Feel Good. Книга для хорошего самочувствия - Гунциг Томас - Страница 2

Ворота открылись, Алиса пошла к «красивому дому» по дорожке, Северина, осиянная царственным светом, ждала ее на пороге. Она сказала: «Идем в мою комнату», это прозвучало как приказ, и Алиса пошла.

Внутри первое, что поразило Алису, был запах. В доме Северины пахло не так, как в доме Алисы. В Алисином доме пахло стряпней, отцовским «Нивея мен энерджи» и, хотя собаки у них не было, псиной. В доме Северины не пахло ничем. Абсолютно ничем. У воздуха не было запаха, у него было скорее качество. Это было качество свежего воздуха с гор, воздуха, встретившего по дороге девственные снега ледников, воздуха горных пастбищ и минеральных источников. Это был прохладный воздух, какой бывает в больших магазинах, им хотелось дышать, его хотелось пить, это было чудесно.

Мама Северины вышла поцеловать Алису. Она была высокая и тонкая, как тростинка, красивая и загадочная, как сфинкс, и пахло от нее ландышами. Она спросила Алису, не хочет ли та «поесть или попить». Алиса ответила «нет, нет». Мама Северины сообщила, что к четырем часам Нидия приготовит блинчики. Алиса не знала, кто такая Нидия. Потом Северина объяснила, что Нидия «все делает в доме» и что она ей все равно как «вторая мама». Две мамы в красивом доме — это показалось Алисе просто замечательным.

Поднимаясь в комнату Северины, девочки прошли через гостиную. Папа Северины лежал на диване, сделанном из чего-то на вид необычайно мягкого. Он не был ни большим, ни вороным, как папа Алисы, и вообще ничем не походил на коня. Как и его жена, он был тонким и изящным, в брюках цвета спелой малины и бледно-желтой футболке от Ральфа Лорена. Если бы кто-нибудь его сфотографировал, то фотография отлично подошла бы для рекламы, иллюстрирующей пользу талассотерапии. Он читал газету, увидев Алису, поднялся и с улыбкой протянул ей руку: «А, ты, наверно, Алиса, я очень рад с тобой познакомиться, Северина нам много о тебе рассказывала». Он был любезен, так изысканно и обволакивающе вежлив мог быть король из сказки. Рука, которую Алиса пожала, была теплой и мягкой, как новорожденный кролик.

День прошел изумительно. В комнате Северины крылась тысяча чудесных сокровищ: тут была целая семья фиолетовых единорогов в домике, освещенном настоящими лампочками, розовый с блестками микрофон, в который можно было петь караоке, волшебное дерево, на котором сидели феи, только оказалось, что это не феи, а русалки.

Алисе было немыслимо хорошо в этом большом доме, в обществе этих людей, таких спокойных и безмятежных, для которых жизнь, казалось, была чем-то вроде приятного хобби.

Настал час блинчиков. Нидия накрыла им в кухне, на рабочей поверхности из лавы, перед окном в сад, размером скорее с парк, в глубине которого стоял, о радость, о счастье, о сбывшаяся мечта, маленький бежевый пони по имени Корица, и девочкам после полдника разрешили погладить его и причесать.

В этот день состоялся первый контакт Алисы с «богатством». Она впервые столкнулась с чудесной беспечностью, с мягкой и пушистой расслабленностью, которую материальный достаток дает тем, у кого «есть деньги». Алиса пока не вполне осознала это, но хорошо запомнила. Она поняла, просто и наивно, как только позволяли ее восемь лет, что, когда деньги есть, это куда лучше, чем когда их нет.

Вечером, вернувшись домой, она снова оказалась в квартирке на улице Бойцов, на восьмидесяти квадратных метрах, с запахом стряпни, запахом «Нивея мен энерджи» и запахом псины. Она заметила, по сравнению с томностью родителей Северины, беспокойство своих родителей, легкий налет нервозности и лихорадочного возбуждения, результат смеси усталости, замотанности и тревоги, свойственной тем, кто знает, что все может покатиться под откос, внезапно и быстро, не успеешь и глазом моргнуть, что бедность и нужда близко, в двух шагах, что, когда нет «подкожного жира», надо оставаться бдительным и быть начеку, но даже бдительности недостаточно, ведь всегда есть угроза удара судьбы, всегда найдется притаившийся за деревом волк, готовый наброситься и утащить вас с собой в бездну.

И волк действительно нашелся и набросился четыре года спустя. Этот волк по имени Рак сожрал за четыре месяца большое мускулистое тело Алисиного отца. Было, конечно, горе, была печаль, были скорбь и боль, но это все абстракции, а конкретно очень быстро возникла проблема нехватки денег: с крошечной страховкой Алисиного отца и маминой безработицей выходило в обрез.

В обрез.

И эти слова «в обрез» прочно вошли в жизнь Алисы.

Они возвращались, как зловещая мантра: когда делали покупки к школе, было в обрез, когда приходилось платить дантисту, было в обрез, когда приходили счета за воду и электричество, было в обрез, когда хотелось приодеться, было в обрез. До девятнадцати лет, когда она начала работать, Алиса ни в чем не нуждалась, не голодала и не мерзла, она не знала нищеты, не была даже бедной, но все всегда было в обрез.

И вот Алисе девятнадцать лет, почти двадцать. Из того, как вели себя с ней мальчики вот уже несколько лет, было ясно, что она красива или, по крайней мере, сексапильна, и она поняла, что красота или сексапильность — козырь в этой жизни. В школе она успешно сдавала экзамены, на которых проваливались другие, так уж устроено подсознание учителей мужского пола, на вечеринках ее угощали напитками. Красивая и сексапильная — это, конечно, было не сравнить с богатством, но уже что-то. Жить в обрез не так тяжело, когда ты красива.

Если ты живешь в обрез, но хоть красива, иногда забываешь, что живешь в обрез.

А потом, после жаркого лета, проведенного в четырех стенах квартирки-душегубки на улице Бойцов, Алиса явилась в бутик Бокаччи на большой торговой улице неподалеку. Накануне она проходила мимо и обратила внимание на объявление, приклеенное к двери скотчем: «ТРЕБУЕТСЯ ПРОДАВЩИЦА». Она спросила мать, как та на это смотрит. Мать ответила, что «рано или поздно все равно придется начинать работать».

Бутик Бокаччи был обувным бутиком на протяжении двух поколений. У Бокаччи обувь продавали солидно, продавали ее со всей серьезностью, продавали с убеждением, что нога — это капитал, обувь — гарантия, а ее продажа — большая ответственность. Здесь продавали обувь мужскую, женскую и детскую, а также аксессуары вроде стелек и средств для ухода. Управляла бутиком мадам Моретти, пятидесятилетняя сицилийка, нервная, как лилипут в стране великанов. Руки и ноги у нее были короткие, точно полешки, лицо более или менее этрусское. Это был бутик ее отца, чей черно-белый портрет висел за кассой, над рядами стелек и средств для ухода.

Мадам Моретти понравилось, как Алиса выглядит и как разговаривает. Для порядка она спросила:

— Вы трудолюбивы?

И Алиса без колебаний ответила «да».

Ее взяли на испытательный срок на неделю, а когда неделя прошла без сучка без задоринки, мадам Моретти заключила с ней контракт. На полный рабочий день, сорок часов в неделю со вторника по субботу, двадцать дней отпуска в год, тысяча триста евро чистыми в месяц. Алиса не задумывалась, понравится ей работа или нет, вопрос был не в этом. Вопрос был в том, что подписан контракт, а контракт означал зарплату и работу, а работать и получать зарплату — именно так она представляла себе жизнь.

Так, и не иначе.

И жизнь прошла, как проходит жизнь, когда у тебя контракт на полный рабочий день. Алиса покинула квартиру на улице Бойцов, где ее мать осталась одна. Она съехала, потому что чувствовала, что ей «нужно личное пространство». Алиса нашла себе квартиру на другой улице: улица Пехоты в точности походила на улицу Бойцов. Она обставила ее мало-помалу, в основном мебелью из «Икеи», симпатичной и не очень дорогой. Как бы то ни было, зарплата, которую она получала за свою работу, ничего другого не позволяла. Бывали в квартире мужчины: был Николя, с которым это затянулось на два года, был Антуан, с которым это продолжалось семь месяцев, был Марк, всего на одну ночь, был Джино, задержавшийся на целое лето, которое закончилось ливнем слез, и, наконец, был Натан, продержавшийся шестьдесят четыре дня.