Вадбольский 4 (СИ) - Никитин Юрий Александрович - Страница 35

Мне показалось, что в его тёмных пещерах глазных впадин блеснули искорки интереса.

— Вы… понимаете…

Ещё бы не понимать, мелькнуло у меня. Егеря — это то, что станет спецназом, отрядами особого назначения, морскими котиками, коммандос, диверсантами, отрядами ГРУ, ФСБ, а также элитными подразделениями всех разведок мира. У них всё лучшее: оружие, обмундирование, обучение, выслуга лет, жалованье, да и сами они должны быть лучшими из лучших.

Я сказал тихо:

— Понимаю, Сергей Сергеевич. Потому и набираю в свою гвардию в первую очередь егерей.

Он прошептал:

— У вас губа не дура. Но…

Он замолчал, истратив почти все силы, но я понял недосказанное, ответил тоже тихо:

— У меня небольшая зельевая лавка, варю особое зелье по рецепту моего деда. Инвалидов ставит на ноги, так уже собрал себе десяток, но каждый одним махом семерых побивахом!

На его бесхитростном солдатском лице чётко проявилось сомнение, я выудил из сумки флакон с выжимкой регенерирующего зелья, взял без спроса его стакан и плеснул туда на дно настойки.

— Вот, выпейте!.. Если не подействует, меня больше не увидите. Если сработает, попрошу вашего содействия в поиске старых егерей, что вышли по инвалидности на пенсию. У меня есть для них работа.

Он с трудом перевёл взгляд на стакан. По его лицу я видел отчётливо, что думает. Дескать, травить никому нет смысла, и так скоро уйдет, лекари уже советуют привести все дела в порядок, а батюшка напоминал, что нужно успеть совершить соборование, хотя можно и после смерти, но лучше покаяться и получить отпущение грехов.

Выждав, я поднёс стакан к его бесцветным сморщенным губам. Он с трудом разлепил их, я залил зелье в эту щель, даже не поморщился, молодец, на вкус гадость редкостная, улучшать я всё-таки не стал, это чтоб дети не пили лекарства, они всё достанут.

— Три раза в день, — сказал я. — Вот так, примерно по столовой ложке. Неделю.

Он сумел растянуть губы в невесёлой усмешке. Дескать, а что теряет?

Инвалиды, размышлял я на обратном пути, это не калеки, как воспринимают их в моём прошлом мире. Раньше инвалидами называли ветеранов, отпущенных со службы по истечению срока. Инвалиды, даже если за все войны не получили ни единой царапины.

Некоторые инвалиды и без зелья свернут молодого парня в бараний рог, а с зельем так вообще готовые коммандос и краповые береты. А я ещё подстегну и регенерацию…

Софья Павловна встретила меня на первом этаже, глаза испуганные, взгляд бегающий, спросила тонким голосом:

— Хоть чаю-то попьёте?

Я бросил взгляд на её сочную грудь, кивнул.

— Да, не откажусь. Можно кофе, если есть!

Она улыбнулась с облегчением, обернулась и крикнула тонким голосом:

— Глашка!.. Быстро кофий в малую гостиную!

У неё сиськи такого размера, как у среднестатистической барышни ягодицы, так и просятся в ладони, горячий жар перетекает в пальцы… вроде бы настроился думать о разновидности многозарядных винтовок с продольно скользящим затвором и подвижной спусковой скобой, в таких можно использовать маломощные патроны револьверного типа с кольцевым воспламенением…

Да что такое, уже, оказывается, задрал ей подол на голову и тискаю в ладонях белые сочные ягодицы, такие же безукоризненно гладкие, как туго надутые воздушные шары, как же трудно сосредоточиться на работе в пользу Отечества мыслящему человеку…

Но до чего же приятно, когда ты умный, и когда ты всякий, это весьма похвально. Я даже глаза закрыл, когда подошла сладкая судорога, сжала там какие-то железы, не царское дело знать подробности, но и так ясно, что жизнь хороша и жить очень даже хорошо, когда ты умен, и когда ты хорош, как скотина, это в оправдание скотскости называется разноплановостью и разносторонними интересами.

Раскрасневшаяся Софья выпрямилась, повернулась ко мне и уткнулась лбом в грудь. Я поцеловал её в макушку, она застенчиво прятала лицо.

— Что я делаю, что я делаю… Я не такая, правда…

— Всё хорошо, — заверил я, — даже прекрасно. Появлюсь через недельку. Только проследите, чтобы Сергей Сергеевич принимал ту микстуру, которую я ему оставил.

— Всё сделаю, — пообещала она. — Всё, как вы скажете!

Автомобиль снова оставил во дворе дома, охраннику на воротах велел присматривать, а то ходят тут мимо забора всякие с арестантскими рожами, будто и не Петербург, а какой-то Лондон.

Шаляпин, правда, бдит лучше, всё видит и всё замечает, но посторонним о его существовании знать не обязательно. Я прошёлся по дому, показался слугам, а потом по-быстрому в свой кабинет, заперся и сразу к пространственному пузырю.

В имении никто не удивился моему появлению, я же всего несколько часов отсутствовал.

Спустился во двор, Тадэуш вышел навстречу, чисто одет, выбрит до синевы, смотрится молодцевато, хвастливо бросил вытянутую ладонь к виску.

— Ваше благородие! Едем щас, аль завтра после завтрака?

— Куда?

Он отрапортовал бодро:

— В Лицей!.. Её сиятельство изволили напомнить, у вас там что-то такое важное?

Я вздохнул.

— Ах да, верно. Турнир и экзамен. Нет, сперва экзамен, будь он неладен… Щас выпью кофе и поеду. Но ты оставайся, я сам поведу. Ты нужен здесь!

Он ответил твёрдо:

— Её сиятельство распорядились, чтобы с вами было не менее двух охранников!

Голос его был полон решимости, глаза смотрят в упор. Я даже смешался от такой наглости, кто здесь хозяин, какое тут сиятельство может распоряжаться, щас всех вздерну, я тут венец творения и царь зверей, но посмотрел в его бледное лицо и преданно вытаращенные глаза, ощутил прилив некого стыда.

Блин, как же они обо мне беспокоятся и берегут, готовы ухватиться за приказ даже женщины, чтобы только окружить меня добавочной охраной!

Добавочной, потому что Мата Хари всё равно будет сопровождать меня до самого Лицея и подстраховывать сверху.

— Ну, — пробормотал я, — если её сиятельство так распорядились… то ладно, даже не представляю, зачем она так велела. Чемоданы у неё прегромадныя, тащить вам.

Он с облегчением выдохнул, понял, что гроза миновала.

Любаша, уже заранее предупрежденная, собрала на стол так, словно отправляюсь на войну с печенегами, выставила огромное блюдо с запеченным поросёнком, курами в непонятном соусе, парующими пирожками с мясом, метнулась за кофейником, в это время распахнулась дверь со стороны спальни Сюзанны.

Мой финансовый директор вышел сияющий, в новом платье, причёска вроде бы та же, но кудри закручены как-то иначе, в ушах новые серьги, на груди новый кулон с крупным изумрудом, на губах победная улыбка.

Я вскочил, поцеловал ей руку, отодвинул стул, придвинул и, поклонившись ещё раз, так, на всякий случай, вернулся к своему месту.

Похоже, Сюзанна проголодалась не меньше меня, лопаем оба с аппетитом, не мешая друг другу пережёвывать и переваривать. На её аристократически бледных щеках появился сперва робкий румянец, потом расцвёл, как роскошные маки, в глазах добавилось блеска.

Поросёнка мы ухомякали почти поровну, с курами она спасовала, а пирожки я начал было сам, но Любаша поставила перед нами кофейные чашки, перед Сюзанной её аристократически крохотную, передо мной мою объёмную плебейскую, начала называть и её кофейной, неважно, что из неё раньше пили компот.

— Вы ликуете, — заметила Сюзанна, наблюдая как Любаша наполняет чаши густой коричневой жидкостью, — никогда не видела у вас такого вдохновленного лица. Видно, всю ночь готовились к сессии! Воспаленные глаза, тёмные мешки, пересохший рот…

— А-а, — сказал я, — это я по вам страдаю, Сюзанна.

— Да? — спросила она с интересом. — А что вам мешает…

— А, может, я хочу потерзаться мукой сладкой? — сказал я. — Бывает, увертюра интереснее самой пьесы!

Она запнулась, посмотрела с интересом, потом на лице проступила лёгкая обида, но тряхнула головой и заявила с оптимизмом:

— Зато в Лицее отдохнёте! Там же столько возможностей!.. Выбить зубы!.. Повозить мордой по стеклу!.. Сломать руку! Назвать всех свиньями лохматыми и дождаться вызова на дуэль! Щасте-то какое!