Тренировочный день 3 (СИ) - Хонихоев Виталий - Страница 15

Это только кажется, что второй этаж — невысоко. Школа номер три была размещена в новом здании, с высоким «нулевым этажом» в пол-окна. На нулевом этаже размещались кабинеты химии, лаборатории, слесарные и столярные мастерские, услада для трудовика, хозяйственные помещения и конечно бассейн, который вот уже пятый год никак не могли запустить. Уже ниже был минусовой этаж, вотчина Ашота Варгиевича, бомбоубежище, переделанное в склад.

Тем не менее это означало что окна даже первого этажа расположены довольно высоко, а уж второго — и подавно. Практически на четырех метрах от земли…

Виктор выглянул в окно и только головой покачал. И как эта ненормальная сумела влезть на второй этаж по стене здания? Ладно бы тут была водосточная труба, но она вон там, на углу находится, от нее сюда еще два окна… а стена из белого, силикатного кирпича, зацепиться не за что…

— Что там интересного? — вместе с ним в окно выглядывает Лиля, высовывается едва не по пояс и он поспешно втаскивает ее назад и закрывает окно. Вздыхает и разминает переносицу пальцами.

— Как ты сюда влезла вообще? — задает он ей вопрос: — тут же четыре метра от земли и совершенно гладкая стена!

— Совершенно гладких стен не бывает. — безапелляционно отвечает Лиля Бергштейн.

— Это цитата! — вскакивает со своего места Оксана Терехова: — это же цитата, да⁈ Это Ирия Гай сказала⁈

— Ирия Гай, дочка знаменитого конструктора Самаона Гая. — хмыкает Лиля: — значит ты тоже читала «Гай-до»? А как тебя зовут?

— Оксана! Меня зовут Оксана. Обожаю Ирию Гай! Вы — вылитая Ирия Гай!

— Ну нет. — качает головой Лиля: — она высокая же.

— У нее светлые волосы и лиловые глаза, она в совершенстве владеет своим телом! Как иначе вы смогли по стене сюда забраться⁈

— Э… — Лиля смущенно чешет себе затылок: — честно говоря я по водосточной трубе поднялась на угол, а потом по карнизам. Это довольно легко, если баланс соблюдать. Не так уж и сложно. О! Лиза! И ты тут! Привет! — она машет рукой Нарышкиной, на лице у которой отражаются сложные чувства.

— Извините! — со своего места встает Инна Коломиец: — а какие у вас отношения с нашим учителем? — Виктор прямо-таки слышит в ее голосе ударения на словах «у вас» и «нашим учителем».

— Коломиец. Сядь на место. — говорит Виктор. Это все нужно пресекать вот прямо сейчас. Развели тут базар-вокзал, сейчас весь урок в фестиваль народной самодеятельности превратиться. Кроме того, интересоваться личной жизнью учителя…

— Мы с ним теперь пара. — перебивает его мысли Лиля Бергштейн: — потому что Волокитина не верит. Я ей говорю, что собралась замуж выходить, а она такая — «все ты брешешь, Бергштейн», а я такая — «сама ты брешешь». А она Станиславского включила, не верю, говорит и все тут. Потому что с таким говорит характером как у тебя Бергштейн, ты замуж никогда не выйдешь, а я ей и говорю, что меня Витька на свидание сегодня позвал, а она такая, мол сбегай за газировкой, врунишка. Нет, вы слышали? Я — врунишка⁈ — она садится на учительский стол и скидывает с ног белые кроссовки, поджимает ноги под себя, устраиваясь по-турецки и совершенно игнорируя тот факт, что на ней короткая теннисная юбка. По классу пробегает шумок, мальчишки застывают с выпученными глазами. Виктор вздыхает. Вот что с этой Бергштейн сделаешь? Урок женской анатомии для подростков в таком возрасте чреват воспаленным сознанием. Вот с места не сойти, а образ короткой теннисной юбки и того, что на мгновение сверкнуло под ней — запечалится в сознании всех мальчишек восьмого класса так, что потом раскаленным железом не выжжешь.

— Так что теперь я и Витька — парочка. Наверное, даже муж и жена, вот. — продолжает Лиля, раскачиваясь взад и вперед, словно индийская заклинательница змей: — а у меня тренировка после обеда, так что я не смогу на свидание пойти… а вечером ты уже должен обо всем Маше рассказать. У вас же по вечерам ваши медитации групповые? Наши как узнали — тоже хотят. Говорят, что ты Салчакову хорошо натянул, она просто жгла на товарищеском. Ой! — она прижимает ладонь ко рту: — мне же говорили, чтобы я про это не говорила!

— Ну да. И что, хоть раз такое подействовало? — Виктор окончательно прекращает попытки выровнять ситуацию и восстановить свое реноме, а также продолжать урок. Уже понятно, что урок сорван, а весь класс с удовольствием слушает Лилю, испытывая неподдельный восторг. Мальчишки — от созерцания ее загорелых ножек, сложенных по-турецки на столе, которые открываются чуть больше, чем следует каждый раз, когда она раскачивается взад и вперед в такт своим словам, а девчонки — от сладости взрослых сплетен про отношения.

— Что именно? — не понимает Лиля.

— Чтобы тебя попросили промолчать о чем-то, и ты промолчала? — уточняет он. Лиля задумывается. Ненадолго, буквально на секунду. Потом светлеет лицом и качает головой.

— Ни разу! — гордо сообщает она. Виктор вздыхает. Двойной агент из Бергштейн так себе. Впрочем, и одинарный агент из нее вряд ли получится. При всех своих прочих достоинствах она не считала нужным ничего скрывать и не скрывала. Слишком уж много остальных талантов, так что Цао Цао или Медичи из нее не получится, не станет она интриги плести, скучно ей будет.

— Итак. — повышает голос Виктор: — и о чем же мы узнали сегодня, класс? О том, что не стоит приводить свою девушку на работу, иначе у вас никакой работы не получится. Коломиец? — он кивает в сторону девушки, которая снова тянет руку вверх.

— Виктор Борисович, так это правда? — спрашивает она у него: — все-все правда⁈

— Я не знаю о чем ты… — начинает было он, но она — перебивает его.

— Про то, что позавчера у вас с волейболистками было! С целой командой! — выпаливает она и Виктор морщится. Он так и знал, что шила в мешке не утаишь. Вот как увидел, что из соседней квартиры Нарышкина выходит — так и понял, что все. Репутации конец. В смысле — конец репутации скромного физрука и начало легенды о Колокамском Казанове, который волейболисток в постель целыми командами укладывает. А уж если принять во внимание поправку на коэффициент гиперболизации слухов, то через какое-то время начнут рассказывать, что он тут вообще все команды регионального состава… того. Предотвратить это уже невозможно, потому-то он и не стал с утра отводить Лизу Нарышкину в сторону за локоток и просить, чтобы она никому не рассказывала — все равно расскажет. Не удержится теплая водичка на язычке, обязательно поделится сенсацией со своими подружками, к гадалке не ходи. Если бы он ее о таком попросил это бы привело только к тому, что эти сведения кроме грифа «СЕНСАЦИЯ!» приобрели бы еще гриф «СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО! ПЕРЕД ПРОЧТЕНИЕМ СЖЕЧЬ!». А с таким вот грифом информация через сплетни и слухи распространится в два раза быстрей. Ничто так не способствует распространению как слова «ты только никому не говори!». Вот только скажи такое и скорость передачи информации по сарафанному радио вырастает в разы.

Так что помешать распространению информации он уже не сможет. Однако он может направить ее, взять контроль над самой информацией, если сейчас он все скажет верно, правильно расставит акценты, то сенсация станет не такой уж и скандальной. Нужно оставить элемент сенсации, иначе люди не поверят, не будут распространять ее, станут распространять скандальную версию. Однако оставив этот элемент сенсации (как же — сама Бергштейн и какой-то физрук!) — убрать оттуда нарратив «Казановы» и что «вы представляете, он со всей командой переспал!». Тем более что отрицать факт прощания с Лилей в стиле «ню» у ее дверей он никак не может, Нарышкина все своими глазами видела, да и сама Бергштейн пока не возражает против того, что они теперь пара… и на этом он сможет выстроить свою версию. Любовь с первого взгляда, вот. Такие истории всем нравятся, в это все поверят. И так он уберет акцент с того, что «всю команду». Были рядом другие девушки из команды «Металлурга», но они так, подруги. А у них с Лилей — любовь. Так что он сейчас аккуратно возьмет нарратив в свои руки и…