Вадбольский 4 (СИ) - Никитин Юрий Александрович - Страница 40

Он кивнул, продолжая рассматривать меня пристально и изучающе.

— За это время мои драгуны изловили четверых лазутчиков. Соседи у вас беспокойные, да? Может быть, вам стоит попросить защиты у светлейшего князя Горчакова? Он, как я понял, к вам весьма расположен. А мы через неделю уходим.

Я покачал головой.

— Вы уже знаете, чуть раньше нас пробовал на прочность мой сосед Гендриков. Пришлось ему напомнить, что бьют не числом, а умением, как говаривал генералиссимус князь Суворов.

Он чуть наклонил голову, но всё ещё не спускал с меня испытующего взгляда.

— Да-да, ещё с помощью новой тактики и нового вооружения. Убийственное сочетание. Спасибо, барон! Доложу князю Горчакову обо всём, что увидел. Мне есть, что рассказать.

— Вам спасибо, полковник!

Мы пожали друг другу руки, он вернулся к своих драгунам, из которых старается сделать что-то непонятное, вроде конных егерей.

До возвращения на турнир всего сутки, завтра финал, будет император, присутствие обязательно, но на прощанье я спустился в Щель, сразу на второй уровень, смирнёхонько сел у входа.

Мне кажется, не только я начал понимать бозонный мир с его причудливой геометрией, но и он наконец-то заметил смиренную букашечку с очень высокой и сложнейшей организацией материи. Вряд ли бозонная вселенная заточена на развитие именно разума, скорее здесь при возникновении новых структур преимущество отдаётся более сложным, вся вселенная усложняется с самой первой миллисекунды, а человек и есть самое-самое сложное из всего, что случилось за все четырнадцать миллиардов лет.

Я сидел и старался уловить некие закономерности в этом хаосе, и наконец-то вроде бы начал догадываться, то ли окружающая меня часть мира начала вести себя так, чтобы я её понимал, то ли сам настолько вникся, что уже часть этого мира, и могу пользоваться его возможностями, раз уж здешний.

Да, здесь странноватая геометрия, большое помещается в мелкое, а звук переходит в мурашки по коже и гравитационное давление, ну а чё такого, так и должно быть, мы в чужую избу со своим уставом не ходим, да и не чужая это изба, я свой, свой, здешний, принимаю этот мир, это всё и моё тоже, меня не должны обижать, я же никого не обижаю.

Не скажу, что это подействовало, вряд ли тёмная вселенная меня заметит и отреагирует, я же фрактал, но в конце концов сам привык, хотя это не я привык, а во мне то ли привыкло, то ли стерпелось или просто притупилось.

И я начал чувствовать этот мир. На самом деле тот, но сейчас для меня он этот, свой, в котором мне уже почти уютно.

Когда вернулся, в коридоре навстречу попалась Любаша, поклонилась так, чтобы лучше рассмотрел верх её мощных вторичных, белых как молоко, пропела нежным голосом:

— Ваше благородие, на обед бараньи рёбрышки, как вы любите, или крольчатинку? Ещё гуся Тихон заколол…

Я ответил бодро:

— Хоть я и пацифист, но гуся ухомякаю. Гусь пока что не имеет прав человека, хотя закон по защите его чести и достоинства уже принят, но это там, а здесь даже у людей меньше прав, чем у гусёв моей родной и загадочной Сибири.

Ничего не поняла, но улыбнулась широкой крестьянской улыбкой, вся сдобная, как свежеиспечённая булка, повела плечами, так крупная грудь заметнее, снова приглашающе улыбнулась.

Ну да, я в любом случае интереснее, чем обслуживающие имение мужики или строители бараков и мастерских. И даже случится ребёнок, то либо обеспечу деньгами, либо вообще воспитаю вместе с другими своими детьми, как чаще всего бывает в господских домах.

— Хороша была Любаша, — сказал я с удовольствием, — краше не было в селе… Выбираю гуся!

Она кокетливо улыбнулась, дескать, могу и её выбрать, как и гуся, исчезла, оставив запах молодого тела, почему-то чувствую его особенно, нужно чуточку подкрутить рецепторы.

После чашки крепчайшего кофе, ну как же без него, хотя вообще-то могу, но зачем, кофе — ещё и удовольствие из разряда благородных, хотя и берёт начало из глубин желудка, я вышел во двор, показался всем, подозвал Перепелицу, тот подбежал, придерживая рукой саблю в ножнах.

— Ваше благородие?

— Отбываю, — сообщил я коротко. — В столице экзамен, турнир, всякие учебные дела и прочая скукота. В твоем подчинении все новенькие, что прибыли от Скалозуба. По сути, ты уже не поручик, а штабс-капитан. В звании повышать не могу, но жалованье удвою. Хотя почему не могу?.. В моей армии ты уже штабс-капитан!

Он вытянулся, щёлкнул каблуками, вид обалделый.

— Ваше благородие?

Я сказал со вздохом:

— Интересного у нас мало, но интересующихся много. Вы с Бровкиным знаете, что с ними делать.

Он ответил сдержанно:

— Враг не пройдет.

— Отлично, — сказал я, улыбнулся. — Кстати, поздравляю с повышением. Уже не ваше благородие, а ваше высокоблагородие!

Вернулся в дом, металлическая дверь подвала тихонько звякнула, узнавая меня. В помещении пусто, абсолютно пусто, и только если посмотреть в расширенном диапазоне, можно заметить тускло поблёскивающую плёнку пузыря.

Я повернулся к двери, запер, подумал и покрыл сверху ещё и плёнкой поверхностного натяжения. Пусть тонкая и незаметная, но её не пробьешь ни кирками, ни топорами. Даже выстрел из сверхтяжёлого танка выдержит, наверное, выдержит, но как танк спустишь в подвал, да и где его возьмешь?

Задержал дыхание, сосредоточился, и… прошло без всякого головокружения. То ли привыкаю, то ли во мне что-то перестраивается, адаптируется, становлюсь космополитичнее, гражданином двух вселенных.

В кабинете всё, как и было, когда оставил в последний раз, но нужно и здесь нанести на дверь и стену защитную плёнку. Я не страхополох, но от копеечной свечи Москва сгорела, лучше перестраховаться, никто и ни с какими помыслами не может входить в этот кабинет без меня.

Но даже, если со мной, нужно как-то придумать, чтобы то ли загородить чем-то пузырь, то ли как-то сделать тот угол неинтересным. Ну не могу же я не пускать сюда Сюзанну, Горчакова и других друзей?

Я опустился за стол, финал турнира завтра, нужно быстро засветиться, после чего сдристнуть взад в имение, что-то Карницкий слишком долго копит силы.

С другой стороны и я коплю, да ещё как умело, молодец, но у него и числом поболе в несколько раз, и что-то не спешит, осторожничает, а это опасно.

За дверью послышались шаги, такие мощные и уверенные, что я сразу представил командора из «Дон Жуана», но дверь распахнулась, в кабинет по-хозяйски вошла Ангелина Игнатьевна.

Я поднял на неё заинтересованный взгляд, только сам явился, а она как будто ждала, видеокамеры у неё здесь везде, что ли.

Она почти упёрлась выступающим животом в край стола, ещё чуть, и сдвинула бы своей массой, как нейтронная звезда пустяковый астероид, вперила в меня тяжёлый взгляд.

— Ишь ты, — прогремела она мощным голосом, — как по-хозяйски ведешь себя, мальчик. А ну-ка встань!

Я вытаращился с удивлением.

— В чём дело?

Она упёрла руки в бока и сказала с нажимом:

— В том, что я старшая! Ты обязан быстро встать, понял? И учтиво освободить мне место, потому что ты ещё не дорос сидеть за столом в главном кресле! Учтиво освободить, понял? С вежливым извинением и приличествующими случаю жестами! Учись этикету, мальчик!.. Я слышала, как ты раньше куролесил, но у меня не разгуляешься!

Я пробормотал:

— Ангелина Игнатьевна, или как вас там… вы не охренели? С какой стати буду уступать вам это кресло?

Она повысила, и без того уже громовой, как труба третьего архангела, голос:

— Да потому что, сняв с тебя груз попечительства далёких от нас по крови людей, мы взяли эту тяжкую и ответственную обязанность на себя!.. И теперь целиком и полностью отвечаем за тебя, за твои поступки, твои решения и даже за твои слова, сопляк!.. Ты всё понял?

Я сказал так же негромко:

— За избавление от попечительства спасибо. Но из огня да в полымя… с какой стати? Нет уж, обойдусь.