Господин следователь 6 (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич - Страница 14

синие гусары под снегом лежат!

Когда закончил, девчонка вдруг ухватила меня за руку:

— Иван Александрович, вы это кому-нибудь читали?

— Ты первая, — ответил я. Не стал объяснять, что стихотворение не мое и, более того — оно еще не написано. Не поверит.

Девчонка, еще крепче сжав мою руку, сказала, переходя на ты:

— Не читай его больше никому. Не знаю — что за синие гусары такие, но ясно, что они против царя шли. Не нужно такое ни сочинять, ни читать. Вы его даже Елене Георгиевне не читайте, чтобы не расстраивать. Мне можно — я никому не скажу, — заверила Анька. Подумав, добавила. — Если в тюрьму посадят, передачки носить стану. Жалко, яичницу не передать. Или за такое сразу на каторгу?

Девчонка вздохнула.

— Не хватало еще за вами в Сибирь ехать. А ведь придется… Может, удастся вас с каторги выкупить? Наверняка же тамошние надзиратели взятки берут.

Пришлось успокаивать барышню.

— Ну, за такое на каторгу не отправят и в тюрьму не посадят. Даже не уверен, что до ссылки дело дойдет. Но ты права, такие стихи не стоит читать.

— Ага, — кивнула девчонка, а потом немедленно спросила: — А кто такие синие гусары? И отчего они против царя пошли?

— Аня, долго придется рассказывать, — вздохнул я, прикинув, что о декабристах Нюшка, скорее всего, ничего не знает. — Как-нибудь, когда у нас времени будет побольше, я тебе расскажу. Договорились?

— Ну, хотя бы немножечко, — вздохнула Анька.

Какой же историк не любит поболтать и поведать несведущим людям о тайнах и загадках истории? Тем более, интересная тема. Мой приятель об этом книгу написал. Правда, в жанре альтернативной истории[1]. Разумеется, предварительно следовало посмотреть — имеется ли в нынешних учебниках раздел про восстание декабристов? А если да — то как его трактует историческая наука 1880-х годов?

Рассказывал я о декабристах не слишком долго — остаток Литейного, а потом кусочек Невского, до Аничкина моста. Только и поведал, что в 1825 году гвардейские офицеры подняли восстание, чтобы отменить крепостное право и посадить на престол не Николая — дедушку нынешнего императора, а Константина — тоже дедушку, но двоюродного. Вышли с утра, выстроились вокруг памятника Петру Великому, а потом подошли верные государю войска и всех разогнали. Вот так вот, без деталей. Как-нибудь потом расскажу о причинах восстания, о тайных организациях, о программах Муравьева и Пестеля, и обо всем прочем.

Но Аничков мост и юноши с жеребцами куда интереснее, нежели рассказ. А мне интереснее посмотреть на Невский, пройтись по нему.

Невский, разумеется не тот, что в моем времени. И здания, хоть слегка, но отличаются. Казанский собор — точно такой же. И опять взгрустнулось, что дома Зингера нет! Плохо Невскому без дома Зингера!

Порадовало, что главный проспект столицы сравнительно немноголюден. А ведь привык, что как ни приедешь в Питер, народу тьма, пройти по Невскому трудно. Верно, туристов здесь пока нет, а коли и есть, то не в таком количестве, как в моем времени.

И отчего-то нет на нем фланирующих господ с нарядными дамами, как описано у Гоголя. Может, время уже не то? Погода не для прогулок?

Народ, разумеется, ходит, но все по делам. И мне не казалось, что я помещен среди декораций. Все естественно, да и я здесь очень естественен.

Так что, прошлись по Невскому, дошли до Медного всадника, полюбовались, а потом подумали и решили — а не зайти ли нам в кафетерий или еще куда, да не выпить ли по чашечке кофе? Точно! Кондитерская «Вольфа и Беранже». Там Александр Сергеевич выпил стакан лимонада накануне дуэли, а Петр Ильич — стакан воды, в которой оказался не то микроб, не то вирус холеры.

Петр Ильич Чайковский еще вполне себе жив, десять лет проживет. Письмо ему что ли написать, чтобы не пил сырой воды? Но сейчас смысла нет, забудет. Потом.

В бывшей Кондитерской я бывал, только теперь это «Литературное кафе». И цены не такие и маленькие. Но где на Невском проспекте низкие цены? Но нынче-то могу себе позволить.

Но нынче меня ждал облом. Невский на месте, Мойка тоже. Даже дом я этот вспомнил — с колоннами. Но нет ни вывесок, ни швейцара и дверь отчего-то заколочена наглухо. Что за фигня? И как здесь Чайковский стакан воды выпил? Может, врут историки и холерный вибрион поджидает великого композитора в другом месте[2]?

И перед Нюшкой неудобно. Я же, по ее версии, в столице жил и учился.

Ладно, пойдем дальше. По дороге точно имеются и кондитерские, и кафе. Но по дороге меня ждала иная встреча.

— Эй, морда, здорово! Куда прешь?

Ну ни хрена себе! Это что за харя такая борзая с набережной выруливает? Да еще и встал посередине дороги, не пройти-не проехать. Он что, драки ищет? Сейчас устрою.

— Аня, — кивнул я девчонке, чтобы та встала за мою спину. Кивнул хмырю и, с интонациями генерала Иволгина спросил: — А по сопатке?

Один он тут? Кажется, один, тогда ничего страшного.

— Чернавский, ты чего? Своих не узнаешь, что ли?

Усилием воли остановил свою руку, уже собиравшуюся дать в нос наглецу, разжал кулак. Похоже, что знакомый. Вот уж, чего мне тут не хватало для полного счастья — так это знакомого встретить. В том смысле, что не лично моего, а того Ивана Чернавского, экс-студента. Опасался, что натолкнусь на кого-нибудь, но надеялся, что пронесет.

Долговязый парень лет двадцати-двадцати пяти, одетый в темно-зеленый пиджак, при воротнике-стойке, а по воротнику галуны. Где-то я что-то такое видел. Точно. В зеркале видел, на самом себе, когда в Новгороде оказался. Форма студента Императорского университета. Правда, мой мундир был гораздо приличнее, сукно новое, все пуговицы на месте. А тут, сюртук далеко не первой свежести, вместо девяти пуговиц четыре. Фуражка на голове смятая, словно на ней сидели.

— Не, Чернавский, ты чего это? И барышне скажи, чтобы камень выбросила.

Ничего себе! Анька, вместо того, чтобы спрятаться за мою спину, ухватила булыжник и стояла с таким видом, словно примеряясь — не то по башке наглецу засветить, не то в другое, менее опасное место. Стало быть, булыжник оружие не только пролетариата, но и маленькой крестьянки.

— Аня, бить дяденьку мы не будем, — хмыкнул я, забирая камень и отбрасывая его в сторону. — Оказывается, это мой знакомый, но невоспитанный.

Эх, Анька, даже не знаю, что и сказать. Молодец, конечно, но хвалить я ее пока не стану.

— Перчатки испачкала, что Ольга Николаевна подарила, — пожаловалась Анька.

Перчатки у девчонки и на самом деле оказались испачканы. Вытащив носовой платок, осторожно стер грязь.

— Ну вот, ничего страшного.

— Теперь вы платок испачкали, — пробурчала Анька.

Усмехнувшись, я ухватил Анечку под локоток и сделал попытку обойти студента. Но тот, пусть и пребывал в некотором смятении, не сдвинулся с места.

— Иван, так ты что, меня не узнал? Это же я, Гришка Прохоров. Мы же с тобой три с половиной года рядом сидели!

— Был рад вас увидеть, — сухо ответил я, намереваясь отодвинуть-таки этого слишком навязчивого субъекта.

— Иван! Чернавский! Если ты на меня в обиде — то ты не прав.

В обиде? А вот теперь уже интересно. На что это я должен быть на него в обиде? Хм… Доставка студента из цитадели знаний в родительский дом. И прокламации, которые я читал со своими друзьями. Кажется, нарисовался один из друзей.

— Да что вы, Григорий, какие теперь обиды? — усмехнулся я. — Время прошло, все обиды забылись.

— Иван, так почему же на вы?

— На ты можно только с близкими людьми. А вы, разве, мой близкий друг? Тем более — что вы студент, а я так…

Прохоров, окинув взглядом мой «прикид», хмыкнул:

— Так вроде, и ты не бедствуешь. Одет богато. — Спохватившись, спросил: — Но ты Иван, кажется в ссылке теперь?

Я только пожал плечами, одновременно пожимая Нюшкину ладошку — мол, ничего не говори, ничему не удивляйся. А мы применим классический прием — мол, сами все знаем, но желаем, чтобы вы нам сами поведали.