Семья волшебников. Том 4 (СИ) - Рудазов Александр - Страница 33

…Но мэтр Эйхгорн тут же сказал, что на ноль делить нельзя только в арифметике. А вот когда мы переходим к исчислению, на ноль делить можно. И он нарисовал новый числовой ряд, только теперь кольцом. Внизу его был ноль, а наверху почему-то символ Космодана.

Всех это впечатлило. Тут явно оказались замешаны боги.

И классный наставник сказал, что если делить на ноль, то мы уходим в бесконечность. И хотя ответ получается неопределенный, при некоторых операциях это имеет смысл и даже необходимо. Потом он начеркал еще несколько значков, с сомнением покосился на детей и все это стер, сказав, что им это еще рано.

— Пока, до поры, считайте, что на ноль делить нельзя, — сказал он. — В большинстве операций это позволит вам избежать очевидных ошибок и сразу покажет, что ваши вычисления зашли куда-то не туда.

Веронике неожиданно понравилось исчисление. Оно оказалось интереснее, чем ожидалось.

Зато ей совсем не понравилась каллиграфия. Это было совершенно бессмысленное, бестолковое занятие. Выводить покрасивее буквы и посвятить этому целый год.

И классный наставник был не очень, хотя поначалу он казался интереснее такого обычного и неказистого мэтра Эйхгорна.

Каллиграфии их учил похожий на огромного бобра грамг. Очень толстый и пушистый, с мощными зубищами и плоским хвостом. Во время урока он все время грыз карандаш — и не просто покусывал, как все иногда делают, а именно грыз, как леденец.

И еще он очень любил шутку про «грызть древо знаний». И если в первый раз все вежливо посмеялись, то на второй было уже не так смешно (хотя и на первый тоже), а на третий, четвертый и пятый… в разных вариациях, но каждый раз одна и та же несмешная шутка. Классный наставник, кажется, пытался иронизировать над самим собой и тем заслужить доверие детей, но это было как-то самоуничижительно и даже жалко, так что его сразу перестали уважать.

Но зато всем понравилась классная наставница по кромкохождению. Мэтресс Ликарика Эссе оказалась молодой и суетливой девушкой, она ни секунды не сидела на месте и все время отвлекалась, но на интересное, так что никто не возражал.

— … Кромкохождение — один из двух ключевых предметов для Апеллиума, но на первом курсе будет в основном теория, — говорила она. — От теории, конечно, проку мало, но ее надо хорошо знать, чтобы перейти потом к практике. Кромкохождение — это не только умение перемещаться между тонкими мирами, но и то, что называют призывательством. Умение призывать всяких существ. Вот, помню, как-то раз я нечаянно призвала… ой, мне нельзя вам про это рассказывать. Это было… неважно. Бр-р-р. На ПОСС вас будут учить с ними обращаться, оставаясь в безопасности, а на кромкохождении — собственно процессу призыва и взывания. Основам демонологии. А на профильных знаниях вы научитесь гармонично это сочетать. Всем всё понятно?..

В отличие от других классных наставников, мэтресс Эссе раньше не преподавала. У нее это был самый первый урок, так что она ужасно волновалась. Она вообще всего три года назад сама закончила Клеверный Ансамбль… правда, судя по некоторым обмолвкам, это были очень насыщенные три года.

— … Перед тем, как вы сами научитесь пересекать Кромку, мы будем вас долго тренировать ориентироваться в Лимбо, — говорила она. — А еще органично вести себя в новом окружении. Как и в обычном путешествии, очень важно соблюдать местные законы и нормы поведения. Это побочная, но важная сторона вопроса. Вот когда я жила в Миргороде… ой, это неважно, это вам пока рано. Но там я встретилась… нет, неважно.

И она замолкла, отчаянно листая учебник.

— Да, — сказала она, чуть помолчав. — Вот так. Прежде, чем я смогу рассказать вам о своем… опыте, мы с вами должны усвоить азы. Берем карандашики, будем рисовать.

О, это Веронике понравилось. Рисовать она любила. Правда, оказалось, что рисовать надо схему с координатами.

В ней был Парифат и всякие другие миры вокруг него. Какие-то из них были Светлыми и Темными, а какие-то — обычными. И последних было гораздо больше.

Еще они делились на открытые, закрытые, полуоткрытые и запрещенные. Были населенные разумными существами, были только с животными и растениями, а были совсем мертвые.

Еще отдельно стояли миры мертвых (не мертвые, это разное). И иногда это были даже не миры, а части Светлых или Темных миров. Или даже просто слой живого мира. Но иногда они были отдельными, и это все запутывало.

И в целом Веронике понравилось учиться. По итогам двух дней. Некоторые вещи она понимала хуже одногруппников, потому что была намного их младше, но другие, наоборот, лучше, потому что росла в очень волшебной семье, кое-чему успела научиться у папы с мамой и совсем немножечко (всего пару разиков, они не в счет) практиковалась сама.

Наверное, она сможет ко всему привыкнуть и даже справиться с испытаниями дедушки Инкадатти… при воспоминании об этом у Вероники опять навернулись слезы на глаза.

А еще она вдруг поняла, что уже два дня не видела маму с папой. Мама ей, правда, зеркалила, спрашивала, как у нее дела. Нашла ли она столовку и не стесняется ли спрашивать у окружающих, где что находится.

Вероника соврала, что никаких проблем не было. Но откуда мама узнала, что они могли быть? Она же не ясновидящая.

Вроде бы. Мама — демон, она всякое может.

Но дальнозеркало — это просто стекло. Вероника хотела увидеть маму по-настоящему. И папу тоже, но с папой проще. Вероника знала, что папа совсем рядом, в соседнем корпусе. Что он все время там. Она даже помнила, где его кабинет, и собиралась уже завтра туда сходить… ну или послезавтра. Она же может туда сходить в любой момент, так что можно не торопиться. Папа здесь… и Астрид тоже здесь. Самую чуточку подальше, чем папа, в здании Риксага, но все равно совсем близко.

Это знание помогало не так сильно по ним скучать.

А мама далеко. На другом конце Мистерии. И она, наверное, не удивится, если Вероника ее призовет. А раз не удивится, то и не разозлится.

И подумав об этом, Вероника резко уселась на кровати и воскликнула:

— Эльдриярах! Призываю маму… то есть Лахджу Канерву!

Воздух сгустился, и посреди спальни появилась крылатая демоница с серебристой кожей. Вероника выцепила маму в самый удачный момент, потому что в руках у той был тортик собственного приготовления.

— Я не успела украсить вишней, — с досадой сказала мама. — Ну что ж, получается, это тебе. Что случилось, ежевичка?

— Я соскучилась… — крепко обняла ее Вероника. — Вот вишня.

Та очень удачно нашлась в кармашке.

Отрезав кусок торта собственными когтями, мама осмотрела спальню, уселась на край кровати и строго сказала:

— Ты сильно-то этим не злоупотребляй. Будет странно, если твоя мама пропишется в университете.

— Я только сегодня, — заверила Вероника. — И… и… и завтра, может быть. Но нет, завтра нет. Сегодня. Мам, а почему у тебя такое слово вызова?

— Чтобы было трудно запомнить, невозможно произнести и легко забыть, — задумчиво ответила Лахджа.

Она сама не была уверена, почему оно именно такое. Слова Вызова — мутная тема. Оно как-то само со временем сформировалась, и Лахдже просто однажды пришло понимание — вот такое оно. Как, почему, кто ей его такое назначил… бог весть. Уж точно не она сама.

С Астрид они потом распознавали слово вызова вместе, и в конце концов оно отозвалось, откликнулось. Но Астрид держит свое в секрете, его знают только родители. Даже Вероника узнала только позавчера.

И правильно. Лахджа очень жалела, что выпустила свое, что оно попало в Книги Тайных Имен. Это немного напрягает — знать, что тебя в любой момент могут… дернуть.

— Понимаешь, ежевичка, я не хочу быть фольклорным персонажем, которого призывают все, кому не лень, а я потом выслушиваю их желания и пытаюсь обжулить, — объяснила Лахджа. — Это несколько нездоровые отношения с окружающим миром, и мне это не нужно.

Вероника слушала и ела торт. Он был невероятно вкусный — со сметанным кремом, взбитыми сливками и свежими вишнями.