Мальчик, Который Выжил (СИ) - Володин Григорий Григорьевич - Страница 22

Я, слегка привстав на носки, прищуриваюсь и читаю гравировку на боку зверя:

— Гли-ня…

Глиней, значит, зовут.

Мгновение думаю и, широко улыбнувшись, командую:

— «Покатай меня, большая черепаха!»

Правда, получилось что-то вроде:

— «Больша паха, пакай!»

Хватаюсь за него и начинаю карабкаться. Глинка вздыхает. Видимо, уже осознал свою судьбу, но как верный сторожевой пес покорно стоит. С трудом закидываю ногу, устраиваясь на его спине — ну, или на том, что можно назвать спиной, если сильно постараться.

Усевшись, командую, как в былые времена:

— Впе-е-е-лёд, мойй Дуллахан!

Глиняный зверь слегка покачивается, стоя на месте, а потом всё же послушно трогается с места. Да, неуклюже, но дело пошло. Он мчится по двору, оставляя за собой грязные следы, а я… Ну, держусь как могу!

В какой-то момент мы проносимся мимо крыльца. Там стоит мама с какой-то служанкой. Мама меня замечает.

— Вячеслав! — в ужасе кричит мама, глядя, как я скачусь на глиняном эхопсе.

Её голос режет воздух, и птицы во дворе с испуганным хлопаньем крыльев взмывают вверх.

— Немедленно позовите псаря! Где Серафим⁈ — командует она так, словно случился конец света.

Весь двор приходит в движение. Один из слуг бросается ко мне, но мы с Глинкой просто обходим его по дуге. Я еще ему и язык показываю, довольный.

Все мышцы напряжены, тряска бешеная. Этого я и добивался — нагрузки. Мало просто раскрыть ядро, оно должно работать, как насос, гоняя магию по всему телу. Атрибутика должна пропитать мышцы, связки, кости. И единственный способ добиться этого — физическая нагрузка. Пропитаюсь как следует — и смогу лбом бетонную стену ломать.

Эхопсарь Серафим появляется через пару мгновений, выпучив глаза и явно не понимая, что вообще происходит.

— Серафим, сделай что-нибудь! Этот пёс разобьёт моего ребёнка! — кричит мама, указывая на меня, лихо несущегося на своём импровизированном «скакуне».

Псарь, стараясь выглядеть спокойным, быстро кивает:

— Ваше Светлость, пёс натренирован. Он не причинит вреда никому из членов княжеской семьи!

— Но он же может упасть! — возражает мама, её крики всё громче, терпение княгини явно на исходе.

Краем уха улавливаю тревожный голос матери. Что-что? Упасть? Да я вообще-то лучший наездник Винланда! Я эходраконов объезжал без седла! Я на виверенах летал без рук….

И, как будто специально назло, Глинка чуть дёргается в сторону, и я, не удержав равновесие, со всего размаху лечу вниз.

Бах! — эпично и оглушительно звучит мой приземлившийся финал, когда я падаю на землю и качусь кубарем пару метров, поднимая за собой облако травы и мелких листьев.

Мама, служанка, псарь — все бросаются ко мне. А Глинка растерялся, испуганно опустив свои глиняные уши.

Я лежу на траве, прикрыв глаза, молчу. В ноющих мышцах медленно разливается приятное тепло. Атрибутика! Сработало! Тело крепнет, усиливается! Это было не зря!

Но потом открываю глаза, нахмуриваюсь. Да, обидно, да, больно, но разве это повод сдаваться? Конечно, нет.

Медленно поднимаюсь на ноги, отряхиваюсь и решительно говорю:

— Ещё!

Ой-ой. Судя по лицу подбежавшей мамы, Глинка, похоже, только что получил бессрочную дисквалификацию. Но нет! Своего скакового пса не отдам! Буду бороться за него!

Главная усадьба Опасновых, фронтир Ареала

Захар Глебович сидел за длинным деревянным столом в княжеском кабинете, где пахло старой бумагой и пылью. Напротив него разместился воевода Матвей Мутов.

— Буду краток, Матвей Максимович. Завещание, похоже, существует, — начинает наместник Опасновых, сложив руки на столе. — И оно хранится в Царском банке.

Матвей хмурится:

— Завещание? У Светозара Алексеевича? Вы уверены?

— Да. Я недавно разговаривал с Иннокентием Ивановичем. Он подтвердил, что у князя была тайная сейфовая ячейка. Но тут есть загвоздка, — Захар делает паузу. — Открыть ячейку можно только после официального объявления смерти князя.

Матвей переглядывается с ним и скептически уточняет:

— То есть сейчас никто не может проверить содержание ячейки?

— Именно так, — кивает Захар.

Матвей Максимович слегка качает головой:

— Иннокентий Иванович мутный тип, так-то. Светозар Алексеевич о нём нелестно отзывался. Откуда банкир знает, что в ячейке завещание? Насколько мне известно, даже банковские работники не имеют права знать содержимое родовых ячеек.

Захар немного подаётся вперёд, будто хочет донести мысль точнее:

— Там может быть что угодно. Но то, что завещание тоже есть, я уверен наверняка. Эта ячейка предназначена для открытия только представителем княжества совместно с царским нотариусом и только после начала наследственного процесса. Всё так задумано.

Матвей чешет бороду, обдумывая услышанное.

— Слишком уж всё это странно, Захар Глебович. Не думаю, что Иннокентий Иванович просто так это сказал. Либо он что-то недоговаривает, либо хочет побудить вас на вредные движения.

Захар нехотя кивает:

— Возможно. Но сейчас главное — сохранять порядок в княжестве. Публичное раскрытие завещания — это дело будущего, и лучше к нему быть готовыми.

Матвей смотрит на наместника со скрытым недовольством:

— А почему банкир вообще заговорил об этом до открытия наследства?

— Иннокентий Иванович всегда преследует свои цели, — отвечает Захар с лёгким раздражением. — Он всегда так делал. Но игнорировать новую информацию мы не можем. Я уверен, что о завещании нельзя пока говорить ни Семёну Светозаровичу, ни его братьям.

Матвей хмурится:

— А княгине можно?

Захар криво усмехается:

— Думаю, она уже знает. Очень вероятно, что сам Светозар Алексеевич поделился с ней, как со своей женой. Но всё равно — лучше молчать, пока не станет совсем очевидно.

— А Иннокентий Иванович? Он точно не проболтается?

— Он дал слово молчать, — сухо отвечает Захар, но в голосе слышится лёгкое сомнение.

Матвей глубоко вздыхает, на мгновение задумывается, а затем задаёт новый вопрос:

— Ну, а что с самим завещанием? Что с ним будем делать?

— Ничего, — коротко отвечает Захар. — Пока князь официально не признан мёртвым, ячейка останется закрытой. Это уже не наша забота.

Матвей, убирая руку с подбородка, замечает:

— Послушайте, Захар Глебович, вряд ли Семёна Светозаровича обделили в завещании. Скорее всего, он и будет князем. Может, там просто распределены земли между его братьями? Закон это допускает: один князь, а до 20% земель могут перейти другим сыновьям. Светозар Алексеевич, возможно, просто хотел быть справедливым и заботился о других сыновьях.

Захар внимательно слушает, потом медленно качает головой:

— Не думаю. Если бы всё было так просто, это не держали бы в такой тайне. А раз никто ничего не знал, значит, скорее всего, княжич Семён остаётся в пролёте. И главным наследником может быть кто-то другой, очень возможно, как раз сын его любимой жены.

Матвей прищуривается, уточняя:

— Вячеслав Светозарович?

Захар вздыхает, представляя какие проблемы это сулит младшему княжичу:

— Вполне вероятно.

Моя запутанная борода! Я, конечно, в одиночку громил ацтеков пачками, но против мамы не попрешь. Мама категорически закрыла мне доступ к Глинке. Совсем. Просто запретила. И всё из-за какого-то пустяка — ну упал я с его спины, ну бахнулся слегка. И что? Я ведь ребёнок, что с меня взять? Я постоянно где-то падаю, бьюсь лбом об углы и тумбы. Дом гремит, как пасхальный колокол в праздник, — никого это раньше не беспокоило. Но вот с Глинки упал — всё, конец света.

И тут я понял: придётся идти на хитрость. Отступать я не привык, но действовать надо стратегически. Ладно, пусть даже немного нечестно. Решил, значит, обидеться. Причём всерьёз, до конца. Настроить из себя такого обиженку, чтобы у каждого, кто посмотрит, сердце сжалось.

Да, это не по-воински. Да, это совсем не в моём стиле. Но что делать? Даже самые великие стратеги иногда вынуждены идти на компромиссы.