Feel Good. Книга для хорошего самочувствия - Гунциг Томас - Страница 15

— Добрый день, Синди, спасибо за ваш вопрос. Есть, разумеется, авторы, которых я высоко ценю: Гете, Шиллер, в меньшей мере Достоевский, но я не думаю, что можно говорить именно о влиянии…

В своей маленькой мизансцене Том толком не знал, что говорить дальше (тем более что он никогда не читал ни Гете, ни Шиллера, а Достоевский выпал у него из рук от скуки). Но это все не важно. Воображать направленные на него объективы, протянутые микрофоны и где-то в глубине зала сконфуженное лицо отчима, в полной мере оценившего гений пасынка, ему было достаточно.

Увы, ответы на посланные рукописи заставляли себя ждать. Том засомневался: достаточно ли марок он наклеил на конверты? Не ошибся ли в адресах? Невозможно, чтобы «профессиональные читатели» из крупных издательств прошли мимо его текстов. Но именно так и случилось: после почти года ожидания он получил письма с отказами, вежливыми, но окончательными. В письмах говорилось, что его «благодарят за присланные рукописи, но они, к сожалению, не укладываются в направленность издательства». Это почти не поколебало его уверенности в себе, но разозлило, так как оказалось, что придется дольше, чем он предполагал, ждать уготованной ему славы. Он пошел в книжный магазин, посмотрел книги на столах и выписал названия издательств, о которых никогда не слышал: издательский дом Марсово Поле, издательство Эдвиж Хофман, издательство «Сумасброд», издательство «Бильбоке», издательство Т. С. Р. Он разыскал их адреса и послал свою рукопись с сопроводительным письмом следующего содержания: «Добрый день, я позволю себе послать вам несколько новелл в надежде, что они привлекут ваше внимание». Тем временем учебный год подходил к концу, это был его последний школьный год. Вот уже несколько месяцев он был влюблен в некую Шарлотту, еще одну высокую девушку с длинными прямыми волосами, темными, как расплавленный гудрон, белейшей кожей боттичеллиевской Венеры, глазами германской синевы и телом чемпионки по асимметричным брусьям. Том выработал сложный подход, развив целую стратегию, и возвысился до ранга «лучшего друга, которому можно рассказать все». На каждой перемене он внимал словам Шарлотты, которая делилась с ним подробностями типа «она встречается с Нико, только чтобы привлечь внимание Макса, но Макс встречается с Луной, поэтому она пока с Нико». Нико был высокий красавец брюнет из очень богатой семьи. Он занимался сноубордом зимой и кайтсёрфингом летом. Учился на отлично и собирался в следующем году поступить в престижную высшую коммерческую школу в Лондоне. После уроков Нико встречал Шарлотту и долго целовал ее слюнявыми, бесстыдными поцелуями, против которых девушка ничего не имела. Том ненавидел Нико всеми силами своей писательской души, от мысли, что он занимается с Шарлоттой любовью, у него все переворачивалось внутри, но прогнать ее от себя он не мог.

А потом, в июне, он получил из издательства «Белое дерево» письмо следующего содержания:

Письмо было подписано «Ив Лакост, издательский директор», ниже стоял номер телефона. Пока Том читал это письмо, у него слегка закружилась голова. Как будто внезапно боги Олимпа протянули ему руку, чтобы поднять его на заветную вершину. Он так долго ждал этой минуты. Теперь его жизнь изменится навсегда. Он позвонил Иву Лакосту, у издательского директора оказался низкий голос и южный акцент. Этот южный акцент Тома немного разочаровал, он не представлял себе, что серьезный издатель может говорить с южным акцентом. Но собеседник был полон энтузиазма, он многословно расхваливал Тома, оригинальность его фантазии и зрелость стиля. Том дрожал от удовольствия, но держался скромно, отвечая в духе «я написал это просто так, развлечения ради, сам не понял, что получилось». На июль была назначена встреча в офисе издательства «Белое дерево», чтобы «поговорить о контракте и познакомиться с командой». Ему не терпелось встретиться с Шарлоттой и сообщить ей новость. Когда девушка узнает, что ее «лучший друг, которому можно рассказать все» — настоящий писатель, она наверняка не устоит, Нико вместе с Максом покажутся ей заурядными посредственностями, не чета загадочным и осененным славой артистам, каким скоро станет Том. Настало завтра, и Том сообщил новость Шарлотте. Шарлотта сказала: «Да? Супер, я за тебя рада». И только.

В июле он поехал в Париж на встречу с Ивом Лакостом. Офис «Белого дерева» находился в двенадцатом округе, это был, собственно, не офис, а небольшая жилая квартирка. Тома приняли в кухне, в приоткрытую дверь он видел спальню и неубранную постель. Ив Лакост сказал ему, что, поработав редактором в «большом издательстве», решил основать собственное, «поменьше, но более требовательное, где он смог бы издавать таланты завтрашнего дня». Издательство существовало пять лет, на его счету уже был один успех, роман под названием «Людоед», написанный Эриком Дюбуа, пятидесятилетним железнодорожником. Он продал около шести тысяч экземпляров книги благодаря номинации на премию Фнак[9] (которую в итоге не получил). Ив Лакост еще похвалил Тома в тех же выражениях, что и в письме (оригинальность фантазии и зрелость стиля), сказал, что собирается вложиться в раскрутку (и упомянул пресс-атташе, по его словам, лучшую в Париже). Выход книги он наметил на сентябрь, чутье подсказывало ему, что начало литературного года — это подходящий момент, если повезет, это будет успех, не хуже, чем у «Людоеда».

За лето Том уверовал в себя как никогда. Он сцепился с мужем матери и во время ссоры без колебаний назвал его «мудаком на „ауди“», потом, в середине августа, когда все изнывали от невыносимой жары, явился к Шарлотте пьяным и поцеловал ее. Против всяких ожиданий, она ответила на поцелуй. Родители девушки были в отъезде, и она предложила ему остаться на ночь. Они легли в постель. Для Тома это был первый раз. С пылающей головой он не спал всю ночь: он настоящий писатель, у него лучшая пресс-атташе в Париже, его книга станет бестселлером, и Шарлотта будет сопровождать его на пути к славе. Утром, однако, когда он хотел снова поцеловать Шарлотту, она отвернулась и сказала, мол, ей не хочется, чтобы «то, что произошло, испортило их дружбу». Сердце его разбилось, но он сказал только «да, конечно, я понимаю, ты права». Если бы не перспектива публикации в сентябре, он бы просто-напросто повесился. Двадцатого августа он получил десять экземпляров своей книги. На обложке была нарисована мертвая крыса, он засомневался насчет продажности, но Ив Лакост сказал, что его книга должна стать «настоящим шоком». Двадцать шестого августа Том купил специальный выпуск «Магазин литерер», посвященный началу литературного года, где десять страниц были посвящены новым романам по выбору редакции. Его книги среди них не было. Он купил журнал «Лир» и в нем тоже себя не нашел. Тогда он купил газеты «Либерасьон», «Монд», «Фигаро». Купил «Нувель Обсерватер», «Энрокюптибль», «Марианну», «Ле Пуэн», «Телераму». Во всех газетах, во всех журналах писали о начале литературного года, но нигде не была упомянута «Осень на обратной стороне Луны». Том позвонил Иву Лакосту, и тот ответил, что это в порядке вещей. Что пресса обязана писать в первую очередь о книгах «больших издательств», что это коммерческая логика крупных медиаконцернов, что так бывает всегда, что «люди ленивы и нелюбопытны», что «читатель не любит рисковать», что издательство «Белое дерево» очень опередило свое время и ему трудно на рынке, но рано или поздно они раскрутятся, надо только набраться терпения.

Том подарил экземпляр книги матери, и та нашла ее «прекрасной». Отчим тоже прочел и сказал ему: «У тебя и правда богатая фантазия». Том между тем окончил школу, и встал вопрос карьеры. Отчим советовал ему пойти по коммерческой линии, которая-де «открывает все двери», мать же говорила, чтобы он «делал что хочет». Том решил взять год на размышление, а поскольку отчим отказался поддерживать его финансово, нашел непыльную работу в колл-центре маркетинговой компании (надо было звонить потенциальным покупателям и впаривать им электробытовую технику или кожаную мебель). Весь сентябрь он ходил по книжным магазинам, чтобы посмотреть, есть ли в продаже его книга, и, когда видел обложку с мертвой крысой, пусть даже книга стояла в отделе литературы для юношества, пусть даже был всего один экземпляр, втиснутый в общий ряд, все равно каждый раз словно солнце всходило над его жизнью.