Банальная история, или Олька с принцем на белом коне (СИ) - Козырь Фаина - Страница 6

-Ну, кто-то же должен прибрать за вами всеми? – Олька была само спокойствие и рассудительность. – А то утром вернётся тётя Зоя, и Шпале попадёт по самое – самое.

Так что лучше Олька спасёт драгоценного хозяина от внутрисемейных разборок.

Народ соглашался. Действительно, кто спасет, если не Олька? Сашка Шпаликов, желая быть полезным, перетаскал из зала пустую грязную посуду, завалив маленький столик на кухне под самый край холодильника. Вода в кране текла маленькой струйкой, и включить газовый котёл не получалось. Поэтому Олька по старинке взяла из ванной маленький таз, нагрела воды и теперь неторопливо перемывала гору тарелок, перекладывая их из мыльной ёмкости в раковину, чтобы потом холодной водой ополоснуть.

Прибегала перед каждым медляком Анюта.

- Ну Лёль, – канючила она, как Тимоха, – пошли! Там Эдичка тебя зовёт, хочет потанцевать.

Олька пожимала плечами и молча кивала головой на грязную гору.

- Ну потом перемоем, – Анька пританцовывала от нетерпения , как молодая, горячая лошадка. – Если сейчас же не пойдёшь, – переходила она к угрозам, – то я Макара себе заберу. Насовсем заберу!

Олька даже головы не повернула.

- Ну, Оль! – пыталась заглянуть Анюта в лицо Завирко, но место было мало – не развернуться. – Ну, Оль, ну ты меня слышить?

- Слышу. Забирай, если тебе нужно.

- Вот глупая! – расстраивалась Анька. – Я же так сказала. Позлить! Нужен он мне больно! Хочешь, я не пойду никуда, а останусь мыть с тобой посуду? А?!

Завирко удивлялась:

- Зачем, я и так уже почти всё.

- Ладно-ладно, – обижалась Анька. – А ещё подруга! Пеняй на себя, – и добавляла многозначительно: – тогда я иду с Макаром танцевать…

-Бог в помощь!

- Дура!

Вот и поговорили.

Олька убиралась часа полтора, а может, два. Она не смотрела на часы. Но за это время всё новогоднее веселье подошло к концу, и народ, неравномерно распределившись по комнатам уже спал вповалку на двух диванах и одной большой кровати, перемешавшись ногами, руками, завернувшись кто во что горазд. Охлик, притащивший к Завирко остатки праздничной снеди, тут же на табуретке и задремал, привалив пьяненькую голову к стене. И под его мерное посапывание Олька долго прятала в холодильник остатки хозяйских угощений.

Сладкий сон растворился в квартире, и казалось, что, как древнегреческих мифах, на землю сошел самый настоящий красавец Морфей, укутавший ласковым сновиденьем всю Землю. Олька осторожно, чтобы не шуметь вошла в зал, где у пустого стола на диване в карамельном забытьи сопела Анька, засунув одну руку в штаны Макарову.

-Ань, – тихо позвала Олька подругу, – ты домой пойдёшь?

Та приоткрыла на маленькую щёлочку глаза, вытащила руку из штанов и махнула ею:

-Не… Я потом, Лёль. Иди одна…

Эдичка тоже приоткрыл глаза, не совсем понимая, что происходит, схватил Анькину руку и, засунув её обратно себе в раскрытую ширинку, пьяно приказал:

- Куда?! Работай! – и отрубился.

А Анька в полусне стала ручным насосом шину качать – вверх-вниз, вверх-вниз, вверх-вниз…

Олька поморщилась, отворачиваясь. Хлопнула балконная дверь. И показался Сашка, неся в руке злосчастную бутылку Мартини. Только уже без донышка.

- Представляешь, - расстроенным шёпотом сообщил он, – бутылка в снег вмёрзлась, а я со всего маху и поднял. Оторвал ровненько прямо по донышку. И как так угораздило? Захочешь сделать – не получится ведь.

Олька не удержалась и фыркнула:

- Руки золотые! Мастер! – и бросила ещё один неосторожный взгляд в зал, напоследок.

Зря она это. Шпала всё заметил и подошёл, цинично цыкнув:

- Мастер-ломастер… Не думал, что Нюрка – форменная блядь.

Наааа! Звонкий хлёст! Это Сашка схлопотал от Завирко сочную оплеуху.

Она смотрела на него, сведя брови в одну строгую, жёсткую линию.

И потирая щеку, он сказал виновато:

- Прости, Оль. Но она всё ж тебе подруга. Должна была понимать…

- Аня не такая. Запомни! И потом, это её жизнь, Саша. Не нам с тобой судить…

Она с трудом дышала, потирая занывшую от удара руку. Сашка примирительно погладил её свободной рукой по плечу.

- Макар – дерьмо! – и Шпала с алой щекой поплёлся на кухню, чтобы выбросить драгоценное стекло с призывной надписью.

Через минуту Олька громко шептала ему из прихожей:

- Саша, можно я дяди Лёшины сапоги возьму? А то я в туфельках, а там снегу нападало! Я их тебе днём с Тимохой пришлю.

- Можно, – Шпала вышел попрощаться.

Он обнял Ольку, подержал нежно в объятия.

- В щёчку могу поцеловать на прощание?

Завирко хмыкнула царственно:

- Целуй!

А потом Шпала, тихо ржа, шнуровал на Олькиной изящной ножке большие полуботинки сорок пятого размера.

- Дойдёшь?

- В лыжах – то? – смеялась Олька. – Почему нет?

- Может, провожу?

- Аа, – мотала Завирко головой, – тут ведь рукой подать. И потом, бобслей я перед Новым годом освоила, пора переходить на фристайл.

Шпала ничего не понял из того, о чём сейчас говорила Завирко. Но этого и не нужно было. Ведь ему просто хотелось стоять рядом ней, шутить и пытаться стереть из её всегда тёплых, добрых глаз этот комок арктического холода, что поселился сейчас в самой дальней глубине…

***

Нюрка появилась на третьи сутки. Лисой чернобурой. Приставучей. Ластилась, живот вверх выставляя, чтобы погладили и простили.

- Ты больше на меня не дуешься, Лёль?

- Осторожней с ним, – без предисловий предупредила Завирко.

Аня смутилась.

- Да мы ничего! Мы не встречаемся! Так просто, потанцевали. И всё!

- А рука в штанах искала залежи алмазов, чтобы родине помочь?

Анька хмыкнула:

- Ну, был грех. Ну, ведь напилась, Лёль. С кем не бывает? И потом, ты же меня знаешь: лёгкий петтинг и никакого проникновения! Мне ещё Витьку из армии встречать, – и она многозначительно приподняла бровки.

С Витькой, Анькиной большой школьной любовью, она встречалась целых два года, пока тот, сдав на «нижний порог» все выпускные экзамены (в тот год впервые в их регионе экспериментально сдавался страшный ЕГЭ), пошёл в армию. На целых два года.

Летом Анюта ожидала его феерического возвращения. Как при своём горячем характере Виноградова оставалась в физическом плане девственницей, знал только Витька. Собственно, по словам подруги, он и был той силой, что останавливала её страстную натуру.

Завирко же предполагала, что Витьке просто не хотелось при случае загреметь в места не столь отдалённые за совращение малолетней, потому как разница в возрасте была ощутимой – целых два с половиной года. Да и батя Аньки Виноградовой, хоть и жил вдали от семьи, в украинской Евпатории, но числился там не последним милиционером. Так что Витька мог и побаиваться. О Евпаторийской милицейской оборотистости в его пацанской среде ходили легенды.

- Я предупредила… если что…

-Хорошо, мамочка! – ехидно согласилась Анька и тут же переключилась: – А что это у тебя там вкусно пахнет? В духовке.

-Лазанью по-русски детскому саду запекаю.

- По-русски? Что-то я такого блюда не припоминаю.

Завирко хмыкнула:

- Его не существует в природе. Это мое личное изобретение: макароны по-флотски заливаешь томатным соком. Присыпаешь сыром – и в духовку на пять минут. Только тс!!! Никому! Для всех это лазанья! А то мой детский сад насмотрелся у бабы Шуры «Смака» на повторе, и ничего другого есть не желают. Вот теперь приходится изобретать.

Виноградова подняла большой палец вверх, признавая за Олькой первенство в номинации «Лучший кулинарный изобретатель».

На кухню, тоненькая, как былиночка, просочилась самая младшая Олькина сестрёнка. Пугливая, вежливая до ужаса, и она осторожно остановилась в дверях кухни и неловко поздоровалась:

- Здравствуйте, тетя Нюра.

И Анька Виноградова от такого приветствия, не евши, подавилась. Завирко звонко расхохоталась, искоса глядя на подругу.

- Сейчас, Лесенька, будем кушать, – сказала она ласково, поправляя на сестрёнке воротничок домашней пижамы с котиками, – ты зови всех через две минутки, хорошо? – и добавила, захлёбываясь от смеха, когда девочка вышла: – Тёть Нюр, с нами кушать будешь?