Учебник выживания для неприспособленных - Гунциг Томас - Страница 34

Белый вернулся на свое место, взял пальцами кусок мяса и жевал его, как всем показалось, целую вечность. Марианна, отчего-то охваченная сексуальным возбуждением, сказала себе, что у него и вправду есть задатки лидера. Прожевав, он заговорил тоном, не допускающим возражений:

— Марианна правильно делает, что задает вопросы о своем будущем, и вот что мы ей предлагаем: когда вся эта история кончится, она уедет с нами. Мы предоставим в ее распоряжение достаточную сумму денег, чтобы она могла поставить на ноги, там, где мы будем, собственную компанию. Я думаю, с ее опытом и ее талантом, это надо рассматривать не как трату, но как вложение. Со временем, полагаю, это окупится с лихвой. Я прошу вас считать Марианну профессиональной удачей. Марианна, такое решение вопроса тебя устраивает?

Марианна посмотрела на Белого, потом на Черного, потом на Бурого, потом, с некоторой тревогой, на Серого. Но последний, похоже, больше не хотел открывать рот. Она зажмурилась, это и правда была удача из удач, ее ведь учили распознавать их и уметь поймать, именно так родились лучшие в мире промышленные эпопеи.

— Я согласна, — сказала она.

Подобно большой теплой волне, сексуальное возбуждение нахлынуло на нее с удвоенной силой. Скорей бы вернуться в квартиру волков, ей надо срочно заняться любовью с Белым.

— Вас это устраивает? — спросил директор по кадрам.

Жан-Жан не нашелся что ответить, он едва слушал все, что ему говорили, и вообще не знал, сколько времени обращаются непосредственно к нему. Он похлопал глазами, улыбнулся для отвода глаз и напустил на себя сосредоточенный вид, казавшийся ему подходящим к случаю.

Он находился в зале заседаний торгового центра, вообще-то это был кабинет директора по кадрам, точная копия того, что он видел в шоуруме «Икеи»: стол «Вика», обитое черным кожзаменителем кресло «Торкель», большой безобразного вида персональный компьютер. Кабинет был чистый, функциональный, совершенно безликий. Миллионы директоров по кадрам сидели в этот момент в таком же кресле за таким же столом. Даже в заставке на экране не было ничего личного: зеленеющий холм, снятый Чарльзом О’Риром в 1995 году. Этот холм, в силу того, что его видели во всех кабинетах мира раздавленные работой служащие, стал самой депрессивной картинкой на свете.

Директор по кадрам был в своем неизменном костюме от Селио, которым он подчеркивал свою принадлежность к миру руководящих работников. Старший кассир, тоже присутствовавший и сидевший справа от директора по кадрам, чуть расставив ноги, подавшись вперед, положив локти на колени, в мужественной позе человека, не стесняющегося облегчаться на публике, довольствовался синей форменной футболкой, украшенной эмблемой с вышитыми инициалами группы братьев Эйхман.

Жан-Жан не нашелся что ответить, потому что просто не слышал всего, что предшествовало вопросу «Вас это устраивает?», а не слышал он всего, что предшествовало этому вопросу, потому что рядом со старшим кассиром и директором по кадрам сидела Бланш Кастильская, в присутствии которой Жан-Жан вообще не мог ничего, кроме как смотреть на нее.

Была ли у нее большая любовь? Приключения? С какими мужчинами? О чем она мечтает? Каково это будет взять ее за руку? Чем может пахнуть ее шея? Наверно, выдрой. Но чем пахнут выдры? Этот запах теплый и пушистый, запах моря, запах озера и высоких гор, запах хвои, жаркий запах норы и торфа? А главное — каково будет погладить ее лицо? Наверняка ничего общего с холодной и чуточку склизкой кожей Марианны. Кожа Бланш Кастильской должна источать шелковистое тепло, свойственное млекопитающим. Под этой кожей чувствуется, как вибрирует и пульсирует живая жизнь.

— Извините меня, я отвлекся, — сказал Жан-Жан.

Директор по кадрам вздохнул с раздраженным видом воспитателя в детском саду.

— Вы выйдете на работу. Вернетесь в торговый центр. Будете на виду. И когда эти ублюдки придут за вами, мадам Кастильская их арестует. Вас это устраивает?

Жан-Жан поджал губы.

— Но… Их же… четверо. И они… Они, кажется, немного того…

— Не до такой степени, чтобы учинить безобразие в торговом центре, где полно народу, есть камеры наблюдения и секьюрити… Они попытаются достать вас, когда вы будете снаружи, например, садитесь в машину или выходите из нее.

— Меня готовили к ситуациям такого рода. Мы не пойдем к ним, мы заставим их выйти к нам. Паркуйтесь в точности там, где я вам скажу, и все будет готово. Я получила разрешение из секретариата братьев Эйхман, нам пришлют специально обученных людей, и они тоже будут готовы. Понимаете, эта стратегия так же стара, как сама война. Это первое. Второе — я подготовила почву.

— А… Каким образом?

— Помните, я говорила вам, как важны феромоны?

— Да, да, системогенез, нарушить равновесие системы и все такое…

— Точно. Так вот, я уже начала.

— Вы были… На месте? У них?

— Да.

— Но это же крайне опасно!

— В квартиру я не заходила. Феромоны очень летучи, достаточно распылить немного в коридорах, на лестничных клетках, в лифте их дома, и они сами сделают свое дело.

— Вы уверены? — спросил Жан-Жан.

— Нет. Я впервые пробую этот прием, но я в него верю.

— Но почему не пойти к ним с вашими специально обученными людьми и не…

— Нет, нет… Только не это. «Синержи и Проэкшен» — служба защиты, а не нападения. Это было бы совершенно незаконно.

— Вас это устраивает? — в последний раз спросил директор по кадрам тоном, подразумевавшим только один ответ.

— Ну, я… э-э… Да… Меня это устраивает.

Белый знал, что не стоит вспоминать инцидент в китайском ресторане, но то, что Серый в этот раз пошел против него, ему совсем не нравилось.

Хуже того, это его тревожило. Он не мог понять, как цоколь его авторитета, до сих пор твердокаменный, вдруг дал трещину. Ничего серьезного, разумеется, пока не произошло, было ясно, что он остается бесспорным лидером братства, но следовало сохранять бдительность. Это не должно повториться.

Серый умен, в этом нет сомнений, но он к тому же амбициозен, и эти амбиции отравляли его ум, делая его рабом глупых планов по завоеванию власти и бесплодных мечтаний о богатстве и роскоши. Если он возьмет верх, под угрозой будет вся стая, Белый был в этом уверен, и это укрепляло его решимость помешать такому развитию событий.

Это укрепляло в нем и убежденность, что надо поскорее кончать эту затею с местью, в которую сам он не верил, но которая была непременным условием равновесия Черного, а стало быть, и стаи.

И потом, эта затея с местью явно доставляла удовольствие Марианне, а удовольствие Марианны, в силу странного феномена, который он едва начал познавать и еще не мог назвать по имени, было удовольствием и для него.

Он думал обо всем этом, лежа на своей кровати. Они с Марианной только что занимались любовью столько раз, что его половой орган начал подавать признаки раздражения. Ему подумалось, что, оттрахав Марианну так, как он это сделал сейчас, он ей что-то доказал, трудно сказать, что именно, но он был в этом уверен.

Марианна вошла в спальню. Она была голая и влажная после душа. Белого завораживало ее тело: даже с виду наделенное невероятными атлетическими качествами, холодное и твердое на ощупь, как бетонная стена, оно давало ощущение силы.

И Белый знал, что это не просто ощущение.

Он смотрел, как она одевается. Она рылась в пакетах с одеждой, которую они купили ей сегодня утром в непомерно дорогих бутиках, где продавщицы строят из себя гранд-дам, полагая, что это необходимо, когда работаешь в индустрии роскоши.

Марианна надела трусики строгого фасона, серые хлопчатобумажные брюки и свитер с высоким воротом из чего-то необычайно мягкого. Ей не требовался бюстгальтер, груди были маленькие и крепкие, как мячики для гольфа.

Она зачесала назад свои длинные волосы и завязала их в хвост на манер теннисистки, выходящей на корт. Села на край кровати и посмотрела на него с безапелляционной серьезностью.