Тайна постоялого двора «Нью-Инн» - Фримен Р. Остин - Страница 7

– Это экстраординарное дело, Джервис, – сказал он.

– Совершенно верно, – согласился я, – и весь вопрос в том, что надо сделать?

– Да, – произнес он задумчиво, – это необычайно трудный вопрос. И он зависит от того, как решится другой вопрос: что происходит в том доме?

– А как вы думаете, что в нем происходит? – спросил я.

– Не надо спешить, – ответил он. – Мы должны действовать осторожно, Джервис, должны тщательно отделить юридическую сторону от медицинской и не путать то, что мы знаем, с тем, что мы подозреваем. Теперь о медицинских аспектах дела. Первый вопрос, который встает перед нами – имеем ли мы дело с сонной болезнью или, как ее иногда называют, черной летаргией? У нас недостаточно знаний. Я так понимаю, никто из нас не сталкивался с подобным случаем, а имеющееся описание не совсем корректно. То, что на сегодняшний день мне известно об этом заболевании, вполне соответствует симптомам, которые вы описали: период угрюмости и период сонливости, увеличивающийся постепенно, эти периоды чередуются с промежутком времени, когда больной выглядит, как практически здоровый человек. С другой стороны, говорят, что этой болезни подвержены только негры. Хотя… тут вполне возможно, что причина заключается в том, что прежде только негры подвергались воздействию условий, которые ее вызывают. Я бы обратил особое внимание на такой фактор, как сужение зрачков. Этот симптом не является признаком сонной болезни. Подводя итоги, можно сказать, что вероятность того, что пациент страдает именно от сонной болезни, мала, но с нашими недостаточными знаниями мы не можем полностью исключить ее.

– Вы думаете, что это действительно сонная болезнь?

– Нет, лично я так не думаю. Но я рассматриваю доказательства отдельно от наших суждений по этому поводу. Мы должны учесть гипотезу сонной болезни, потому что мы не можем доказать обратное. Вот и все. Но когда мы подходим к гипотезе отравления морфием, дело обстоит иначе. Симптомы во всех отношениях совпадают с признаками отравления этим препаратом. Тут нет никаких сомнений или расхождений во мнениях. Следуя здравому смыслу, мы должны принять отравление морфием в качестве рабочего диагноза, что вы, похоже, и сделали.

– Да. И начал лечение.

– Совершенно верно. В медицинских целях вы приняли более вероятный диагноз и отклонили сомнительный. Это было разумным поступком. Но для юридических целей вы должны учитывать обе возможности, поскольку гипотеза отравления связана с серьезными юридическими проблемами, тогда как вероятность сонной болезни вообще не имеет отношения к закону.

– Как-то это не очень помогает, – заметил я.

– Это только указывает на необходимость осторожности, – парировал он.

– Да, я это вижу. Но каково ваше собственное мнение по этому делу?

– Что ж, – сказал он, – давайте рассмотрим факты по порядку. Вот человек, который, как мы предполагаем, отравлен морфием. Вопрос в том, принял ли он его дозу сам или она была введена кем-то другим? Если он сделал это сам, то с какой целью? Все указывает на то, что тут речь не о самоубийстве, так же можно исключить версию наркомании. Ваш курильщик опиума не доводит себя до состояния комы. Обычно он хорошо держится в пределах установленного баланса. Напрашивается вывод, что наркотик дает ему какой-то другой человек, а наиболее вероятным человеком в этой ситуации является мистер Вайс.

– Морфий ведь не является обычным ядом?

– Да, он неудобен для отравления, за исключением варианта, когда однократно вводится смертельная доза. Но мы не должны забывать, что медленное отравление морфием может быть выгодно в некоторых случаях. Оно ослабляет волю человека, лишает способности здраво мыслить и подрывает здоровье, что может сделать его очень полезным для отравителя, преследующего такие цели как: подписание какого-либо документа или завещания, невмешательство при проведении каких-либо дел. А смерть можно вызвать и позже – чем то другим. Видите, насколько все может быть серьезно?

– Вы имеете в виду, что в свидетельстве о смерти будет указано, что она наступила по причине болезни?

– Да. Предположим, мистер Вайс дал мистеру Грейвсу большую дозу морфия. Затем он посылает за вами и предлагает вам версию о сонной болезни. Если вы примете это предположение, он в безопасности. Он может повторять процесс отравления, пока не убьет свою жертву, а затем получит от вас свидетельство о смерти от болезни, что прикроет убийство. Это довольно остроумная схема, которая, кстати, характерна для сложных преступлений. Ваш хитрый преступник планировал свое преступление как гений, но выполняет его как глупец. Хотя, возможно мы несправедливы к мистеру Вайсу.

– В чём же он сглупил?

– Здесь нужно учитывать несколько аспектов. Во-первых, он должен был выбрать подходящего врача. Ему подошел бы хороший, бойкий, уверенный в себе человек, который «знает, чего он хочет». Он быстро бы ухватился за диагноз и придерживался его. Преступнику подошел бы и невежда, склонный к алкоголизму. Но было фатальной неудачей столкнуться с осторожным ученым-практиком вроде вас, мой уважаемый друг. Если мистер Вайс действительно преступник, он плохо справился со своей задачей.

– И вы, видимо, думаете, что именно он – преступник?

– Я практически уверен в этом. Но я хотел бы задать вам один или два вопроса об этом человеке. Вы утверждаете, что он говорил с немецким акцентом. Каким был его английский? Хороший словарный запас? Он использовал какие-либо немецкие выражения?

– Нет. Я должен сказать, что его английский был безупречен, и я заметил, что фразы были хорошо выстроены даже для англичанина.

– Он показался вам «ненатуральным», я имею в виду, изменившим специально внешность?

– Не могу точно утверждать. Освещение было очень слабым.

– Вы видели, какого цвета у него глаза?

– Нет. Я думаю, они были серыми, но я не уверен.

– Возница. Вы сказали, что он был в парике. Вы видели цвет его глаз? Или какую-то особенность, по которой вы могли бы его узнать?

– У него на правой руке был искривленный травмой ноготь большого пальца. Это все, что я могу сказать о нем.

– Он не показался вам похожим на Вайса? Голосом или чертами лица?

– Вовсе нет. И он говорил с отчетливым шотландским акцентом.

– Причина, по которой я спрашиваю, состоит в том, что если мистер Вайс пытается отравить этого человека, кучер почти наверняка будет сообщником или, может быть, родственником. Вам лучше внимательно рассмотреть его, если представится еще один шанс.

– Постараюсь. И это возвращает меня к вопросу: что же делать? Должен ли я сообщить о случившемся в полицию?

– Я склонен думать, что пока нет. У вас маловато фактов. Конечно, если мистер Вайс ввел яд «незаконно и злонамеренно», то он совершил уголовное преступление и подлежит наказанию в соответствии с Законом о Консолидации 1861 года, до десяти лет каторги. Но вы не можете под присягой давать показания, если не знаете, что злоумышленник вводил. Вы не знаете, был ли это яд, у вас нет ни имен, ни адреса вашего таинственного пациента. А ещё вопрос сонной болезни. Вы отвергаете её с медицинской точки зрения, но не сможете поклясться в суде, что это не сонная болезнь.

– Нет, – признался я, – не смогу.

– Тогда я думаю, что полиция откажется заниматься этим делом, и вы поймете, что напрасно устроили скандал в практике доктора Стиллбери.

– Так вы думаете, мне лучше ничего не предпринимать?

– Пока нет. Конечно, долг врача – помогать правосудию любым возможным способом. Но врач не детектив, он не должен взваливать на себя еще и функции полиции. Нужно, конечно, держать глаза и уши открытыми, и, как правило, доктор обязан руководствоваться своим собственным мнением, но одновременно не забывать и о долге. Необходимо очень внимательно отмечать все, что, может иметь отношение к любым юридическим вопросам. В обязанности врача не входит официальное возбуждение уголовного дела и расследование, но он всегда должен быть готов, если потребуется помочь правосудию информацией, доступной ему благодаря особым знаниям и возможностям. Понимаете, о чем речь?