Царь нигилистов 6 (СИ) - Волховский Олег - Страница 3

— Пустое! — сказал Григорий Фёдорович. — Я знаю, почему. Не в этом дело. Государь требует вас к себе!

Саше хотелось верить, что орден, а не гауптвахта, но гувернёр выглядел скорее обеспокоенным, чем радостным.

Папа́ сидел в своём кабинете с зелёными обоями, темно-зелёным ковром, портретом мама́ и шестерых детей, зеркалом над камином и экраном с собакой перед ним. Ещё одна собака, точнее небезызвестный предатель Моксик, оккупировала кожаное кресло.

На столе стоял телефонный аппарат с объединёнными слуховой трубкой и микрофоном, как собственно Саша и нарисовал ещё весной. Смотрелось всё равно антикварно, но, главное, работало.

Царь согнал Моксика с кресла у указал на него Саше.

— Садись! Ты хоть выспался?

— Ну-у…

— Мне звонил Костя, сказал, что Никола встал с постели, и Здеккауер не верит своим глазам.

Саша скромно улыбнулся.

— Ты знаешь о болезни Ростовцева? — спросил царь.

Яков Иванович Ростовцев, который в 1825-м донёс Николаю Первому о готовящемся восстании декабристов, но никого не назвал, с весны 1859-го возглавлял Редакционные комиссии и стал великим энтузиастом освобождения крестьян, которое называл не иначе, как «святым делом». Слухи о его болезни до Саши доходили, но не более. Он был слишком увлечён сначала воскресными школами, потом дружбой с Кропоткиным, потом лекциями Костомарова, а потом пенициллином.

— Почти нет, — признался Саша.

— Он с октября не выходит на улицу. Сначала бывал на заседаниях Редакционных комиссий в здании Первого Кадетского Корпуса, где он живёт, но уже две недели участвует только в совещаниях перед началом заседаний у себя на квартире. А вчера слёг совсем.

— Что с ним? — спросил Саша.

— Карбункул.

— Карбункул?

Саше представилось что-то вроде прыща.

— Да, появился после простуды в начале осени.

Ну, да! Простуда и её последствия как штатная причина смерти.

— Твоё лекарство может помочь? — спросил царь.

— Должно, — сказал Саша. — Но у нас очень мало препарата. Сегодня Андреев сделает вторую дозу для Николы. Но нужен по крайней мере недельный курс. Иначе болезнь может вернуться. Я телеграфировал в Москву. Там есть ещё. У Склифосовского, который давно достоин ордена Андрея Первозванного, а до сих пор живет на жалованье титулярного советника, которое мы вскладчину выплачиваем ему с Еленой Павловной.

— Спаси Ростовцева для России! — сказал царь. — Будут вам ордена.

— Постараемся, — пообещал Саша. — Но боюсь, что придётся выбирать между Ростовцевым и Николой.

Царь вздохнул и закурил.

— Можем мы сегодня с Андреевым Якова Ивановича посмотреть? — спросил Саша.

— Да, поезжайте!

По пути к Ростовцеву Саша заехал в Петергофскую лабораторию за Андреевым.

— Андрей Агапиевич, мы сейчас едем к Якову Ивановичу Ростовцеву, у него карбункул, и, видимо, дело серьёзное. Государь лично просил меня оценить ситуацию. Здесь за старшего Фёдор Заварыкин.

Андреев взял медицинский саквояж, Заварыкин кивнул.

— У нас остался штамм нашей плесени? — спросил Саша. — Надеюсь не всё на моего кузена извели.

— Конечно, — кивнул Андреев.

Саша вынул пачку кредиток и отсчитал пятьдесят рублей.

— Надо закупить плошки и компоненты питательной среды и поставить на все свободные места. Пусть растёт. Боюсь, что мы не напасёмся.

— Сделаем, — кивнул Заварыкин.

Первый кадетский корпус располагался на Васильевском острове, на набережной Невы, в бывшем дворце Александра Даниловича Меньшикова. После опалы сподвижника Петра дворец был взят в казну и передан военно-учебным заведениям.

Это было длинное трёх-четырехэтажное здание, выкрашенное в кирпично-красный цвет.

Лестницы с набережной спускались прямо с припорошенному снегом невскому льду. У парадного входа возвышались белые колонны.

Ростовцев имел здесь квартиру, поскольку возглавлял штаб военно-учебных заведений.

Поднялись к нему.

Яков Иванович лежал на постели и выглядел как типичный старый генерал: с седыми усами, круглым лицом, крупным носом и волевым выражением глаз.

Увидев Сашу, он попытался приподняться на локте.

— Ваше Императорское Высочество… — с трудом проговорил он.

Голос звучал по-стариковски.

— Не нужно, — сказал Саша.

И представил Андреева.

— Это мой друг и помощник, он дипломированный врач. В прошлом году окончил Императорскую медико-хирургическую академию с отличием и золотой медалью.

Ростовцев взглянул на юного доктора с некоторым недоверием, но, очевидно, о воле государевой был осведомлён и осмотреть себя дал.

Саша отошел к выходившему на Неву окну, за которым повалил снег.

Андреев окончил осмотр, перевёл взгляд на Сашу и покачал головой.

— Ну, сколько мне осталось, молодой человек? — поинтересовался Ростовцев.

Николай Агапиевич несколько смешался и спросил:

— Почему не разрезали карбункул?

— Меня лечил гомеопат Обломиевский, — объяснил Ростовцев, — они враги операций.

— Гомеопат? — переспросил Саша.

И посчитал про себя до десяти.

— Надеюсь я доживу до того счастливого момента, когда их всех разгонят к чертовой матери, — сказал он.

— Меня потом смотрел Здеккауер и сказал, что момент для операции упущен, — сказал Ростовцев.

И перевёл глаза на Андреева.

— Да вы не молчите, молодой человек. Здеккауер дал мне два месяца.

— Отлично! — воскликнул Саша. — Он, вроде, неплохой диагност. За два месяца мы успеем. Плесень растёт 10 дней. Завтра приедет лекарство из Москвы. Но его не хватит. Яков Иванович, здесь есть подвал?

— Да, — с некоторым удивлением подтвердил Ростовцев.

— Тогда я прошу у вас пару комнат, — сказал Саша. — Мы будем там выращивать плесень для вашего спасения.

— Гм… — сказал Ростовцев.

Но кивнул.

— Если не возражаете, я телеграфирую Пирогову. Надеюсь, он найдёт возможность приехать.

Телеграмму Николаю Ивановичу Саша отправил в тот же день.

А вечером Николе вкололи вторую дозу. Ростовцева это бы не спасло.

И поставили везде плошки с плесенью, разделив драгоценный штамм на крупинки: в подвале Первого кадетского корпуса, в подвале Мраморного дворца и в Петергофской лаборатории.

Утром четвертого декабря из Москвы приехал Склифосовский.

Саша в сопровождении Гогеля встретил его на Николаевском вокзале, и они обнялись.

Николай Васильевич держал в руке медицинский кожаный саквояж, что несколько удивило Сашу, плошки с плесенью туда бы не вошли.

— Мы уже всё отфильтровали в Москве, — объяснил Склифосовский. — У меня пузырьки с пенициллином.

— Готовы ли вы прямо сейчас ехать к Якову Ивановичу? — спросил Саша. — Устали с дороги?

— Я спал в поезде.

— Тогда сначала в Петергоф: прокипятим шприцы.

— Мы ещё в Москве все прокипятили, — сказал Склифосовский.

— Сколько часов назад? — поинтересовался Саша.

— Меньше суток. Не волнуйтесь, Ваше Высочество, всё в порядке. Мы уже так делали.

И они поехали в Первый кадетский корпус.

Ростовцев лежал в постели.

— Это мой друг Николай Васильевич Склифосовский, — представил Саша. — Летом он с отличием окончил медицинский факультет Московского университета и получил степень лекаря.

— У вас все отличники, Ваше Императорское Высочество? — поинтересовался Ростовцев.

— Других не держим, — сказал Саша.

Склифосовский осмотрел больного.

— Нужна операция? — спросил Саша.

— Да, — кивнул Николай Васильевич, — обязательно. Даже если пенициллин поможет, останется источник заражения.

— Насколько это срочно? — спросил Саша. — И насколько сложно. Я вызвал Пирогова, но вы тоже хирург.

— Я бы посмотрел на действие лекарства…

Ростовцеву сделали инъекцию и поехали в Мраморный дворец.

Константин Николаевич спустился по лестнице им навстречу и объявил, что Николе ещё лучше.