Таможня дает добро (СИ) - Батыршин Борис - Страница 4

Он помотал головой, отгоняя непрошенное видение. В самом деле, что за вздор — откуда в две тысячи двадцать четвёртом году взялось всё это стимпанковое великолепие, тянущее, между прочим, не на один миллион долларов? Нет, быть того не может… а с другой стороны — не обманывают же его собственные глаза?

Пароход один за другим издал три прерывистых гудка. Под кормой забурлило, и судно замедлило ход, поворачиваясь к баркасу бортом. Шкипер дёрнул рукоятку газа, сбрасывая в свою очередь обороты, и помахал пароходу рукой, словно своим добрым знакомым. Люди, стоящие на мостике и на палубе, замахали в ответ, и Роман увидел на плече одного из них знакомый до боли «Калашников» — что в такой близости от берегов раздираемой гражданской войной страны не сулило ничего, кроме проблем.

Роман снова покосился на шкипера. Тот никак не реагировал на происходящее — стоял и рассматривал приближающееся судно, гоняя из угла в угол губ изжёванную, давно погасшую сигару. А на пароходе уже суетились матросы, спуская с высокого борта трап. Беженцы, увидев это, загомонили ещё громче, раздались гневные выкрики. Шкипер крякнул, пошарил за спиной, извлёк на свет божий большой никелированный и трижды выстрелил в воздух. В ответ с парохода простучала очередь, фонтанчики воды взметнулись возле борта.

Намёк был понят верно — пассажиры баркаса снова повалились на палубу, некоторые закрывали головы руками, словно это могло спасти от пуль. Давешний матрос-араб,, что (тоже, как заметил Роман, не слишком удивлённый происходящим) побежал вдоль борта, выбрасывая наружу старые автомобильные покрышки на коротких тросах — кранцы. Малое время спустя баркас мягко ткнулся в высоченный, чёрный, весь в потёках ржавчины, пароходный борт, и по раскачивающему трапу на палубу баркаса слез автоматчик. Картинно расставил ноги, вскинул калаш (укороченный АКС-74, «ксюха» с парой рожков, перемотанных синей изолентой) и дал длинную, на пол-магазина очередь — веером, над самой палубой, едва не по головам беженцев. За очередью последовала длинная тирада, в которой матерные периоды густо перемежались характерными украинскими оборотами — и Роман с ужасом осознал, что, кажется, влип по-настоящему.

Он попятился к противоположному борту, стараясь, чтобы между ним и пришельцем оказалось как можно больше народу. Нащупал под рубашкой паспорт, швырнул в воду. На миг его прошиб холодный пот — документне хотел тонуть, болтался в волнах возле борта, словно подмигивая оттуда двуглавым орлом, вытесненным золотом на вишнёвой пластиковой корочке. «Заметят, вытащат…» — заметалась в голове паническая мысль, но тут движок затарахтел, провернул винт, и клятый аусвайс утянуло под баркас.

Автоматчик, как и все остальные, ничего не заметил, и Роман с облегчением перевёл дух. Теперь можно хотя бы не опасаться, что его пристрелят на месте — облик пришельца, татуировки на груди под распахнутым жилетом (свастики, профиль Степана Бандеры, изображения мёртвых голов, «Железных крестов» и тризуба) не оставляли сомнений, что именно так он и сделает, едва опознав в пленнике клятого москаля. Как и прочие его приятели — Роман видел, как минимум, двоих. Эти стояли наверху, принимая взбирающихся по трапу беженцев. Под мышкой у одного был зажат ещё один автомат — Роман опознал в нём румынский «Калашников» с характерной проволочной загогулиной приклада и деревянной рукояткой на цевье. За спиной у второго болтался израильский «Узи». Они со смешками и матюгами, по одному выдёргивали беженцев наверх, обыскивали и отправляли дальше, в руки своих «коллег», Роман заметил, что обыск вёлся не слишком старательно — украинцы ограничивались тем, что наскоро охлопывали карманы беженцев, отбирали документы и телефоны, но, похоже, уделяли больше внимания не процессу обыска, а женщинам,оказавшимся в числе пассажиров. Одной из них была та, что угостила Романа лепёшкой — тогда было не до того, но теперь он видел, что она, хоть и не молода, но достаточно привлекательна, со стройной фигурой, которую безуспешно пытается скрыть складками арабской накидки. Рядом с женщиной тёрся пацанёнок лет двенадцати, босой, в разодранной на пузе футболке — взгляды, которые он бросал на украинцев, не сулили им ничего хорошего.

Такое безалаберное отношение к делу обыска была Роману на руку. Он совсем, было, собрался отправить вслед за паспортом и пистолет, но теперь передумал. Ствол ещё надо незаметно вытащить из штанины — а это риск, куда больший, чем шанс, что его найдут при обыске. Да хоть бы и нашли — ну, отберут, ну в зубы дадут, переживёт как-нибудь…

Была и другая проблема — смартфон. Отдавать его не хотелось, улучать момент, приматывать остатками скотча к второй лодыжке- значило спалиться наверняка. Роман засунул гаджет сзади за ремень, на место выброшенного паспорта, а вместо него засунул в карман джинсов кнопочный мобильник — тот самый, найденный в бардачке брошенной машины. Пристроился в конец очереди, ведущей к трапу, попутно получив тычок в спину от матроса-араба (тот, вооружившись помповым дробовиком, суетился, наводя порядок на палубе) и стал ждать.

Уловка сработала. Обыскивавший Романа украинец извлёк мобильник и принялся нажимать кнопки. Список контактов его не заинтересовал — фамилии были на арабском. Роман успел заметить, что из всей вооружённой четвёрки этот язык знал только владелец румынского автомата, а он очень кстати был занят беседой со шкипером. Речь шла о размере вознаграждения за партию беженцев, только что взятую на борт парохода. Похоже, «продавца» не устраивали условия сделки — он грозно орал и требовал прибавки, угрожая в противном случае разорвать деловые отношения. Украинец вяло отбрёхивался, мешая английские и арабские фразы, и Роману показалось, что он вовсе не горит желанием ссориться. Видимо, рассчитывает на новые партии беженцев? — подумал Роман, — и тут его дёрнули за рукав.

Досматривавший его вещи украинец, оказывается, закончил изучать мобильник, выбросил его за борт и взялся за документы. Повертел карточку Красного Креста, сличил фотографию с оригиналом (для этого Романа заставили повернуться и поднять подбородок) и, удовлетворённый результатом, швырнул удостоверение в ящик, в котором уже лежали разноцветные корочки, изъятых у других пленников. В том, что и он, и остальные пассажиры баркаса, теперь именно пленники, а задержавшие их люди не имеют никакого отношения к иммиграционной службе, неважно, Турции, Республики Кипр или какого-нибудь другого государства — сомневаться не приходилось. Это были обыкновенные бандиты, промышляющие торговлей людьми — Роман не раз слышал о подобном, как и о том, что занимаются они, в том числе и торговлей органами. Он потребовал вернуть документы, но получил лишь болезненный тычок стволом в солнечное сплетение. После чего бандит указал на бухту каната и на скверном английском потребовал сесть, держать язык за зубами и не шевелиться. Требование для убедительности было подкреплено матерными оборотами с привычными уже вкраплениями соловьиной мовы.

Спорить с вооружёнными до зубов бандитами — затея, бессмысленная изначально, даже если в штанине у тебя спрятан пистолет с полным магазином. Роман послушно уселся на указанное место и, ожидая, пока украинцы закончат с обысками, задумался — а с какой это стати его отделили от прочих пленников? Вероятно, дело в документах — а может, и в его внешности? Со своей русой шевелюрой, веснушчатой круглой физиономией он мало походил на сирийца. Варианты тут могут быть любые — например, требования выкупа или, скажем, попытка вербовки. Такие преступные организации — а эта компашка явно принадлежит к одной из них, — должны иметь своих людей повсюду, и лишний «сотрудник» им не помешает. Правда, с тем же успехом, это мог быть и допрос с последующей ликвидацией опасного свидетеля, и вот тогда и придёт время вспомнить о припрятанном пистолете…

Роман стал прикидывать, как упадёт на палубу, как в перекате выдернет ствол из брючины — и тут мысли его были прерваны самым трагическим образом. Украинец с румынским клоном «калаша», оказывается, не собирался удовлетвориться созерцанием женских форм, прикрытых, к тому же, складками одежды. Он прошёлся перед сгрудившимися в кучку беженцами — раз, другой, — и ткнул пальцем в одну из женщин. Это была та самая, что дала Роману лепёшку — она ещё во время обыска привлекла внимание бандита, и теперь тот орал, требуя выйти вперёд. Женщина испуганно замотала головой, сделала попытку спрятаться за спинами соседей. Бесполезно — бандит распихал людей, за руку выволок сопротивляющуюся жертву из толпы, и принялся ощупывать грубо, бесцеремонно — словно рабыню, только что купленную на невольничьем рынке. Роман замер, не зная, что предпринять — любое движение вызвало бы удар прикладом, а то и выстрел в упор — и мог лишь скрипеть зубами в бессильной ярости.