Изгои. Часть вторая (СИ) - Калиничев Иван - Страница 3

— Но ведь по сценарию инспектор Вампилов — потомственный донской казак? — возразил режиссер.

— Ну они там, на югах, все чернявенькие, — прозвучало в ответ. — Вот в «Тихом Доне» у Григория Мелехова, между прочим, тоже были турецкие корни.

— Но Вампилов блондин с голубыми глазами!

— А станет шатеном с карими. Подумаешь, проблема! Какая разница?

— И как мы это объясним зрителю?

— Ну а кто тут режиссер? Придумай что-нибудь. Вон, Остапа Бендера сыграл грузин, и ничего, прокатило. Между прочим, Остап Бендер был сыном турецкоподданного, хе-хе.

После разговора режиссер не спал три ночи, думал, как же ему изменить национальность главного героя, да так, чтобы это выглядело натурально, не казалось притянутым за уши. Но безуспешно. Все возникающие в голове варианты категорически ему не нравились. К счастью, проблема отпала сама. На четвертый день продюсер позвонил и велел оставить все как есть. «Неужели в нем проснулся здравый смысл?» — подумал Остап. Но все оказалось намного проще: любовницу застукали с другим, и она лишилась и роли, и богатого папика.

Да, если бы он вернулся в прошлое, то непременно послал бы на три буквы того продюсера и его любовницу. Но в настоящий момент ему предстояла схватка, из которой он должен выйти победителем.

Однако Фунт отказывался драться. Он бросил топор на землю и скрестил руки на груди.

— Бери топор! — крикнул Остап и хотел было добавить «Мочи хардкор!», но подумал, что цитата из песни «Короля и Шута» вряд ли окажется понятой.

— И не подумаю.

— Я сказал, бери топор! — он взмахнул мечом над головой.

— Нет.

— Ты предпочитаешь казнь поединку?

— Хорошо, уговорил. Я буду с тобой драться.

Фунт нагнулся, делая вид, что собирается поднять с земли топор, но вместо этого сунул руку за голенище сапога, и в его руке блеснул серебристый пистолет.

— В этот раз осечки не будет! — злобно произнес урка и направил ствол на Остапа.

Зверюги стремительно приближались.

— Что будем делать? — задал совершенно естественный вопрос Кабан.

— А какие варианты? — встречно спросил Луцык.

— Мы умрем! Мы все здесь умрем! Умрем! Умрем! Умрем! — заверещала Гюрза.

— Прекратить панику! Спрячемся под перевернутой повозкой! — скомандовал Левша. — Хватайте Пятака и тащите его туда!

В укрытии было тесно и темно, воняло плесенью.

— Фу, кто бзднул? Кабан, ты? — Луцык зажал нос.

— Тебе не надоело? — обиженным голосом спросил обвиняемый.

— Что именно?

— Ведешь себя как шут гороховый.

— Ну прости, коли обидел.

— Скажи, Луцык, а ты и на смертном одре будешь шутить? — спросила Джей.

— Постараюсь и там. Везде нужно держать марку.

— Даже на пороге смерти?

— Особенно на пороге смерти!

— А в аду?

— С чего ты решила, что я попаду в эту жаровню? Может быть, мне уготован рай.

— Маловероятно.

— Почему это?

— Потому что все писатели попадают в ад. И главным наказанием там будет…

— Целибат?

— Нет. Вечный творческий кризис.

— Ну уж это я как-нибудь переживу.

— Тогда… тогда… Тогда дьявол заставить тебя работать литературным негром на Дарью Донцову.

— А ты хоть одну книжку Донцовой читала?

— Не читала. А ты, можно подумать, читал.

— Было дело. Когда лежал в больничке с аппендицитом, пролистал парочку ее «шедевров». Идеальное чтиво, чтобы убить время. Так что не гони.

— Ты неисправим, Луцык.

— Есть такое.

— А если в аду не будет пива? Как тебе такое наказание? Представь, ты навсегда застрял в месте, где нет ни баночного, ни разливного, ни бутылочного. И всюду тебя подстерегают опасности, всюду враждебный мир…

— Ты про Карфаген сейчас говоришь?

— А ну-ка тихо! — вмешался Левша. — Ящеры уже здесь.

— И что? Они наверняка видели, куда мы спрятались.

— Неизвестно. Так что лучше говорить шепотом, если уж молчать вы не можете.

— А они вообще могут нас отсюда достать?

— Вряд ли. Но ящер — хитрая и коварная тварь. Он любит поиздеваться над жертвой, помучить ее. А уж загнать в ловушку — любимая забава. Так что они будут караулить нас до последнего. Кстати, воды никто не прихватил? — все промолчали. — Очень плохо, значит, времени у нас не так уж много.

— А как мы будем справлять нужду? — жалобно простонала Гюрза.

— Что, пи-пи захотела? — поинтересовался Левша.

— Пока еще нет…

— Придется ходить по-маленькому в штанишки, — вынес вердикт Луцык.

— Ты это серьезно?

— Серьезней некуда. А знаешь, куда по-большому?

От разъяснений его избавил очнувшийся и непонимающе озирающийся Пятак:

— Что вообще произошло?

— Ты упал в обморок от вида крови, — пояснила Джей.

— А где мы?

— Под перевернутой повозкой.

— Почему?

— Вернулся ящер и привел с собой друга. Или подругу. А я, как назло, охрипла и не могу их отпугнуть… Кстати, пистолет у тебя при себе?

— Да куда он денется.

— Ну мало ли. Может, обронил.

— Не обронил.

— Левша говорил, что ты отличный стрелок.

— Ну правильно говорил. А что толку-то?

— Ты же можешь пристрелить ящеров.

— Как? Только они меня увидят, сразу порвут меня на части.

— Значит, надо сделать так, чтобы не порвали…

— У тебя есть план?

— Пока еще нету. Но мы обязательно что-нибудь придумаем. Я уверена, — она навострила уши. — Тише! Кажется, они пытаются перевернуть повозку.

Все затаили дыхание и прислушались. Снаружи доносился звук скребущихся по дереву когтей и мерное дыхание. Потом что-то тяжелое ударилось о борт повозки, после чего раздался громкий, похожий на львиный рев.

Джей непроизвольно прижалась к Луцыку всем телом.

— Что, страшно? — спросил он.

— Еще как! Можно подумать, что тебе нет.

— Ни капельки.

Луцык, конечно же, врал, он боялся до чертиков.

Прошло двадцать минут. Ящеры, кажется, поняли, что лучше подождать, пока добыча сама придет к ним в пасть, и прекратили попытки вновь поставить повозку на колеса.

А в убежище тем временем кипели нешуточные страсти. Теснота, кромешная темень, духота и максимальная близость опасности — те еще стрессогенные факторы.

Гюрза обвинила Кабана в том, что тот слишком плотно к ней прижался.

— Ты это специально делаешь⁈ — вспылила она.

— Что делаю? — не понял Кабан.

— Трешься об меня.

— Ничего я не трусь.

— Трешься!

— Нет.

— Да!

— Нет же.

— Трешься! А ну отодвинься.

— Было бы куда…

— Я тебе лицо расцарапаю, если будешь продолжать в том же духе.

— Ребята, я же просил потише, — сказал Левша.

— Заткнись, старый хрыч, — рявкнула на него Гюрза.

Кабан вспомнил, как недавно они с ней нормально болтали, и ему пришел на память сюжет фильма по повести Стивенсона «Странная история доктора Джекилла и мистера Хайда». Там добродушный эдинбургский докторишка поставил над собой дерзкий и опасный эксперимент и тем самым выпустил на волю из глубин подсознания темное «я» — зловещего негодяя и убийцу. Что-то подобное лезло и из Гюрзы. Книгу или кино о ней можно было бы назвать «Странная история Гузель Дасаевой и стервы Гюрзы». Кабан, подумав так, даже усмехнулся и неожиданно для самого себя прихрюкнул.

— Это что сейчас было? — вскрикнула скандалистка.

— А сейчас ты про что?

— Ты реально воздух испортил?

— Да ничего я не портил!

— Ты пукнул! Я слышала!

— Не было такого.

— У тебя что, недержание газов?

— Все у меня нормально. Мой желудок работает как часы.

— Оно и заметно, вон какой мамон отрастил.

Луцык не мог остаться в стороне от такой интересной дискуссии:

— Кстати, есть такая книга «Дневник одного гения». Написал ее Сальвадор Дали. Знаете, кто это? Великий художник-сюрреалист со смешными усами. Ну так вот, в этой самой книге у него есть целый трактат о пуках. Очень интересная вещь! Дали утверждал, что пукать очень полезно, а если человек задерживает в своем организме газы, то может нанести непоправимый ущерб своему здоровью. Цитирую: «Чтоб здоровеньким гулять, надо ветры выпускать».