Неверный отец. Счастье в конверте (СИ) - Лесневская Вероника - Страница 31

- Как ты его назвал? – спрашиваю, только сейчас осознав, что в больнице мы совсем не говорили о ребёнке. Как будто его не существует. Но я устала бегать от проблем. – У него же есть имя?

- Да, - цедит Герман, садясь рядом с нами. – Миша, - чуть слышно произносит, касаясь пальцами взмокшего от усердия лобика. - Михаил Демин. В честь моего самого близкого человека… - выдержав гнетущую паузу, добавляет с горечью: - которого больше нет.…

Я почти физически чувствую его боль, и сердце сжимается, вместе с кровью выталкивая все обиды, которые вдруг становятся пустыми и неважными. Малыш выпускает соску изо рта, начинает недовольно попискивать, отвлекая меня на секунду от тяжелого разговора. С нежностью смотрю на него, снова даю бутылочку и мягко улыбаюсь, когда он бьёт по ней кулачком.

Миша, значит… Истинный Демин.

- Кто такой Михаил? – уточняю после паузы осиплым шепотом. - Твой родственник? Ты ничего о нем не рассказывал.

Герман медлит с ответом, и я начинаю жалеть, что затронула эту тему. Видимо, мы всё ещё слишком чужие для того, чтобы он впускал меня в свою душу.

Год вместе – и ни слова. В то время как о моей семье Демин знает практически всё.

- Брат, - раздается в полной тишине, как удар гонга. - В нашей семье не принято говорить о нем. Запретная тема, потому что всем до сих пор больно.

- Если ты не хочешь вспоминать, то не нужно…

- Нет, - звучит безапелляционно, и я смиренно опускаю взгляд. Чувствую, как диван проминается рядом со мной, и Герман двигается ко мне вплотную, обнимая нас с Мишенькой. – Я хочу, чтобы ты знала обо мне всё, потому что ты теперь.… моя семья, - и целует меня в висок.

Он не спешит отстраняться, прижимается плотнее, будто дышит и напитывается мной, а я не шевелюсь - прикрыв глаза, растворяюсь в ощущениях.

Семья…

- Он старше? – решаюсь продолжить беседу, намеренно не говоря о его брате в прошедшем времени. Не хочу ранить Демина.

- Да, - усмехается. В хриплом голосе сквозят теплые нотки, ласкающие душу. – На пять минут.

- Двойня? – выгибаю бровь.

- Близнецы, но мы с ним были полными противоположностями. Ссорились в пух и прах, в детстве даже дрались, - расслабленно смеётся, на мгновение отпуская боль. – Я всегда был сыном своего отца и по его стопам пошёл в медицину, а Мишка – с пеленок бунтарь. Все ему не так, на каждый вопрос первый ответ: «Нет». Он все время куда-то торопился, будто спешил жить. Германию всей душой ненавидел, как бабушка Стефа. Когда появился выбор, принял российское гражданство и остался здесь. Родине служить.

- Военный? – тихо перебиваю его и тут же закусываю губу.

Герман становится мрачным, словно мы подбираемся к главной трагедии.

- Офицер ВМФ. Постоянно его в море тянуло, идиота отчаянного, - горько хмыкает. - Ни дома, ни семьи, ни постоянного места жительства. Свободный морской волк. Мы редко встречались, почти не созванивались – он вечно был вне зоны доступа. У него была своя жизнь здесь, а мы с родителями за границей полностью погрузились в медицину. Так было до тех пор, пора однажды нам не сообщили, что его корабль не вернулся из рейса.

- Что произошло? – почти не дышу.

- В подробности нас не посвящали. Все под грифом «Секретно». Официально Михаил Демин до сих пор числится пропавшим без вести.

- А вы уши и развесили, потому что вам так удобнее, - ворчит бабушка, возвращаясь в комнату.

- Семь лет прошло, - обречённо роняет Герман. – Если бы он был жив, то уже дал бы о себе знать.

- Был бы немцем – не выжил, а русские не сдаются, - приговаривает она в привычной насмешливой манере, кряхтит и забирает у меня пустую бутылочку.

Я и не заметила, когда малыш допил смесь и начал втягивать воздух. Стефа поспешно берет его на руки столбиком, аккуратно похлопывает по спинке, а после укладывает в колыбель.

- Я Мишаню сама уложу, а вы идите ужинать, - командует она, покачивая маятник кроватки. – Младшенького тоже надо покормить. Хоть с этим справишься, чудак? – покосившись на мой живот, грозно стреляет прищуренными глазами в Германа. Тот не обижается – привык.

По-доброму улыбнувшись, он берет меня за руку. Бережно притягивает к себе, помогая встать с дивана. Обнимает так осторожно, словно я могу рассыпаться от одного неловкого движения.

- Идём, маленькая, - ласково шепчет на ухо.

- Герман, - зову его сипло, когда мы оказываемся в столовой наедине, - а твоя нереальная версия появления сына, которую ты проверяешь, как-то связана с братом?

- Да, - кивает, устраивая меня в кресле возле камина. – Проголодалась, да? Я тебе сейчас все принесу. Выберешь сама, что будешь есть. Тебе удобно?

Накидывает плед мне на колени, поправляет уголки и собирается уйти без ответа, но я хватаю его за запястье. Останавливаю.

- Герман, – строго повторяю. – Если ты хочешь, чтобы я простила тебя и приняла вас с сыном, придется разговаривать со мной. Обо всём. Даже если очень больно и ты боишься показаться слабым. Я люблю тебя, Герман, - признаюсь на эмоциях и вижу, как он меняется в лице, а на дне зрачков вспыхивает целительный огонь. – Но мне нужна вся правда.

Пересекаемся взглядами. Глаза в глаза.

Я не отступлюсь, и Демин это чувствует.

Протяжно вздохнув, он сдается, опустившись на одно колено передо мной, как верный рыцарь, и уложив ладони на мои колени. Накрываю его руки своими, сплетаю наши пальцы. Подбираюсь вся от макушки до пят, превращаясь в оголенный нерв, когда он, наконец, решается открыться мне.

- У близнецов идентичная ДНК, а Миша в последние годы перед трагедией был одержим наследниками. В телефонных разговорах он всё чаще повторял, как ему жаль, что у него нет детей. Сокрушался, что случае чего никого не оставит после себя. Нервничал по этому поводу так сильно, что даже отважился сдать свой биоматериал на хранение в одну из клиник в городе, где служил. Только не признался, где. Гребаная тайна, мать её! – выплевывает в сердцах, матерится ещё грубее, но затыкает себе рот кулаком. - Я тогда посмеялся над ним, заверил, что всё у него впереди, а зря.… Это был наш последний разговор.

- Ты же не знал, что всё так произойдет. Не вини себя, - успокаиваю его, нежно поглаживая по грубой щеке кончиками пальцев. Он ловит их в миллиметре от своего лица, целует каждый. – Ты думаешь, кто-то мог воспользоваться материалом твоего брата? И этот малыш не твой, а Михаила?

- Это последний вариант, - жарко выдыхает мне в ладонь и обжигает кожу легким поцелуем. – Я попросил друзей по линии Минздрава проверить все клиники. Где-то должна всплыть фамилия Демин. Если нет…

- В любом случае этот ребёнок останется в семье, - произношу твердо, выделяя каждое слово. – Мы не можем его бросить.

- Мы?

Он устремляет на меня полный надежды взгляд. Посылает безмолвные сигналы, которые проникают прямиком в сердце, точно в цель – и навылет. Ласкает ментально, не прикасаясь, а у меня мурашки несутся табуном вдоль позвоночника.

Вспоминаю, как хорошо с Германом. Просто находиться рядом. Просто дышать в унисон. Просто молчать обо всем.

Мы.…

Я не представляю жизни без него. За это время он стал неотъемлемой частью меня – и оставил во мне свое продолжение.

Навечно связаны.

- Знаешь, я наконец-то проголодалась, - смущенно улыбаюсь, так и не ответив на его вопрос.

Я демонстративно обнимаю и поглаживаю живот, переключая все внимание Германа на нашего будущего малыша. Эгоистично прошу уделить нам время, подарить частичку любви и заботы, и он откликается незамедлительно.

- Ай, ч-чёрт! Прости, моя хозяйка, - порывисто выдыхает мне в губы, легко касается их своими, а потом наклоняется к животику. Зацеловывает до щекотки, и я заливисто смеюсь, чувствуя, как слёзы счастья и облегчения обжигают щеки. – Я мигом на кухню!

По пути Герман едва не сбивает с ног тетушку, выхватывает у неё поднос и, скептически изучив содержимое, важно несёт его мне. Снова не могу сдержать смех, свободно льющийся из груди.