Царь нигилистов 6 (СИ) - Волховский Олег - Страница 59

— Пока не нужно, — сказал царь. — Что же касается других твоих идей по поводу крестьянской эмансипации, ты не всегда понимаешь суть дела. Без отрезков, например, обойтись невозможно. Потому что в оброчных имениях почти вся земля крестьянская. Ты предлагаешь всё у помещиков отобрать?

— Мои идеи…

— Разумеется я знаю полный перечень пунктов, которые ты выдал Ростовцеву в уплату за его спасение.

— Яков Иванович — предатель со стажем. Я сильно нарушил субординацию?

— Да, ты её очень нарушил.

— Прости. Зато до тебя дошли эти пункты.

— Ты не особенно оригинален. За исключением ненависти к общине, вполне в духе «Современника».

— Определённо, надо почитать. Нет, я не собираюсь отбирать у помещиков всю землю. Просто не знал, что в оброчных имениях такая ситуация. Но половину, наверное, стоит отдать крестьянам.

— Мы собираемся отдать до двух третей.

— Супер! Тогда надо только, чтобы выкупные платежи были посильны. Ну, и Карфаген должен быть разрушен. То бишь передельная община.

— Отказываться от надела позволим вряд ли. Но будут минимальные бесплатные наделы.

— Это имеет смысл только при возможности их продажи, иначе крестьянина такой надел не прокормит, а подъёмные для переселения в город он не сможет получить. Ну, как в наказах.

— Вряд ли. Потому что немедленно продадут и пропьют. Те самые бедняки, которых ты в батраки записал. Всё не так прекрасно, как в наказах сельских богачей. Они не о бедняках заботятся, а о том, как бы расширить свои владения, прикупив земли.

— Я не верю, что можно облагодетельствовать человека, отняв у него свободу. В том числе свободную продажу того, что ему принадлежит.

— Можно, Саша. У нас есть такие люди, которых защищать надо прежде всего от самих себя.

— Я не сомневаюсь, что они есть, но почему мы хотим действовать именно в их интересах? Свобода — это ответственность, увы. Да, это беда для безответственных. Но мы, что безответственных хотим расплодить? Именно в них заинтересовано государство?

— Сашка, ты — демагог. Те, кто пропьют свои наделы, увы, будут проблемой государства. Нам очень нужны нищие и бродяги?

— Это уже другой вопрос. Найдём, куда пристроить. А с усадьбами как? Их можно будет отдать крестьянам бесплатно?

— Скорее всего. Обсуждаем на редакционных комиссиях.

Саша вздохнул.

— Зачем вообще нам дискутировать с людьми вроде автора «Письма из провинции»? — спросил папа́. — Это ставит нас на один уровень с ними.

— Нельзя не дискутировать. Мы утратим инициативу. И наше молчание будет воспринято как доказательство того, что нам сказать нечего.

— Можно это кому-то из литераторов поручить.

— Кто ещё сможет играть на их поле? Я их понимаю. Мне кажется, хорошо. И Герцен меня точно печатает, хотя я с ним спорю. И дело не в словах, а в действиях. Сейчас хорошо бы сделать что-то не такое дорогое и сложное, как крестьянская реформа, но с потенциально большим пропагандистским эффектом: старообрядческие алтари распечатать, шпицрутены отменить.

— Церковные иерархи будут недовольны. Армейское начальство — тоже.

— Что нам церковные иерархи? У нас, слава Петру Великому, не патриарх, а Святейший синод. Или он не тебе подчиняется?

— С ними приходится считаться.

— Кто с ними не считается? Считаться — это не давить конкурентов.

— Саша, тебе вообще всё равно, истинная вера или ложная?

— Истинная вера или ложная, может знать только Бог. А я не Бог, поэтому за свободу вероисповедания. Пусть сами выбирают, во что и как им верить. Всякая религия хороша, если не нарушает уголовный закон и не порабощает своих адептов.

— Ходят слухи, что ты атеист.

— Вопрос о бытие Божием слишком сложен, чтобы ответить на него однозначно. К Рождественскому прислушиваюсь. Закон Божий и в школе Магницкого, и в Воскресных школах теперь есть. Какие ко мне претензии?

— Ты ввел Закон Божий только после того, как на тебя надавили.

— Мне вообще симпатичная американская система образования, когда пять дней дети учатся в государственной школе, которая от церкви отделена, а по воскресеньям ходят в религиозную воскресную школу, кто в какую хочет. И мне кажется, что у них церковь продержится дольше, чем у нас. Потому что связь с государством только вредит искренней вере.

— Ты только что хвалил Святейший синод.

— Для прогресса это удобнее патриаршества, для веры — хуже.

— Сашка! Ты иногда радикальнее Герцена.

— А он вообще умеренный.

Царь хмыкнул.

— А что за проблемы с отменой шпицрутенов? — поинтересовался Саша. Почему армия будет против?

— Телесные наказания в армии отменены только в трёх странах: Франции, Нидерландах и Вюртемберге.

— Две страны победивших революций и отечество нашей принцессы Свободы. На переднем крае прогресса. То есть стоит поучиться.

— Не спешат у них учится. Англичане обсуждали это ещё лет тридцать назад. В палате Общин.

— Не отменили?

— Нет. Сочли неразумным отменять то, что хорошо работает. К тому же во Франции телесные наказания, отменённые официально, по-прежнему практикуются, вплоть до прогона сквозь строй и ударов кнутами. Только тайно и без приговора суда. Англичане считают, что только дисциплине армии они обязаны империей, а дисциплину поддерживают телесные наказания. Отказ от них — это первый шаг к гибели империи.

— Ты тоже так считаешь? По отношению к России? Без шпицрутенов империя распадётся?

— По крайней мере, не стоит торопиться с отменой. О делах всё?

— Почти. Ещё только один небольшой вопрос.

Папа́ вздохнул.

— Спрашивай!

— То, что я тебе сейчас скажу, тебе очень не понравиться. А мне стоило усилий, чтобы решиться, но я обязан.

— Да?

— Папа́, тебе всё-таки стоит бросить курить.

— Ничего, потерпишь.

— Я-то потерплю. Чего нельзя сказать о туберкулёзе, раке и обструктивной болезни лёгких. Никаких террористов не понадобится.

— Много ты понимаешь!

— Кое-что понимаю, судя по состоянию Ростовцева. Встал со смертного одра?

— Сашка! Тебе бы мои заботы!

— Галеры, понимаю. Но, если, например, созвать парламент, часть работ можно переложить на них.

— Вряд ли. Скорее, они добавят.

— Хорошо. И без парламента полно людей, которые готовы тебя разгрузить, подставить плечо, поддержать, закрыть собой и так далее.

— Например, ты, — усмехнулся царь.

— Например, я, — кивнул Саша.

— Ладно, пойдём домой, — сказал папа́.

И утопил в невском снегу очередной сигарный окурок.

— Странно, что ты не вспоминаешь о деньгах, — заметил царь по дороге к Зимнему.

— Упражняюсь в смирении, — объяснил Саша. — Но вообще-то деньги мои, заработанные. Даже не великокняжеская зарплата.

— Зарплата?

— Заработная плата. Плата за работу. Не уверен, что я отрабатываю мои миллионы. Но изобретение радио я точно отработал. И пенициллин. И телефон. И всякую ерунду, вроде монгольфьеров, шампуня, серпантина, конфетти и открыток. Это мои деньги.

— Будешь думать прежде, чем мотать.

— Уверяю тебя, я очень крепко об этом думаю. Да, иногда ошибаюсь. Но не фатально. Я же не миллион размотал.

— Даже странно, что не миллион.

— А как поживает золото Вачи?

— Там ещё снега по колено.

После прогулки и ужина Саша сел за письмо к Чичерину:

"Любезнейший Борис Николаевич!

Ещё в декабре мне попалась в руки ваша великолепная работа о передельной общине: «Опыты по истории русского права». Я думал писать к вам, чтобы выразить своё восхищение, но, к несчастью меня отвлекли другие дела. Тем не менее, я был безмерно рад найти единомышленника.

Мы с вами расходимся в вопросе об избирательных цензах, но это сейчас весьма умозрительно. В отличие от общины. До освобождения крестьян, насколько я знаю, осталось около года, так решать с ней надо сейчас, пока не все правила утверждены.