Таможня дает добро (СИ) - Батыршин Борис - Страница 9

Он любовался этим зрелищем минут пять, гадая заодно, почему на небе не видно луны — то ли они попали сюда аккурат в новолуние, то ли её тут вообще нет, как явления природы — как вдруг обнаружил, что одна из лодок идёт в сторону парохода и вот-вот с ним поравняется. До лодки было метров сто, не больше, и Роман даже без помощи бинокля мог разглядеть гребца. Им оказался подросток, судя по сложению и росту, лет двенадцати. Лица он видеть не мог — мальчишка сидел к нему спиной, и укреплённая но носу лодки лампа бросала отсветы на оранжевую, с белым шнуром на плече, рубашку.

Лодка, прикинул Роман, должна пройти метрах в десяти от судна. До воды недалеко, метра два с половиной от силы невысокий, до воды недалеко, метра два от силы — но если просто спрыгнуть вводу, всплеск наверняка привлечёт внимание людей на палубе. Правда, там сейчас довольно шумно — матросы на корме возятся с якорной цепью, перекрикиваются грохочут кувалдами, зычно распоряжается боцман — такая какофония способна заглушить звуки и погромче. Но нет, рисковать не стоит — лучше спуститься тихо, по канату, а потом плыть наперерез лодке. Главное, чтобы его не заметили уже на воде — но тут уж ничего не поделать, надежда на то, что полубак закроет пловца от посторонних взглядов. Лодка всё ближе, до неё не больше тридцати метров — всё, тянуть больше нельзя… Роман воровато огляделся, ухватил кончик троса, уложенного возле лебёдки аккуратной бухтой и медленно, чтобы нечаянно не плеснуть, свесил за борт. Секунда, другая… лодка приближалась, он видел, как мальчишка-гребец сгибается и разгибается, орудуя вёслами. Канат коснулся воды — пора!

— Эй, Рамон, ти куды? Скупатьися хочешь, або в ухилянты подався? Ни, мы так не домовлялися!

Матросы на корме гремели цепями, поэтому он не услышал, как подошёл Микола. Роман обернулся — и уткнулся взглядом в тризуб на груди под распахнутой камуфляжной курткой, висящий на плече автомат и гнусную ухмылку. Думать было некогда, говорить не о чем — он прыгнул на украинца с места, оттолкнувшись обеими ногами, выставив руки перед собой. Удар пришёлся в диафрагму — бандит, явно не ожидавший отлетел и с размаху приложился затылком о лебёдку. Что-то хрустнуло, тело бандита (Роман тоже не удержался на ногах и свалился вместес ним) обмякло — потерял сознание, свернул шею, проломил череп? Разбираться времени не было; он вытащил из штанины «Беретту», уткнул ствол бандиту в грудь, напротив сердца, и навалившись сверху, трижды нажал на пуск. Выстрелы прозвучали глухо — вряд ли за грохотом на корме кто-то мог их услышать. Тело бандита дёрнулось, изогнулось в конвульсии и замерло; Роман запихнул его между лебёдкой и люком, на то место, где сам недавно прятался от шторма, старательно укрыл брезентом и обернулся. Шлюпка уже поравнялась с форштевнем, всё, тянуть больше нельзя!

По канату он спустился на руках, упираясь подошвами в борт. Пистолет, который Роман забыл спрятать в карман или назад, под штанину, больно впивался в ладонь — из-за этого он едва не сорвался и не полетел в воду. Но обошлось — бесшумно соскользнув с троса, он оттолкнулся ногами от борта, моля небеса о том, чтобы не привлечь к себе внимание всплеском, рябью на «лунной» дорожке, протянувшейся от маяка. И снова обошлось: гребец заметил его и подработал вёслами, развернув лодку так, чтобы борт её заслонял пловца от парохода. Роман закинул внутрь сначала пистолет — тот загремел по решёткам-пайолам на дне лодки, — и перевалился сам, стараясь как можно сильнее вжаться в планширь. И только тут понял, что лодочник может и не захотеть забрать его с собой. И что тогда делать — прыгать за борт и топиться, не дожидаясь, когда это проделают с ним побратимы убитого бандита?

V

— Так ты, значит, журналист? — спросил шкипер. — Он и в самом деле напоминал мультяшного капитана, и не только внешне. — Ну и угораздило же тебя, парень…

Роман сидел в кают-компании — небольшой, не слишком просторной, с низким, с поперечными деревянными брусьями (бимсы, кажется? Кто их разберёт…) потолком, отделанную, однако, с некоторой претензией на роскошь. Судовладелец, кем бы он ни был, не жалел на обстановку средств: панели из тёмного, с благородным красноватым оттенком дерева, бронзовые подсвечники и уголки на особой, «штормовой» решётке, уложенной на столешницу — чтобы не ездила по ней при качке посуда… В буфете ярко сияет начищенное серебро, на каждой кружке, на каждом подстаканнике (были там и такие), на каждом серебряном графине — силуэт шхуны с узкими треугольными парусами на трёх мачтах… И надписи, сверху и снизу силуэта — «Квадрант-II», русскими буквами и латиницей. Латинский алфавит использовался в языке, на котором говорили и жители Зурбагана (так, оказывается, назывался город на берегу бухты) и команды судов, прибывающих в порт Зурбагана и уходящих прочь. Куда, откуда, зачем? — объяснения были слишком невероятны, Роман предпочёл оставить их осмысление на потом. Пока он понимал одно: все эти корабли, откуда бы они не являлись, и их пароход в том числе, находили путь в гавань по свету маяка. Вроде бы, ничего удивительного, маяки для того и ставят, чтобы они указывали путь мореходам — но уж очень выделяли здесь это слово, выговаривали его именно там — Маяк, с большой буквы — и это несомненно, означало что-то очень, очень важное…

Всё это Роман узнал в течение последних полутора часов, заодно с именем шкипера — Михаил Христофорович Осетинов, русский, гражданин Российской Федерации, в настоящий момент пребывающий вдали (да ещё и в какой дали!) от родных пенатов. Что до названия судна, то его он узнал ещё до того, как спустился в кают-компанию — прочёл сначала на элегантно выгнутой корме шхуны, а чуть позже — на спасательных кругах, висящих на леерах.

Скверные ожидания, с которыми Роман карабкался в лодку, не сбылись. Никто не собирался гнать его прочь, или выдавать бандитам. Мальчишка (на плече его оранжевой, расстёгнутой на груди рубашки действительно висело нечто вроде аксельбанта, только не из плетёного шнура, а из чего-то вроде очень толстой, широкой тесьмы) поприветствовал гостя на том же, похожем на эсперанто, языке. Роман, как мог, ответил — две-три фразы он успел подслушать у матросов парохода, добавил несколько слов на английском, испанском и французском. Юный лодочник (или бакенщик?) взялся за вёсла и направил свою лодочку ко входу на внутренний рейд, прочь от парохода. Там по-прежнему лязгал металл, и суетились на корме матросы — побег Романа пока оставался незамеченным, но он всё равно нервничал. Хотелось поскорее убраться подальше, и он жестами показал, что готов сесть за вёсла. Мальчишка кивнул, извлёк из-под банки и вставил в отверстия планширя уключины — железные рогульки, похожие на миниатюрные ухваты, такими в старых советскихмультиках пользуется Баба-Яга, чтобы посадить в печь чугунки или Ивана-Царевича. Роман отвязал привязанную к пайолам пару длинных, тяжеленных, с большими, залитыми свинцом вальками, вёсел (и как только пацан управляется с такими?) и принялся по одному вставлять их в уключины. С первым он справился легко, а когда взялся за второе, то рукоятка первого, чья лопасть болталась в волнах, чувствительно угодила ему по лбу. Какими, кажите, словами отреагировал бы любой русский человек на такую вот коллизию? Именно их и произнёс Роман — и едва не вывалился из лодки, услышав в ответ: «Русский? С Земли?»

Придя в себя после секундного ступора — «Как? Откуда? Почему?..» — он уселся на переднюю банку и принялся грести. Лодка прошла мимо броненосца — он высился из воды мрачной, чёрной скалой, и лишь редкая цепочка огоньков окаймляла палубу и мачты, — и направилась, подгоняемая ударами теперь уже четырёх вёсел, вглубь бухты. По дороге и Роман, и его спутник говорили без умолку, обильно пересыпая свою речь специфическими сугубо российскими речевыми конструкциями или юный бакенщик (или всё же лодочник?) как выяснилось, неплохо владел. Но, отметил молодой человек, сочные матюги не несли в его устаххарактера нецензурной брани — видно было, что мальчишка попросту нахватался их от кого-то и теперь вставляет к месту и не к месту, пытаясь сделать свою речь понятнее для нового знакомого.