Муля, не нервируй… Книга 2 (СИ) - Фонд А. - Страница 39

Обратно в коммуналку я мчался на грузовике, подвозившем бочки с молоком. Шофёр, мужик с лицом как у героя соцтруда, завистливо ворчал:

— Ты, браток, как буржуй — на двух свадьбах развлекаешься!

В дворовой толчее Печкин к тому времени уже разыгрывал спектакль «Как Колобок пятилетку выполнял». Артисты слаженно грянули частушки про трактор и целину, а гости, подвыпив, пытались танцевать кадриль под баян.

Гармонист, заметив меня, затянул «Амурские волны», и Белла, размахивая платком, потащила меня в пляс. Кружась среди столов и гостей, я поймал себя на мысли, что этот день — точная копия советского анекдота: смешного, абсурдного, но почему-то очень родного и близкого.

Я пил и пил, ощущая, как горизонт двора и хрустальные люстры «Центрального» сливаются в единый пёстрый калейдоскоп. Где-то внизу там Герасим завел патефон на повтор:

— « У самовара я и моя Маша…».

Народ начал потихоньку расходиться, а артисты, обнявшись, сидели на скамейках и пели какой-то тревожный романс. Я обнаружил себя, что сижу почему-то на лестнице коммуналки. В кармане у меня лежала театральная афиша с автографом Печкина и брошюра «Коллоидные системы в народном хозяйстве». Земля кружилась вверх-вниз.

Ко мне подошла Ложкина и проворчала:

— Пошли танцевать, Муля.

— Танцуйте с Жасминовым, — буркнул я, с трудом вставая, — У меня план по бракосочетаниям на сегодня перевыполнен! Пойду спать.

Когда я, наконец, добрался до своей комнаты и рухнул на кровать, часы на кухне пробили полночь. Из-за стены доносился храп соседа, со двора слышалось хоровое пение и пьяные выкрики, а в душе зрела надежда, что завтра будет чуточку лучше.

Ну что ж, — подумал я, засыпая. — Ещё один день в этом мире прожит не зря…

На следующее утро коммуналка напоминала поле после битвы: в коридоре валялись пустые бутылки, обрывки бумажных цветочных гирлянд и вхлам порванный баян, забытый кем-то из гостей на этажерке. С трудом оторвав гудящую голову от подушки, я услышал, как Белла ругается с Полиной Харитоновной из-за разбитых тарелок.

— Это твой Гришка вчера ногами махал, как потерпевший! — кричала Белла.

— Он танцевал! Он заслуженный фрезеровщик и, между прочим, имеет полное право! А вот твои эти приблуды, Верка с Нонкой, скакали, как угорелые! — парировала Полина Харитоновна. — А Верка втихушку сожрала розочки с торта! Я всё видела!

Я стиснул зубы от адской головной боли и взглянул на часы — было семь утра. Сколько я спал? Часа три-четыре? По ощущениям — минут двадцать. Со стоном я уронил чугунную голову на подушку и закрыл глаза, но сон больше не шёл. Я ещё полежал немного, но потом потихоньку, со скрипом, выбрался в коридор, который совершенно по-скотски раскачивался при каждом моём движении. Там я обнаружил Герасима, который невозмутимо и меланхолично жевал хлеб с салом, сидя верхом на старом чемодане (на кухню сейчас соваться было небезопасно). Увидев меня, он расцвёл улыбкой и протянул мне стакан рассола:

— Лекарство. Выпей-ка, Муля, а то до вечера не дотянешь.

Дрожащими руками я схватил чудодейственную амброзию и припал к ней, словно к источнику жизни. И пил, пил, пил, до тех пор, пока в голове чуть не прояснилось, а земля перестала так пошло качаться.

— Ну как? — хитро прищурился Герасим и добавил, — а теперь, Муля, глотни вот это.

И он щедрой рукой плеснул в стакан из-под рассола что-то из банки.

— Что это? — с подозрением посмотрел на него я.

— Средство для укрепления здоровья, — крякнул Герасим. — Вот попробуй.

Я взял и машинально глотнул. Из глаз брызнули слёзы, я подумал, что сейчас умру.

— Эт-то в-водка… — прохрипел я.

— Ничего подобного! — возмутился Герасим и аж с чемодана подскочил, — это самогон! Между прочим, семьдесят пять градусов. Первак преотменнейший. У меня сват гонит.

Я еле-еле удержал его внутри и чуть не оконфузился. Слегка отдышавшись, спросил:

— У тебя разве есть сват?

— Ой, кого у меня только нету, — махнул рукой Герасим и вручил мне кусок хлеба с салом, — закусывай, давай.

Я схватил спасительное сало и алчно впился в него зубами, чтобы хоть немного унять пожар внутри.

Там нас и нашла Нонна:

— Муля! — воскликнула она, и я аж застонал — по вискам бахнули кувалды, пробивая череп насквозь.

— Не надо сегодня кричать, Нонна. Нельзя, — рассудительно сказал Герасим и разлил нам ещё по одной, — сегодня же день Анисима-Полынника. Ты забыла разве? Нужно вести себя тихо.

Я не знал, кто такой этот Анисим-Полынник, но был рад, что шуметь сегодня нельзя. Нонна, скорей всего тоже не знала, но тревожно кивнула и, на всякий случай, перестала орать.

— Будешь? — между тем спросил Герасим Нонну и многозначительно кивнул на бутылку.

— Буду! — решительно сказала Нонна и Герасим расцвёл:

— Наш человек!

Я уступил девушке место на старом чемодане рядом с Герасимом, а сам пересел на ржавые санки.

— За молодых! — провозгласил тост Герасим на правах старшего, и мы дружно выпили.

Так-то Герасим всегда был тихим и даже каким-то почти забитым человеком, но вчерашнее свадебное торжество однозначно сотворило с ним чудеса. Сейчас передо мной сидел орёл с твёрдым пламенным взглядом.

— Муля! — нарушила идиллию Нонна Душечка. — Ты когда меня с Орфеем сведёшь?

— Ещё чего! — возмутился я, — у нас уговор был? Был. Ты его выполнила? Не выполнила. С чего это я теперь должен тебя с ним сводить? Это — раз. А, во-вторых, вчера весь день была свадьба, все пили и танцевали, так отчего ты не воспользовалась ситуацией и сама его не подцепила?

— Муля, он меня избегает, — покраснела Нонна и тихо добавила, — Муля, если ты меня с ним не сведёшь, я покончу жизнь самоубийством!

Вот терпеть не могу столь примитивные и наглые манипуляции. Я укоризненно посмотрел на Нонну, но та выдержала мой взгляд и вздёрнула подбородок:

— Муля, я не шучу! — сварливо прошипела она, — у меня сейчас ситуация — или пан, или пропал! Так что если не познакомишь — в петлю полезу!

Герасим аж икнул и торопливо разлил нам ещё самогона.

— Так, — сказал я, — рассказывай давай.

— Что рассказывать? — на глазах Нонны появились слёзы, — тебя это вообще никак не касается!

— Вот ещё! — возмутился я, — как это не касается? А вдруг ты беременна, к примеру, а я Жасминова с тобой сведу. Нет, такую свинью я Орфею не подсуну. Так что ты или говори, в чём дело, или разговор окончен. Тем более ты свою часть сделки не выполнила и Софрона замели за разбой.

У Герасима от любопытства аж уши порозовели и тревожно зашевелились, устремившись по направлению ко мне, словно подсолнухи к солнцу.

Нонна молчала, а я невозмутимо наяривал хлеб с салом (сало, кстати, было очень вкусное, гороховой соломкой обсмаленное. Это его, как я понял, Варваре привезли из деревни).

Пауза затягивалась: я ел сало, Нонна злилась, Герасим грел уши.

Наконец, девушка не выдержала первая и сказала:

— Мне нужна прописка.

— И всё? — удивился я.

— Всё! — зло зыркнула на меня Нонна, — ты, Муля, не понимаешь!

— Так объясни, — пожал плечами я и потянулся ещё за кусочком сала.

— Я из деревни, — начала она душераздирающим шёпотом, — и нас у мамки пятеро, я самая старшая. Мамка телятницей работает, отец — скотником. Я всю жизнь коров пасла, только ходить научилась. А когда закончила школу, решила ехать поступать в город. И ты даже не представляешь, Муля, каких усилий стоило моему отцу выцыганить у председателя сельсовета мой паспорт!

Я сочувственно салютнул ей кусочком сала.

— Я уехала в город, — между тем продолжала Нонна, — но не поступила. У нас все уроки два учителя в школе вели. Знаешь, как у нас физика и химия велась? Приходил подвыпивший Гвоздь, наш учитель, снимал кепку и говорил — рисуйте. И мы рисовали. И на физике, и на математике, и на литературе. Каждый день.

Нонна выдохнула и горячо продолжила: