Feel Good. Книга для хорошего самочувствия - Гунциг Томас - Страница 17

Помимо писательской мастерской Том ходил на встречи со школьниками. Это оказалось несложно, Тому достаточно было заполнить формуляр онлайн на сайте министерства, и заинтересованные учителя могли приглашать его в свои классы. Он получал порядка сотни евро за встречу и мог рассчитывать на одно-два приглашения в месяц. Это тоже давало 200 евро дополнительного дохода. В целом вместе с писательской мастерской получалось 400 евро, почти столько же, сколько потеряла Полина, перейдя на полставки, но за вычетом платы за двухкомнатную квартиру оставалось все равно в обрез. Два раза в месяц Том садился за руль своей маленькой подержанной машины и отправлялся на поиски пригласившей его школы. Учитель французского принимал его в учительской. Ему предлагали кофе на скорую руку, представляли его директору, которому он был безразличен, после чего провожали в класс. Подросткам было так же не по себе, как и ему. Они нервно хихикали, шепотом отпуская комментарии, это выбивало Тома из колеи, ему казалось, будто он вернулся в школу и все, как в детстве, насмехаются над его ушами. Ученики заранее готовили вопросы о ремесле писателя, всегда одни и те же: «Откуда к вам приходит вдохновение?», «Как вы выбираете название?», «Есть ли у вас писательские ритуалы?», «Сколько вы зарабатываете?» Бывало, что они читали его книгу, тогда учитель предупреждал: «Им не очень понравилось, они не привыкли к подобным историям». На обратном пути в своей маленькой подержанной машине Том чувствовал себя угнетенным, как никогда, Полина спрашивала его, что случилось, но он неизменно отвечал что-то вроде: «Все хорошо, на таких встречах получаешь не меньше, чем даешь».

Шло время.

Год за годом.

Том продолжал вести писательскую мастерскую и встречаться со школьниками. К тридцати годам он опубликовал три новых романа: «Глаза инея», «Семья бешеного пса» и «Механика зла». Продавалось каждый раз от двух до трех тысяч экземпляров. «Семья бешеного пса» получила премию библиотекарей города Ле-Мана (премия состояла в наборе местных продуктов), а «Механика зла» вошла в шорт-лист премии читателей газеты «Прованс». Издательство «Белое дерево» пережило полосу финансовых трудностей, Ив Лакост много месяцев не мог выплатить несколько сотен евро роялти, которые был должен Тому, а потом Эрик Дюбуа, железнодорожник, опубликовавший в свое время «Людоеда», выпустил роман о любви капитана контейнеровоза и нелегалки из Нигера («Приливы сердца»). Книга имела успех (сто сорок тысяч экземпляров). Права купила продюсерская компания, которая хотела сделать экранизацию с Даниэлем Отеем. Том потерял работу в колл-центре, но нашел другую такую же у интернет-провайдера, правда, платили там, увы, немного меньше. Том стал проводить больше встреч в школах. Он запросил писательскую стипендию у Национального центра книги. Ему дали 5000 евро. Это были большие деньги, и он смог заменить свою старую подержанную машину на другую подержанную.

Свой сороковой день рождения он пережил как шок. Ни одна из книг его не прославила, он ни разу не вошел в списки крупных осенних премий, никогда не находил своего имени в журнальных подборках к началу литературного года, и он больше не был молодым автором. Он был просто-напросто средним автором, пополнившим ряды средних авторов. Он писал упорно, писал так хорошо, как только мог, он ночами напролет перечитывал написанное, и что-то в нем еще верило в себя, но что-то больше не верило. На пороге сорока пяти лет на его счету было полтора десятка романов, все вышли в «Белом дереве», однако добрая часть тиражей была пущена под нож за отсутствием спроса.

Мир вокруг него менялся. Полина перестала читать его книги. Он перестал давать ей читать рукописи. Однажды на Рождество его мать распаковала подарок — последний роман Анн-Паскаль Бертело, только что получивший премию «Фемина», под названием «Спящая Красавица проснулась» (представленный как поворотный момент к женскому голосу в литературе, триста пятьдесят тысяч экземпляров, эффект разорвавшейся бомбы в Германии и Соединенных Штатах). Мать, вспомнив передачу на «Франс кюльтюр», записанную двадцать лет назад, спросила его:

— Смотри-ка, это ведь твоя подруга?

— Да, мне очень нравится эта девушка. Она удивительная!

Произнеся эти слова, он почувствовал себя жалким, как никогда: это же надо пользоваться чужой славой, чтобы блеснуть в обществе.

— А ты сам-то еще пишешь? — спросил отчим.

— Да… Но не такую коммерческую литературу.

Иногда, возвращаясь с работы за рулем своей машины, купленной на стипендию Национального центра книги, которую давно пора было менять, зажатый в пробках, он думал обо всех этих годах, так быстро пролетевших, и о том, чем была его «писательская жизнь»: пятнадцать романов, пятнадцать начал литературного года. Некоторые романы удостоились статей: полколонки в «Либерасьон» об «Уйти, остаться, забыть», хвалебная заметка в «Фигаро» о «Красноволосой женщине», приглашение на радио «Франс Блё Франш-Конте» с «Сезоном бурь». Некоторые его книги были переведены: у него был верный чешский издатель, немецкий издатель перевел «Осень на обратной стороне Луны», но успеха книга не имела, и он отказался от перевода остальных. За тридцать лет писательства Тома приглашали на бесчисленные книжные салоны, праздники книги, фестивали книги, ярмарки, встречи, коллоквиумы, дебаты, круглые столы и форумы. Он послушно, с профессиональной добросовестностью, всегда его отличавшей, и, главное, с надеждой, что наконец «что-нибудь» произойдет, принимал почти все приглашения. За тридцать лет писательства Том провел бесчисленное количество часов в поездах, на вокзалах и в аэропортах, в автобусах, добираясь до городов и весей, иногда совсем маленьких деревушек, которые по зачастую неясным ему причинам решили его пригласить: Праздник книги в Варе, Праздник книги в Броне, Праздник книги в Сент-Этьене, Праздник книги в Сен-Поль-Труа-Шато, Фестиваль книги в Ницце, Фестиваль книги в Мерльё-е-Фкуроль и Ночь чтения в библиотеке Куси-ле-Шато («Книжный аперитив и книжные игры для самых маленьких»), Праздник книги в Нанте, Праздник книги в Сен-Пьер-де-Клаж, Праздник книги в день города в Отёне, Книжный салон в Дуэ, Книжная ярмарка в Бриве, Книжный салон в Париже, Книжная ярмарка в Брюсселе, Книжный салон в Труа, Книга на площади в Нанси, Книжный салон в Турню, Книжный фестиваль в Гриньяне, Книжный рынок в Льевене, Читающий Армантьер, Книги и мы в Перораде, Вокруг книги в Шалиньи, Живые Чернила в Провене, Книжная весна в Контамин-сюр-Арв, Книжная гавань в Бордо, Книжный салон в Фижаке, Букинале в Азбруке, Удивительные путешествия в Сен-Мало, Книжное шапито в Сен-Сир-сюр-Луар, Книжный Трувиль в Трувиле, День книги в Феллетене, Абракадаграмота в Олон-сюр-Мер, Салон писателей в Рамбуйе, Осенние встречи в Монтобане, Книжный город в Крее, Книгочеи в Грасе и множество других, которые Том забыл.

События развивались обычно по одному сценарию: когда салон, или праздник, или фестиваль был достаточно амбициозен, чтобы стремиться стать «престижным событием для города», организаторы приглашали одного или нескольких «звездных авторов», тех, что получали крупные премии, издавались большими тиражами, мелькали в ток-шоу. Этих авторов размещали в лучшей местной гостинице, в городском театре устраивали «вечер встречи», высшие лица города во главе с мэром сидели в первом ряду, остальная публика сзади. «Второй сорт» вроде Тома селили в отели «Формула-1» с шершавыми, как наждак, простынями, в бюджетные «Ибисы» у вокзала или вовсе в безымянные гостинички, сырые, порой вонючие, где-нибудь на периферии (рядом с автомойкой, под эстакадой). В полдень приходилось пускаться на поиски «ресторанов-партнеров», где он мог оплатить обед талонами, которые выдавали организаторы (напитки за отдельную плату). То же повторялось вечером, а поскольку Том был по натуре робок, он редко знакомился с другими приглашенными авторами. Впрочем, другие авторы, часто из больших издательств, приезжали группой. Так что он был, как правило, предоставлен самому себе, чаще всего мероприятия проходили осенью, было холодно, шел дождь, и он бродил голодный по улицам, где проносились на бешеной скорости грузовики-тяжеловозы, едва не задевая его. Он долго колебался, прежде чем войти в пиццерию или закусочную, единственный официант которой смахивал на талиба. Ничто не требовало от него большего мужества, чем в незнакомом городе войти одному в ресторан. Он ел, делая вид, будто читает книгу, но на самом деле не мог сосредоточиться, настолько жалким казался себе в этой трагичной ситуации. Он молился, чтобы никто в эти минуты не узнал его, но именно в эти минуты вваливалась группа авторов из большого издательства и шумно приветствовала его: «Да он совсем один, наш друг из „Белого дерева“! Иди же к нам!»