Дом ста детей. Целительница для Генерала-Дракона (СИ) - Кофей Ева - Страница 29

Получилось! 

К малышу я шла полная надежды на его скорое выздоровление, и когда его белые губы коснулись кружки с отваром и прозвучали первые громкие глотки, то я убедилась в том, что надежда моя не напрасна. 

У малыша почти сразу порозовели щёчки. Он начал дышать ровнее и вскоре заснул, уткнувшись носиком мне в плечо, спокойным глубоким сном. 

Я просидела так с ним до обеда. Пока к нам не постучалась Софи.

– Марьяна, – тихо позвала она, и я сразу же проснулась. – Там все хотят есть. Волк не уходит и никто не выходит из дома без твоего разрешения. Так Ася распорядилась. У неё, к слову, жар поднялся… А, и еды, которая у нас оставалась, больше нет, – развела она руками. 

– Нет? – с меня слетели остатки сна.

Хотя чему я удивляюсь? В приюте теперь примерно сорок детей. Если я правильно посчитала…

– Ладно, сейчас придумаем, – поднялась я, оставляя напоследок поцелуй на лбу ребёнка. – Молоко есть. И приготовим что-то более существенное. Ты ведь мне поможешь?

– Конечно, – улыбнулась Софи. – А ты меня взамен выслушаешь? Хочу поделиться… А то поговорить не с кем, вокруг мальчишки и малышня. 

– Разумеется, я с радостью, – отчего-то потеплело у меня на душе. 

– А я говорила им, – Софи сидела на лавке под окном, помогая мне чистить клубни топинамбура маленьким, тупым ножиком и сразу же мыла их в тазике с водой, что стоял у её ног, – а они не верили. 

– Что говорили? 

Софи улыбнулась и повела плечом:

– Что готовить, это легко, было бы с чего. И работа на кухне, мол, не работа даже, а почёт и забава в одном лице. 

– Милах небось сказал? – рассмеялась я. 

– Угу… – старательно выскабливала она кончиком ножа тонкую кожуру из особенно неудобных участков клубня. 

– Так чего мы мучаемся? – поднялась я с пола, где на расстеленном полотенце перебирала фасоль. – Нужно его и позвать, раз умный такой! 

Совсем недавно мы выяснили опытным путём, что для того, чтобы малышня не мешала работать, нужно её попросить помочь… К сожалению, когда дело касалось трудоёмкой и монотонной работы, надолго детей не хватает и, от греха подальше, они спешат ретироваться из помещения, прячась от трудностей и дел где-то в недрах дома. 

Таким образом, за эти пол дня, что мы с Софи провели на кухне, здесь побывало двенадцать ребят, что попеременно заверяли нас в своём желании помочь.

А работы и правда было много! И разной, каждому на выбор: следить за огнём в плите и каминах. Заготовить хвороста про запас и хотя бы на завтра. Мыть и чистить овощи. Наносить воды для приготовления обеда и ужина. Принести воды для купания малышей на ночь и стирки. Сама стирка, штопанье одежды. Нарезка трав для лекарств и для супа (сейчас это было одним и тем же, выбирать здесь особо не приходилось). Помочь мне перебирать крупы и бобы, которые, как оказалось, принесли с собой «дети Гейла». Помыть баночки и бочонки для будущих заготовок на зиму. И многое другое…

Милаха я нашла сражающимся с крапивой. С красными по локоть руками из-за ответных ударов противника, но счастливого до невозможности. Сама ему разрешила недавно выйти, и вот результат.

Меня даже потянуло сказать ему, что раз уж он крапиву уложил, зная, что я и её собиралась заготовить на зиму для кровоостанавливающего настоя и ради витамин, то пусть теперь он порежет толстые стебли и положит сушиться! 

Но, знаю, что делать этого ни один ребёнок не будет. Потому что «кусачку» бить весело и ничего, если она ответит на это. А вот в «мирное время» позволять ей себя кусать, это с родни издевательства и преступления над собой.

Да и я выбрала для малыша дело «поинтереснее». 

– Кто говорил, что на кухне работать, это забава, Милах? 

Он осторожно, будто мог сломать важный для себя инструмент, положил палку к своим ногам и поднял на меня своё недоумённое, светлое личико:

– Я? 

– Ты-ты, – кивнула, сдерживая улыбку, – поэтому, идём! 

Так я и вернулась к Софи с помощником, отобрала у неё ножик, которым, чтобы порезаться, нужно было ещё очень постараться, и посадила за чистку топинамбура Милаха. 

Софи перебралась ко мне на пол, садясь рядом на коленки, и безропотно взялась перебирать своими тонкими, белыми пальчиками фасоль. 

И теперь рябые, красные и белые бобы с глухим стуком принялись падать в баночки куда более живо и весело! 

За работой и негромкой беседой обо всём на свете и ни о чём, мы не сразу поняли, что Милах всё так же сидел на лавке и терпеливо, медленно-медленно орудовал ножиком.

– Какой ты молодец, – похвалила я его, сдувая со лба выбившуюся тёмную прядь волос. 

Косынка меня не спасала, а лентами или верёвочками я так и не научилась крепко схватывать волосы в хвост. 

– Ну, так, хоть и не мужское это дело, – пробормотал Милах и высунул кончик языка от старательности, – но я, – поднял он на нас горящий решимостью взгляд, – мужчина! А мужчины должны отвечать за свои слова. 

От умиления я едва не прослезилась. Но ничего ему не ответила, боясь смутить и сбить этот хороший, правильный настрой, за который его можно было лишь похвалить. 

Или даже, более того – уважать. 

Софи оценила тоже, но, как и я, промолчала. Только вот не удержалась и, сдерживая улыбку, как бы невзначай придвинула к Милаху ещё одно ведро с неочищенными клубнями. 

Милах тяжело вздохнул, но с места своего даже не поднялся. Только к высунутому кончину языка прибавились ещё и сосредоточенно-недовольно сведённые к переносице бровки. 

– Марьяна, – тихо проговорила Софи, подсаживаясь ко мне ближе и убедившись, что Милах не вслушивается, продолжила: – а Рейн ещё вернётся к нам? 

– Должен… – я почему-то была уверена и только сейчас задумалась, почему? 

Не наивно ли было предполагать, что и предложение он сделал мне всерьёз? Пусть метка с его именем так и оставалась на моей руке, я чувствовала её. 

Да и верить без всяких доказательств в его невиновность, не глупо ли? 

И… влюбляться в императора, да ещё и не человека, разве не странно? 

Из раздумий меня вывел очередной тихий-тихий вопрос:

– Сердишься на меня? 

Я часто заморгала, не понимая о чём она.

– Прости, что?

Софи опустила взгляд:

– За то, что он оказался твоим, а думала о Рейне я… 

Я не нашлась сразу, что ответить. Не считаю, что у неё всё было всерьёз. Хотя, должно быть, для Софи это не так. Если вспомнить саму себя в пятнадцать, то каждая влюблённость воспринималась «той самой и единственной, до конца». 

И как тут ответить, чтобы не обесценить и не задеть? 

– Я тебя понимаю, – проговорила осторожно. – Я скорее ожидала, что сердиться будешь ты.

Софи подняла на меня какой-то отчаянный взгляд, будто с вызовом. Но голос её прозвучал твёрдо и спокойно:

– О, нет, ты же не специально и сама не выбирала этого. Ведь так? – всё-таки добавила она.

– Так, – улыбнулась я. 

– Хорошо… – вернулась Софи к работе. – А Гейл, считаешь, я нравлюсь ему, или мне кажется?

Я ответила, как действительно думаю:

– Ты не могла не понравиться… Но он настораживает меня. Лучше скажи, что думаешь об Иве? Его ты знаешь куда лучше, он кажется надёжнее и роднее. 

– Роднее… – печально улыбнулась она, казалось бы, одними глазами, глядя в никуда перед собой, наверняка представляя его образ. – Он ведь, как младший брат.

– Разве так заметно, что он младше? Говорит, словно взрослый, так же себя ведёт. 

Но «не дикая» тоже очень хорошо… Потому что был шанс, что специально кидаться ни на кого зверь не станет. 

К счастью, пока так оно и было, но доверять оголодавшей волчице я долго бы не стала. И у выхода остановила Асю, не пуская её во двор.

– Там мои подопечные! – возмутилась она сначала, перекинув за спину две своих чёрных косички. 

– Как и мои, – ответила я строго, – и ты в их числе! Ты вот сказала всем меня слушаться, как они будут это делать, если сама этого не соблюдаешь? 

Я выбежала на крыльцо, оставив её в холле, веря, что девочка не переступит порог.