Князь Московский (СИ) - Иванов Евгений Геннадьевич - Страница 3

Когда вошёл, все встали в приветствии, Елизавета Фёдоровна с фрейлинами присели в книксене. Было тесновато и, на мой взгляд, бедновато для царского поезда-то.

На Великокняжескую трапезу прибыл весь новый Двор.

Управляющим у меня был назначен граф Стенбок Герман Германович, а моим адъютантам были граф Шувалов Павел Павлович, было ещё четверо, но они застряли на старых местах службы, сдавали дела и вверенное имущество.

Так же на трапезе присутствовала графиня Шувалова, Александра Илларионовна, супруга моего адъютанта, фрейлины Елизаветы Фёдоровны. Екатерина Николаевна Струкова и княжна Мария Петровна Трубецкая с моей супругой.

И, конечно же Николай Андреевич Форбрихер, мой целитель, который и давал мне нюхательную соль и совал палку в рот.

-Довольно церемоний, давайте отобедаем, - проговорил я, проходя к своему месту за накрытым столом.

Беседа за самой трапезой не велась, не было принято, да то и понятно как можно кушать и разговаривать?

На столе было много разных рыбных блюд и паштетов, какие-то салатики и заливные, подавали горячий и лёгкий суп.

Я ел с удовольствием, пробуя и сравнивая свои прошлые вкусовые ощущения.

«Конечно, есть и в этом мире маленькие удовольствия, но с разнообразием надо что-то делать». – думалось мне во время трапезы.

Все поглядывали на меня с некоторым любопытством - Сергей Александрович до этого явно не отличался аппетитом.

А я пытался поймать взгляд Елизаветы Фёдоровны, но она скромно кушала и лишь изредка стреляла глазами в мою сторону.

«Ладно, хватит есть, а то не поймут. Не смогли разбудить, а потом двенадцать часов спал. Вскочил и пошёл обедать, сидит и жрёт, как ни в чём не бывало», – подумал и отложил приборы.

Подали чай, и я решил, что пора удовлетворить любопытство «ближних» и ответить на незаданный вопрос.

- Павел Павлович, расскажите, какие слухи пошли из-за моей летаргии, - обратился я к графу Шувалову, которого с трудом сманил за собой в Москву. - Ведь вы всё слышите! - сказал и одобрительно улыбнулся ему.

Присутствующие внимательно, но аккуратно приготовились слушать графа, а тот засмущался и начал суетливо и чуть раздражённо вытирать салфеткой губы.

Шувалов был очень строгим и наблюдательным человеком, подчас его можно было назвать критиканом, но при этом свои принципы он применял и к себе, что выливалось порой в анекдотические ситуации. Так что при Большом дворе, он слыл чудаком и не очень удобным собеседником.

- Ну, что Вы, Сергей Александрович, какие могут быть слухи в поезде? – стал набивать себе цену, но взглянув на меня, стушевался и всё же начал говорить.

- Многим, особенно обслуге, показалось, что когда Вы после нюхательной соли открыли глаза, они у Вас светились. И мне кажется, стоит уделить особое внимание Вашему камергеру, он любит распускать сплетни, – быстро закончил он, строго поглядывая на моего слугу.

Все посмотрели на моего камердинера, тот стоял в углу и пытался слиться с интерьером. Вид у него был смущённый, лицо было красным, с капельками пота на лбу.

Меня позабавило, такой совет, и пытаясь придать чуть юмора этой ситуации ,улыбнулся и обратившись к своему слуге, произнес с чуть шутливым тоном.

- Что же ты, братец, такие слухи неполные обо мне распускаешь? У меня же, наверняка, и нимб над головой был? Обычно я его перед сном-то и не снимаю? – шутка была на грани приличия, но обществу понравилась. Мужчины рассмеялись, фрейлины захихикали, а вот на лице моей супруги появилась лишь вежливая улыбка. Её глаза цвета предрассветного неба смотрели на меня с явным недоумением и беспокойством.

- Ну, открою вам правду. Мне было видение, и я не знаю, кем или чем он было послано, и видение ли. Может, это был просто глубокий сон, навеянный переживаниями. Но его я рассказывать не могу, так как оно касается только меня и моего брата, Александра Александровича.

В вагоне воцарилась тишина, все ошарашенно молчали. Такого рода признания были не приняты в обществе. Были они сродни «кликушеству», но как мне по-другому объяснить, что со мной произошло, мне было не ясно.

Но так как мне очень хотелось как-нибудь перевести разговор с себя, я обратился к своему управляющему.

- Герман Германович, как скоро мы прибудем на Николаевский вокзал?

- Если Богу будет угодно, через десять часов, к восьми после полудня должны быть на вокзале. Мы как отъезжали, я телеграфировал Владимиру Андреевичу, – проговорил высоким голосом мой распорядитель.

«Долгорукий, наверно, в бешенстве, мало того, что сняли с поста, так и ещё почти сутки на вокзале проторчали», - думал я, двигаясь к себе в купе.

Единственное, что меня тревожило всё это время, как без лишнего шума остаться наедине с Елизаветой Фёдоровной. Мне хотелось с ней объясниться, да и просто требовалось её видеть. Я поймал себя на том, что мысли эти мне абсолютно несвойственны.

«А вот и неучтённый фактор "пробойника", на моё сознание накладывается память нового тела и несвойственные мне рефлексы и рефлексия. Что мне эта женщина? Я прожил в десяток раз больше, чем она живёт, моргну и - её не будет. Но чем-то она меня зацепила. Или это память реципиента так на меня влияет? Надо срочно в этом разбираться».

25 апреля 1891г. Российская Империя.

Москва. Николаевский вокзал.

На вокзал мы прибыли шумно и дымно.

Нас встречала толпа народа, звучало пение гимна, подавали хлеб и соль.

Во главе встречающих был генерал от артиллерии, Апостол Спиридонович Костанда, исполняющий на сей момент обязанности генерал-губернаторства Москвы.

И конечно нас встречал Дмитрий Андреевич, князь Долгоруков, что являлся прошлым генерал – губернатором. Он был явно стар, ему было нелегко стоять, но он мужественно терпел, и мы по местному обычаю обнялись и пожали друг другу руки.

Долгорукий правил Москвой двадцать шесть лет, и отставка сильно ударила по нему. На его лице была печать гнева, впрочем которую он держал при себе.

Были ещё много первых лиц города, но для меня они слились в один нескончаемый поток, со всеми надо было поздороваться и поручкаться.

Но наконец эта встреча закончилась и мы двинулись к экипажам. Мне что-то говорили и спрашивали, я кивал и молчал. Елизавета Фёдоровна шла со мной и скромно улыбалась присутствующим.

Я был в шоке! Даже не так. Я был ошарашен и подавлен!

Нет, конечно, память Сергея была мною изучена и можно сказать, что усвоена, но всё равно, такого не ожидал...

Дым и пар от паровоза, светильники по периметру вокзала, которые, по сути, ничего не освещают, люди вокруг что-то поют, но больше кричат. И всё это великолепие венчает сборище местных церковнослужители, которые по моему сошествию на перрон, начали совать в лицо местный религиозный символ.

Я, конечно же, знал, что надо делать и как поступать, но было некое опасение...

Перекрестившись и приложившись к кресту в руках церковнослужителей, почувствовал некоторое томление в груди.

Магия! Тонкий и еле слышный отголосок магии! Мой источник чуть наполнился! Совсем чуть-чуть, буквально на каплю, но главное она есть рядом!

Оглушенный шумной встречей, чувством радости и надеждой на получение столь желанной мною энергии. Двигаясь сквозь толпу приветствующих нас людей, я пытался сконцентрироваться на поиске так нужной мне силы.

Уже сидя в экипаже, почувствовал, как мои пальцы были сжаты тонкими пальчиками Елизаветы Фёдоровны. И подняв на неё глаза, поймал её ободряющую улыбку.

«Вот что не так? В поезде она меня избегала, а сейчас мне улыбается?» Улыбнувшись ей в ответ, попробывал ментально задать этот вопрос, но конечно это у меня не получилось. А тем временем наш экипаж двинулся в сторону Московского Кремля.

«Собственно, а что я ожидал, что будет лучше?» - размышлял я, пока наш ландо двигался по улицам города.

Дорога была выложена камнями, и нас сильно трясло. На меня это наводило раздражение и недовольство всем вокруг.