Царь нигилистов 6 (СИ) - Волховский Олег - Страница 50

Он успел допечатать текст к половине шестого вечера, едва успев к семейному обеду. Вышло почти десять страниц.

Погода была ужасная. Весь день бушевала вьюга. Задолго до заката, в снежных сумерках на Дворцовой площади, зажгли газовые фонари.

Обед планировался в западной половине дворца, в так называемой «столовой великих князей», когда-то оформленной Кварнеги для Александра Павловича и его младшего брата Константина.

Потом комната работала приёмной и столовой Николая Павловича, когда тот был великим князем, и он настолько привык к обстановке, что после пожара 1837 года приказал восстановить её в точности, даже по углам сделали муляжи полукруглых печей, хотя новая система отопления больше не нуждалась в печах в каждой комнате.

Комната была оформлена в сине-голубых тонах: неизменные синие шторы с золотой каймой, синее стекло вокруг штоков люстр, синие орнаменты по карнизам сводчатого потолка.

Горели свечи, сиял и переливался хрусталь подвесок, пахло мёдом, квасом и вином.

Папа́ беседовал с дядей Костей и Никсой у выхода на балкон. Высокие стеклянные двери были закрыты, и за ними бушевала метель так, что не было видно Адмиралтейства.

Тётя Санни не присутствовала, она была беременна и, видимо, не хотела трястись в карете на последнем триместре.

Мама́ тоже не было. Почти по той же причине. Отличался номер триместра. Летом у Саши ожидалось появление нового кузена или кузины, а осенью — брата или сестры.

Дядя Костя обсуждал с Никсой концерты Штрауса в Павловске и бурно восхищался второй симфонией Бетховена и «Сном в летнюю ночь» Мендельсона.

Будущий король вальсов гастролировал в Питере уже не первый год, но играть ему приходилось на хорах в тесном ресторане, что возмущало маэстро, и наконец он отказался там выступать. В результате Павловский вокзал был перестроен и открылся новый концертный зал на две тысячи человек.

Развлечение стало в полной мере аристократическим и при этом бешено популярным.

Сашу туда тоже звали, он был бы рад, но не счёл возможным, когда в равелин привезли студентов. Это всё равно, что обедать с комендантом.

С другой стороны, в этой стране всегда что-то не слава богу. Что же теперь Штрауса не слушать? Так и жизнь пройдёт в попытках залатать этот Тришкин кафтан.

Всё это Саша успел передумать, пока шёл от дверей к папа́.

Никса, увидев его, уже раскрывал объятия, а Константин Николаевич протягивал руку для рукопожатия.

Но царь остановил обоих повелительным жестом.

Саша предположил, что Мандерштерн тоже написал папа́, и его послание пришло раньше.

И решил перехватить инициативу.

С поклоном протянул папа́ отчёт, который держал под мышкой.

— Здесь мои впечатления от крепости и некоторые идеи.

Царь доклад открыл, начал читать, усмехнулся.

И Саша решил, что начал правильно. Как известно, лесть должна быть вначале и в конце, а критика в середине.

То, что папа́ его вообще начал читать, Саша счёл хорошим знаком.

Брови царя слегка поползли вверх.

— Саша! Ты разделил обед с арестованным?

— Арестант разделил со мной обед, — уточнил Саша. — Мне же надо было убедиться, что Мандерштерн не вор. После того, как я во всех казённых заведениях прежде всего пробовал еду, я полагал, что мне нальют из особого котла, и я ничего не узнаю. Да, они порывались. Но я не дал. И заключённый всё понял и подыграл мне. За что отдельное «Спасибо».

— Я тебе разрешал с ними встречаться?

— Ты мне запретил встречаться с Бекманом. Это был не Бекман.

— Я тебе ни с кем не разрешал встречаться, — возразил царь.

— Извини, мне надо было удостовериться, что из моих закупок ничего не ушло налево. Мандерштерн не мог мне отказать, это было равносильно признанию в воровстве. Он прекрасно понял, зачем мне это нужно. А потом всё само сложилось: слово за слово.

— И какие ты сделал выводы?

— Знаешь, как это неудивительно… он, кажется действительно не вор. Трудно поверить, но, говорят, с немцами это бывает.

Папа́ хмыкнул.

— Правда, есть проблема с гороховым супом. Видимо, испортились какие-то компоненты. Но не думаю, что умышленное мучительство. Может быть, стоит вообще выкинуть его из рациона, если у него сырьё портится. Я бы посоветовался с каким-нибудь хорошим врачом. Хоть с Пироговым.

— Про лимоны тебе тоже Пирогов рассказал? — спросил царь.

— Нет. Это из того же источника, откуда я знаю про пенициллин.

И Саша перевёл взгляд на дядю Костю.

— Кстати, как там твой Никола?

— Бегает, проказничает, не кашляет вообще! Я тебе по гроб жизни благодарен!

— А Ростовцев как? — обратился Саша к царю.

— Работает, — буркнул папа́.

— А в декабре хоронить собирались, — заметил Саша.

— А что там про лимоны? — спросил дядя Костя.

— Сашка считает, что их надо включить в меню Алексеевского равелина, потому что они защищают от цинги. Ты когда-нибудь слышал такое?

— Да, слышал, — кивнул Константин Николаевич. — Только не про тюрьму, а про флот. Лимоны входят в рацион английских моряков. За что их зовут «лимонниками». У англичан это переняли голландцы. А у голландцев — Петр Великий. Вот теперь знаю, почему лимоны.

— То есть Сашка прав? — спросил царь.

— Скорее всего, — согласился дядя Костя.

И Саша посмотрел на него с благодарностью.

— Квашеная капуста могла бы их заменить, — продолжил Саша. — Она дешевле. Но портится, так что я бы продолжал традиции Петра Первого. И не только в Алексеевском равелине. Везде. В том числе в уголовных тюрьмах. Не поверю, что цинга там не проблема.

— Это довольно дорого, — возразил царь.

— Лечить дороже, — заметил Саша. — И часть можно спихнуть на благотворительность. Просто дать предписание Попечительному о тюрьмах обществу. Закупку лимонов для Петропавловки могу взять на себя. Не то, чтобы это дорого.

— Понимаю твоё желание поддержать единомышленников, — усмехнулся папа́.

— Единомышленников? Я не собираюсь покончить самоубийством.

— Самоубийством?

— Ну, они же хотели извести царскую фамилию.

— Там и сверх того много интересного, — анонсировал папа́.

— И в чём я с ними совпадаю? — поинтересовался Саша.

— Узнаешь в своё время, — пообещал царь. — Тебе даже придётся ответить на несколько вопросов.

— Хоть сейчас.

— Всему своё время.

И не торопясь просмотрел отчёт до конца.

— Надо же, меньше ста страниц, — усмехнулся он.

— Я стремился быть максимально лаконичным, — объяснил Саша.

— А про допуск защитников на следствие ты откуда вычитал?

— Шестая поправка к Конституции США, — отчеканил Саша. — Билль о правах.

— Понятно, — хмыкнул царь. — Конституция США! Она у тебя вместо Библии.

— In God we trust, — процитировал Саша.

— Гимн Североамериканских штатов?

— Надпись на двадцатидолларовой купюре.

— Видел во сне?

— Да.

Царь вздохнул.

— Билль о правах — это 1791 год, если не ошибаюсь, — продолжил Саша. — Почти семьдесят лет прошло. Там, правда, не прямо про предварительное следствие, но сказано «во всех случаях уголовного преследования». А предварительное расследование — первая стадия уголовного процесса по законам США.

— Не для нас, — отрезал папа́.

— Почему? Профессиональные юристы писали. Чем мы хуже? И я предлагаю в порядке эксперимента, а не для всех сразу и везде. Пока в одном процессе. Герцен будет в восторге, несмотря на Петропавловку.

— Вот на кого ты оглядываешься! — заметил папа́.

— На него нельзя не оглядываться, он выражает не только своё мнение, но позицию определённой социальной группы, боюсь, что большой. Если ли уж у нас в Киевском университете открываются заговоры…

Царь задумался.

— Даже в том смешном процессе, когда за убийство ребёнка в колыбели осудили свинью, у последней, между прочим, был адвокат, — продолжил Саша. — Это вообще средневековая Европа. Наши люди, что, хуже свиней?