Таможня дает добро (СИ) - Батыршин Борис - Страница 13

— С вашего позволения, Сергей Дмитриевич, я лучше вот сюда.

И показал на соседнюю лавчонку. Витрины у неё не было — вместо этого над приоткрытой дверью покачивалось на ветру ажурное отчеканенное из тонкой меди изображение скрипки и флейты поверх надписи латиницей.

— «Продажа нот и музыкальных инструментов». — прочёл Сергей. — Признаюсь, молодой человек, вы сумели меня удивить — дело в том, что все, кому я раньше показывал Зурбаган, обычно стремились посетить именно оружейный магазин. Ну, да коли есть желание — отчего бы не зайти? Признаюсь, мне даже любопытно — что вы там выберете?

— Банджо? — Сергей озадаченно крякнул, рассматривая покупку. — Нет, хорошая вещь, я не спорю, но почему не гитара? Я не специалист, но, по-моему, тут есть весьма достойные экземпляры.

— На банджо я начал играть ещё во время учёбы в Универе. Мы с ребятами собрали тогда группу, исполняли джазовые композиции. Я тогда действительно играл на гитаре, но когда перешли на кантри, мне и пришлось освоить — что за кантри без банджо, сами подумайте… — Роман постучал согнутым пальцем по мембране, натянутой под четырьмя струнами, и инструмент отозвался звенящим гулом. — А тут увидел, и сразу решил, что беру! Сами подумайте: гитару на парусном судне сберечь будет трудновато — отсыреет, дека покоробится, фанера расслоится и всё, можно выбрасывать! А тут массив красного дерева, сантиметр, не меньше — хоть водой поливай, что ему сделается? Разве что мембрана попортится от сырости, так её и сменить недолго… А винты какие, колки — это вам не серийная штамповка, посеребрённая латунь, ручная работа! Удобная вещь, крепкая — в любой угол можно засунуть, хоть под койку и будет там лежать безо всякого вреда…

— …С фортепьяно и полмили не пройти,

Скрипка сырости не терпит — пропадёт.

И орган по Нилу вверх не провезти,

Чтобы в тропиках звучал он средь болот… — прочитал нараспев Сергей.

— … Ну а я качаюсь в ранце за спиной,

Сжато кофе и беконом с двух сторон.

И когда отряд ползёт как неживой,

Слышен тотчас подгоняющий мой звон… — подхватил Роман. — Я собирался переложить «Песнь Банджо» на музыку, да всё руки не доходили…

— Может, теперь дойдут. Я ведь, не поверите, тоже когда-то пел Киплинга, правда, под гитару. И «Пыль-пыль-пыль», и «Фузи-Вузи», и «Наше море кормили мы тысячи лет…» Давно это было, лет тридцать назад…

Роман кивнул. Он уже знал удивительную историю собеседника, перенесшегося через Фарватеры на тридцать лет вперёд.

Сергей взвесил инструмент на руках, провёл ладонью по полированной древесине, прикоснулся — нежно к струнам.

— Да, для кубрика самый раз будет… — сказал он. — парни порадуются, им не хватает в рейсе развлечений. А так — вечерком, после вахты… приходилось, может, слышать песни шанти? Их только под банджо и петь….

Роман согласно кивнул. Он знал, конечно, об особых, морских песнях, которые моряки пели при разных судовых работах — одними отмеривали ритм, работая со снастями, другие — тягучие, длинные — пели на отдыхе, под третьи все разом выбирали шкоты или подтягивали к реям тяжёлые полотнища парусов.

Сергей словно прочёл его мысли, и покосился — исподлобья, испытующе.

— Вы что же, решились всё-таки остаться у старины Бонифатьича? Если да — не могу не одобрить!

«Уже пятый раз. — отметил, едва удержавшись от вздоха, Роман. — Пора с этим что-то делать…»

— Давайте договоримся, Сергей Дмитриевич… — он постарался, чтобы голос звучал по возможности официально. — Когда решу — я сам об этом скажу, и не нужно всё время торопить и переспрашивать. Вы лучше рассказали бы, что тут у вас творится — а то сплошные урывки, намёки…. как тут что-то решать?

— Хорошо, будь по твоему! — Сергей похлопал его по плечу, как показалось– с облегчением. — Только давай договоримся: дальше на «ты», не настолько уж я тебя старше. А сейчас — бери свою балалайку и пойдём-ка мы, в самом деле, в «Белый дельфин»! У тётушки Гвинкль морская кухня лучшая в Зурбагане — пальчики оближешь, а уж эль… Закажем по паре пинт, посидим, я всё и объясню. Только уж и ты расскажи насчёт парохода с беженцами — очень меня эта тема интересует. Нельзя её просто так взять и задвинуть подальше, никак нельзя…

— Всё, больше не могу, лопну! — Роман сыто икнул и, ничуть не смутясь, откинулся на спинку стула. Да и с чего смущаться — нравы в заведении царили самые простецкие, под стать заполнявшей его публике. — Случалось мне бывать в разных рыбных ресторанах — и на Кипре, и в Италии, и на островах Греческого Архипелага — такие маленькие, словно из позапрошлого века, там готовят по бабушкиным рецептам — но до здешней кухни, кажу я вам, им всем далеко! Устрицы, запечённые под винным соусом — это нечто, а уж буйябес!..

Он и Сергей сидели в «Белом дельфине» уже второй час и за это время успели продегустировать несколько фирменных блюд, запивая их ледяным элем, который тут подавали в большом запотевшем глиняном кувшине, вмещавшем, как сообщила подавшая его хозяйка заведения, четыре полные пинты. Сейчас кувшин был пуст почти наполовину, и останавливаться на этом никто не собирался.

— Ну, это всё же не совсем буйабес… — заметил Сергей. Он тоже был сыт, доволен жизнью и добродушен — и собирался оставаться таким, пока не дошло до серьёзного разговора, ради которого они сюда и зашли. — Этот суп именуется «зурбаганская уха». А есть ещё «ланиферская» — в неё вместо устриц и креветок кладут гребешков, и непременно тех, что привозят с острова Ланифер. В отличие от колонии Ланифер из одноимённого рассказа, он не в далёких тропических морях, а милях в трёхстах на запад от Зубрагана, если идти вдоль побережья. С колонией есть регулярное каботажное сообщение, вот и возят оттуда этих гребешков — в таких здоровенных плетёных корзинах, переложенными мокрыми водорослями. Тут вся соль в том, чтобы довести моллюсков живыми, иначе вкус будет не тот…

— Похоже, здешняя география сильно отличается от той, что описана у Александра Грина. — Роман задумчиво посмотрел на большую, в половину стены, карту, висящую рядом с портретом писателя. — Он ведь тут побывал, верно?

Сергей усмехнулся. Нацедил в большую оловянную кружку эля. Сдул густую, с коричневым оттенком, пену, отхлебнул и подцепил двузубой вилкой устрицу.

— Бонифатьич успел рассказать? Да, побывал, и даже впутался тут в какую-то загадочную историю — я тебе потом. А сейчас — давай-ка к делу.

— Это про пароход? — Роман поморщился. — Я же всё уже рассказал…

— Всё, да не всё. Вот, к примеру — никто из этих украинцев не упоминал, куда они, собрались после Зурбагана? Я понимаю, тема не для обсуждения — но может, кто случайно проболтался? Куда-то ведь они везли этих несчастных, собирались передать, продать… что, так ни разу и не похвастались будущими барышами?

— Не было ничего, говорю же! Может, они и сами не знали? Я бы не удивился — по виду чистые громилы с куриными мозгами. А вот кто знал наверняка — это тот скандинав, Улоф, который меня допрашивал, я говорил…

— Да, помню. — кивнул Сергей. — Вот кого бы подержать за кадык. Но сие, увы, невозможно — сбежал, мерзавец, скрылсявместе с пароходом и невольниками…

— Ну, так он снова появится! Если рейс удачный, приносит прибыль — наверняка захотят повторить!

— Захотят, верно… — Сергей повертел вилку в пальцах. — Но тут вступают в дело законы Зурбагана, и тут есть свои особенности. Ты ведь заметил, что ваш пароход — кстати, он называется «Серая чайка», запомни на будущее — не входил на внутренний рейд?

— Заметил, конечно. Стоял на бочке, на внешнем рейде, меня ещё пацан, бакенщик, там подобрал.

— Фитильщик. Они называют себя фитильщиками, это важно.

— Да хоть фонарщиками. И при чём тут внешний рейд?