь обрести счастье?

– Вон оно чё… – смутилась мещанка, – вы никакие не полицейские, а те господа, которых мой квартирант обворовал, да? Вы уж простите меня, дуру старую, что разболталась ненароком.

– Ничего-ничего, – выговорил Папасов и, взяв скрипку, собрался уже уходить, но в этот момент Ардашев, указывая на стол, обратился к хозяйке:

– Эта та самая чернильница, которой пользовался покойный?

– Она и есть.

– А чем он писал?

Баба вынула из буфета простое перо с деревянной красной ручкой-стилом, таковые обычно находятся в почтовых отделениях, и сказала:

– Да вот оно. И господин следователь тоже им работал, когда нас допрашивал.

– А чего ж не своим?

– Откуда мне знать? Не схотел, значит.

– Сколько с меня за перо?

– Нисколько.

– Тогда уж и чернильницу возьму вместе с коробкой.

– И её забирайте, – махнула рукой домовладелица.

Ардашев поставил внутрь картонного вместилища купленные предметы и зашагал на выход. Уже на улице он спросил:

– Николай Христофорович, а не могли бы вы раздобыть протокол осмотра трупа Несчастливцева и предсмертную записку?

– Попробую. А зачем?

– Кроме смычка, лежавшего неправильно в кофре, могут появиться и другие свидетельства того, что музыкант ушёл в мир иной не по своей воле. А записка, как и заключение прозектора, очень важные элементы в цепи доказательств.

– А про смычок сказать ему?

– Для следователя моя фамилия как кошачий вой для сторожевого пса. Пока о скрипке говорить не стоит. Попросите у него лишь копию осмотра трупа Несчастливцева и предсмертное послание. Пообещайте вернуть через час-два. Мне бы только одним глазом взглянуть на эти две бумаги. Если позволите, все выводы я изложу вам завтра часов этак в десять.

– Буду ждать с нетерпением. Славин, думаю, мне не откажет. А вас довезти домой?

– Да, но сначала мы остановимся на Николаевском, у магазина фотопринадлежностей. Мне надобно купить некоторые химикаты.

– Никифор, трогай. Слышал, куда ехать?

– Да, барин.

Рессорный экипаж, запряжённый парой сильных молодых лошадок, вновь застучал металлическими колёсами по мостовым Ставрополя.

Уже через час Папасов привёз домой Климу копию заключения прозектора и предсмертную записку Несчастливцева. Славин удовлетворил просьбу потерпевшего без всяких проволочек, разрешив вернуть бумаги на следующий день. Ардашев заметно повеселел, оставив купца в недоумении, но напомнив ему, что всё объяснит завтра в десять утра. А ещё через три часа, закончив писать собственное химическое исследование, будущий драгоман решил полистать путеводитель, найденный в ящике покойного скрипача, но книга благодаря закладке сама открылась на расписании движения пароходов из Одессы до Александрии, из которого следовало, что с октября, когда штормы на Чёрном море случаются чаще, в Египет выполняется всего два прямых рейса в месяц. Дата одного из них, подчёркнутого карандашом, полностью совпадала с восьмым числом, указанным в билете Клима. Сама закладка представляла собой ломбардный билет на сдачу и выкуп «золотой клипсы для ассигнаций в виде скрипки, украшенной рубином». Будущий дипломат посмотрел на часы: до закрытия залоговой конторы оставалось ещё два с половиной часа. Не теряя времени, он надел пальто, котелок и вышел из дома. Дорога не заняла больше четверти часа, и о появлении посетителя возвестил дверной колокольчик ломбарда.

– Чего изволите? – справился благообразного вида приказчик с бритым подбородком и нафиксатуаренными усами.

Клим молча протянул билет и спросил:

– Могу ли я выкупить эту вещь?

– К сожалению, это невозможно.

– Отчего же?

– Поклажедатель – господин Несчастливцев – скончался, как было указано в газете «Северный Кавказ», и в полиции нам выдали удостоверительную надпись о его смерти. Согласно нашему уставу, по происшествии двух дней со дня смерти поклажедателя мы имеем право выставить принадлежащую ему вещь на продажу, что мы и сделали. Всего несколько часов назад её приобрели.

– Жаль, а я надеялся поучаствовать в торгах.

Приказчик покачал головой.

– А на какой срок покойный заложил клипсу?

– Эти сведения носят доверительный характер, но поскольку музыкант умер, то я сделаю вам одолжение и отвечу: на сорок два дня.

– Большой срок.

– Такова была его воля. Но позвольте узнать, сударь, откуда у вас билет на этот зажим для банкнот?

– Я купил книги покойного, и в одной из них лежала эта бумажка.

– Могу ли я ещё чем-нибудь вам помочь?

– А кто же стал счастливым обладателем этой штуковины?

– Простите, но я не имею права раскрывать эти сведения посторонним, за исключением полиции или суда, да и то сугубо по их письменному постановлению.

– И на том спасибо! – выговорил Клим и покинул ломбард. До самого дома у него в голове вертелся один и тот же вопрос: «Связан ли покупатель золотой скрипки-клипсы со смертью Несчастливцева?»

Едва стрелки часов в гостиной Ардашевых показали десять, как к воротам дома прикатила пароконная коляска богатого грека. Клим вышел навстречу гостю. В руках он держал всё ту же картонную коробку с пожитками покойного скрипача.

– Доброе утро, Николай Христофорович! Едем к Славину?

– Рад вас видеть, Клим Пантелеевич! Хотелось бы узнать о ваших открытиях.

– Вы не будете против, если я, дабы не повторяться, поведаю о них в присутствии судебного следователя?

– Что ж, потерплю. А зачем вы взяли с собой коробку с вещами Несчастливцева?

– Хочу показать их следователю. Оставил себе только «Путеводитель РОПиТа».

– Тогда прошу вас в экипаж.

Дорога до окружного суда заняла пять минут. Камеры трёх судебных следователей находились именно в этом здании.

Славин что-то писал, когда постучали в дверь.

– Да-да, прошу, – вымолвил он.

– Николай Васильевич, я не один, а с Климом Пантелеевичем. У него есть важные новости, – не давая опомнится следователю, скороговоркой выговорил купец и протянул две бумаги. – А документы я вам возвращаю, как и условились.

– Что ж, проходите, садитесь… Ардашев? – снимая очки, недовольно пробурчал чиновник. – Давненько о вас не слыхал. Чем удивите на этот раз?

– Здравствуйте, Николай Васильевич. Я с полной ответственностью заявляю, что скрипач театрального оркестра Роман Харитонович Несчастливцев не совершал суицид, а был отравлен неизвестным лицом, оказавшимся у него в комнате за день до премьеры оперы.

– О как! – усмехнулся Славин. – Слыхали, Николай Христофорович? Господин студент умнее прозектора, пристава, следователя и доктора, вместе взятых. Как вам начало? Ну-ну, продолжайте… И что там за коробку вы мне принесли?.. Да, и не забудьте пояснить, на чём основаны ваши утверждения. Голословным выводам – грош цена. И прошу говорить кратко и по существу. У меня очень мало времени. Я, знаете ли, не любитель фантазейных новелл.

Поставив коробку на пол, Клим принялся пояснять:

– Первое подозрение о том, что смерть скрипача – это смертоубийство, появилось у меня вчера, когда мы с Николаем Христофоровичем открыли скрипку покойного. Смычок в кофре лежал конским волосом вниз, касаясь бархатной обивки. Нам известно, что Несчастливцев очень ревностно относился к правильному хранению смычка и даже ругал сына Николая Христофоровича за подобную небрежность. Из расспросов хозяйки домовладения нам стало ясно, что после смерти музыканта никто не вынимал из футляра ни сам инструмент, ни смычок. Более того, кофр был опечатан полицией. Тогда возникает вопрос: кто неверно положил смычок? Скорее всего, тот, кто перед уходом убрал комнату, уничтожив и унеся с собой все следы своего визита. Получается, что Несчастливцев в тот поздний вечер спокойно музицировал, когда вдруг раздался стук в окно. Он выглянул и, отложив в сторону скрипку и смычок, направился открывать дверь. Позже инструмент убрали в чехол уже без него.