Капитали$т. Часть 5. 1991 (СИ) - Росси Деметрио - Страница 1

Бывают годы скучные — они тянутся и тянутся, без событий и происшествий, они надоедают, о них потом нечего вспомнить — сплошная рутина. А бывает иначе — события сыплются как из дырявого мешка, каждый день — эпохальные перемены. Девяносто первый был как раз из этого разряда.

Политикой я интересовался преимущественно в контексте экономики. Так, бессменный на протяжении всей перестройки глава Кабинета министров СССР, дорогой товарищ Николай Иванович Рыжков в самом начале года подал в отставку. С персональной пенсией аж в одну тысячу двести советских рублей — от души, как говорится… Впрочем, ходили темные слухи, что Николай Иванович имел отношение к деятельности некоторых кооперативов, занимавшихся делами в высшей степени серьезными — валютой, оружием и тому подобным. В частности, назывался кооператив «АНТ», скандально прославившийся на всю страну. Слухи слухами, а Николай Иванович за годы плодотворной деятельности сумел завоевать всенародную нелюбовь. Да и было за что, экономический развал набирал обороты, ошалевшее население не успевало дух перевести от коленцев, которые выкидывало родное правительство.

На место Николая Ивановича пришел новый человек — Валентин Сергеевич Павлов. Молодой и энергичный, с короткой стрижкой под ежик, чем-то похожий на западного банкира-капиталиста, как их изображали в журнале «Крокодил»… Всенародную ненависть он сумел завоевать не за годы, как предшественник, а в считанные недели…

Конечно, в финансовом секторе был бардак. Оборотные средства государственных предприятий через кооперативы, созданные на базе этих предприятий, просто выводились, обналичивались и попадали в «потребительскую» экономику. Кооператоры, получившие большие деньги из госсектора, занимались тем, чтобы эти деньги как-то пристроить — скупали все, до чего могли дотянуться, по государственной цене и для последующей перепродажи. Так, мясо из гастронома (а то и непосредственно с мясокомбината) с хорошей наценкой шло не в розничную сеть, а на рынок или в рестораны, шашлычные и чебуречные, где прибыль достигала уже сотен процентов.

Родное государство к девяносто первому году сообразило — с этим нужно чего-то делать, потому что ситуация принимает серьезный оборот. И начали делать. Было принято потрясающее по своей зашкаливающей мудрости решение — а давайте мы проведем денежную реформу, да в режиме спецоперации! Объявим, что денежной реформы ни в коем случае не будет, а на следующий день возьмем и проведем! За три дня! И пусть воротилы теневой экономики хоть вешаются! Но шила в мешке утаить не удалось…

К нам в офис рубли стекались ежедневно и в приличном количестве — от ста до ста пятидесяти тысяч в день. Хотя, не так уж и много, если разобраться. Всего-навсего пять тысяч долларов в день — курс неизменно рос, за один «вечнозеленый» на черном рынке приходилось отваливать аж тридцать «деревянных». И процентов на семьдесят приходившие к нам суммы состояли из этих самых полтинников и стольников. Конечно, и речи не было о том, чтобы покупать пять тысяч долларов каждый день. В лучшие дни удавалось перевести в валюту половину выручки, что уже считалось неплохо.

Как только на экономическом горизонте замаячил «ежик» товарища Павлова, я напрягся. Стольники и полтинники нужно было спасать. Для этого мы использовали «помойку» — фиктивный кооператив, зарегистрированный с помощью нашего доброго знакомого Паши Немца на одного из его уголовных товарищей. Уголовный товарищ, получив невиданные ранее пять тысяч рублей, был совершенно счастлив, а на счета свежезарегестрированной лавки устремились потоки наличности.

В это же время я провел производственное совещание, на котором посвятил всех сотрудников в страшную тайну грядущего. Впрочем, слухи о реформе уже ползли, так что больших секретов я не раскрыл.

— Откуда знаешь? — прищурился на меня Валерик, после совещания.

— Сорока на хвосте принесла! — грубо ответил я. — А что? Полный чулок стольников насобирал? Это зря. Избавляйся!

— Разберусь! — шмыгнул носом Валерик.

Немец, с которым мы время от времени встречались, к полученной информации отнесся более чем серьезно.

— Точно известно? — спросил он меня без обычной своей улыбки.

— Железно, — заверил я.

— Вот же суки… — сказал Немец задумчиво и испытующе посмотрел на меня: — Поможешь бумагу пристроить?

— Тащите свою бумагу, — сказал я обреченно.

Несколько сотен тысяч рублей общака в дополнение к нашим деньгам отправились на «помойный» счет.

Немец не прогадал. Реформа в какой-то степени ударила по криминальному миру, особенно по тем его представителям, которые находились в местах лишения. Немец рассказывал, что у многих «сгорели» заначки, спрятанные на воле, не говоря уже о тюремных и зоновских общаках, обменять которые не было никакой возможности. «Даже вешались люди» — мрачно заметил он.

После трех сумасшедших дней обмена денег мы просто вывели с «помойки» накопившиеся суммы. Наши коллеги-кооператоры в массе своей тоже не очень пострадали от павловских козней. Кто-то использовал связи в госбанке и все благополучно поменял, кто-то дал деньги в долг, кто-то вложился в товар… Пострадал, как водится, простой советский человек, хранящий купюры не в сберегательной кассе, к чему настойчиво призывала реклама, и — упаси боже! — не в «Менатепе», стремительно набирающем обороты, а просто под матрасом или в чулке. Стратегические накопления на новую «стенку» и автомобиль пошли прахом. Народ яростно материл всех вождей вместе взятых, а вечерами вместе с милицией были замечены и армейские патрули.

Мой приятель Матвей здорово изменился за последнее время. Из благодушного неторопливого и вальяжного здоровяка-штангиста он превратился в напряженного и уставшего дельца, даже заметно похудел и осунулся. Под его контролем теперь находилось три рынка — автомобильный, вещевой и колхозный, причем на колхозном он даже занимал должность заместителя директора.

Землю «под организацию розничной торговли» нам милостиво выделил городской исполком, а Матвей со своей бандой следил там за порядком и за получением вполне легальной арендной платы. Исключением был авторынок — кроме официальной платы перекупщикам приходилось вносить еще и неофициальную.

— Я раньше бы свободный человек, — сказал мне Матвей, со вздохом располагаясь в кресле. — На барахолку приезжал когда хотел. Я не знал, что такое пожарный инспектор, что такое санстанция… Веришь, меня на комиссию в исполком вызывают! Не поеду, ну их к чертовой матери! Был уже я на этих комиссиях, сидят, языками чешут — полчаса пробазарили, что решили, до чего договорились — хрен пойми…

— Надо, — сказал я твердо. — Это легальность, дорогой товарищ! Раньше ты был полууголовный элемент, а сейчас — уважаемый в городе человек. Замдиректора рынка! Колхозного! Тебе же цены нет, ты еду под контролем держишь!

— Да какую еду к хренам⁈ — возмущенно вскричал Матвей. — Сам с утра не жравши, мотаюсь по городу как собака бездомная! Маковой росины во рту не было!

Я саркастически улыбнулся.

— И нечего так кричать. Если хочешь, сейчас бутерброды организую. — Я нажал кнопку на телефоне. — Люся! Тут у нас человек от голода помирает. Есть чего-нибудь, его к жизни вернуть? Колбаса есть?

— Докторская, — гордо ответила Люся, — Даже в обкомовском буфете нету, а у нас есть!

— Тащи! — распорядился я. — Бутерброды, чай, все, что найдется.

— Минутку, — сказала Люся и отключилась.

— Слыхал? — повернулся я к Матвею. — Сейчас тебя накормим! А ты пока рассказывай, какие новости.

— Новости… — вздохнул Матвей. — Как всегда новости. Пацаны ропщут в последнее время.

— Недовольны, значит? — уточнил я. — Ну давай разбираться, чем конкретно пацаны недовольны?