Учебник выживания для неприспособленных - Гунциг Томас - Страница 29

У Марианны возникло отчетливое и очень приятное чувство, что наступил такой момент жизни, когда она держит штурвал двумя руками и сама решила резко изменить курс. Что она готова рискнуть, как рискнул Фредерик У. Смит из «Федерал Экспресс», садясь за стол в казино.

— Эта девка из служб «Синержи и Проэкшен», — сказала она Белому.

— Понятно, — ответил он.

— Я сказала вам неправду. Я знаю, как ее зовут.

Белый устремил на нее странный взгляд. Невероятно ласковый взгляд хищника. Дрожь пробежала по ее телу. Она поняла, что приняла верное решение:

— Ее зовут Бланш Кастильская Дюбуа.

Черный повернулся к ней, у него были пустые и жуткие глаза ночного кошмара.

— Мы поедем к ней. Мы убьем ее и убьем твоего мужа. Но тебя мы не убьем. Ты правильная девочка.

— Прими это за комплимент, — заметил Белый.

Марианна села на диван рядом с Бурым.

— Я бы, пожалуй, выпила кофе, — сказала она.

Отец Жан-Жана уснул сидя, уткнувшись подбородком в грудь и распустив губы, с легким похрапыванием, похожим на шум ремонтных работ в соседней квартире.

Вечерело, и серое небо, кажется, готовилось пролить что-то мокрое.

Они оставили отца Жан-Жана спать и вдвоем отправились на встречу с Беранжерой Мулар, бывшей соседкой Мартины Лавердюр, женщиной, вырастившей четырех волчат.

Бланш вряд ли пришлось очень стараться, чтобы добыть эту информацию, достаточно было задать пару вопросов бывшим коллегам кассирши из Кабо-Верде. У нее не было секретов, поболтать она любила, и Бланш без труда разузнала, что она не имела возможности заниматься своими детьми, как ей того хотелось, и жалела, что была вынуждена доверить их соседке.

Выяснить имя и адрес было чистой формальностью.

Бланш молча доехала до подъезда дома, где жила Мартина Лавердюр, бездушной бетонной глыбы, которую безымянный архитектор счел нужным украсить геометрическими узорами из оранжевого кирпича.

Жан-Жан по дороге толком не знал, что сказать. Ему хотелось расспросить Бланш: откуда она, как оказалась на этой работе, есть ли у нее кто-нибудь и все такое, но он не решился и вздохнул почти с облегчением, когда она припарковала машину.

Беранжеры Мулар не было дома. Мальчишка в грязной толстовке, украшенной логотипом игры «Call of Duty» сказал им, что она, наверно, в «парке» с «мелюзгой».

Парк оказался игровой площадкой с песочницей посередине, в последний раз ее чистили, вероятно, в прошлом веке. Пара скрипучих качелей, карусель с головой собаки из мультика, у которой не хватало ушей, зеленая пластмассовая горка с отбитым краем наверху, острым, как лезвие «Опинель». Вокруг бегали запущенные детишки, им, похоже, было так же весело, как если бы они заблудились в больничном холле.

Беранжера Мулар сидела на скамейке, исписанной изрядным количеством нецензурщины, уставившись в крошечный экран старенького айпада.

Когда Бланш и Жан-Жан подошли ближе, она подняла на них рыбьи глаза.

— Добрый день, — поздоровалась Бланш, доставая банкноту в двадцать евро, — мы хотели бы с вами поговорить.

В рыбьих глазах на миг мелькнула опаска, но женщина убрала айпад в пластиковый пакет из торгового центра, протянула руку и схватила белесыми пальцами банкноту.

— Только недолго, я хочу досмотреть серию, пока не пора разводить мелюзгу по домам, — сказала она, кивнув на детей. — Последний сезон «Экспертов». Я люблю этот сериал. Хоть полицейские есть.

— Мы не задержим вас надолго, — успокоила ее Бланш, улыбаясь мягко и ласково. — Мы хотели узнать, помните ли вы детей Мартины Лавердюр.

Выражение глубокого отвращения на миг исказило лицо Беранжеры Мулар.

— Еще бы мне их не помнить. Четыре злющих ублюдочных волчонка. Я ничего не могла с ними поделать. Уроды. Я сидела с ними два года, потому что их мать работала в гипермаркете.

— Я хотела бы знать, какими они были… По жизни… Между собой… С другими…

— С другими… Не знаю… Когда я с ними сидела, они никуда не ходили… С их-то мордами, все над ними смеялись… Так что я держала их дома и усмиряла как могла. Между собой… Ну, верховодил белый. Так было сызмальства.

— А остальные?

— Серый был самый испорченный. Я вообще-то их всех не любила, но его особенно. Злобный, подлый, завистливый… Я уверена, что он всегда ненавидел белого. Бурый малыш — ни рыба ни мясо, куда все, туда и он. Ну, и черный. Мне кажется, черный был ку-ку, — закончила она, постучав себя по лбу.

Бланш поблагодарила ее, и они покинули игровую площадку с грязными детишками.

— Это подбросило вам какую-нибудь идею, — спросил Жан-Жан, — я хочу сказать, с системной точки зрения?

— Не пойти ли нам куда-нибудь поесть? Я умираю с голоду, — предложила Бланш вместо ответа. — Поговорим по дороге.

В машине Жан-Жан долго молчал, задействовав всю свою энергию на поиски темы для разговора. Он пытался придумать что-нибудь кроме этой истории, что-нибудь такое, что приблизило бы его к Бланш, он хотел вызвать ее на откровенность, чтобы, может быть, суметь стать в глазах молодой женщины не только «работой».

— А вообще, как вы попали в службу «Синержи и Проэкшен»?

— Послала резюме, прошла собеседование.

— А… — выдавил Жан-Жан, чувствуя себя идиотом.

— Извините меня… Это правда работа довольно необычная. Скажем так, у меня своего рода призвание.

— Призвание к внутренней безопасности?

— В каком-то смысле. Но это вряд ли может быть интересно.

— Мне очень интересно!

— Ладно… Если хотите… История долгая, начать придется с моей бабушки… Моя бабушка была русской, вся моя семья из России…

— А, вот откуда ваш славянский тип?

Бланш улыбнулась.

— Конечно. Итак. В то время Советский Союз придавал большое значение своему имиджу за границей, а вы же знаете, что один из лучших способов добиться хорошего имиджа — блистать в спорте на международном уровне. Олимпийские игры, например, были идеальной витриной для «социалистического чуда».

— A-а… Знаменитые русские пловчихи! — подхватил Жан-Жан.

— Нет, пловчихи были болгарские. Русские девушки блистали в гимнастике… Как, кстати, и румынские.

— А…

— Ладно, короче, для русских фишка состояла в том, чтобы дать совсем юным девушкам шанс стать чемпионками. Это значило, что команды рекрутеров разъезжали по стране в поисках девочек пяти-шести лет из бедных семей, для которых они были обузой, и этим семьям предлагали вырастить их дочерей за государственный счет. Одной из них была моя бабушка.

Перед глазами у Жан-Жана встал образ крошечной русской девочки шести лет от роду, садящейся в черную машину и покидающей родителей навсегда. Бланш продолжала:

— Что ожидало этих девчонок? Ничего хорошего. Долгие часы тренировок и каждодневная боль в надежде сделать из них машины по добыванию медалей. Моя бабушка была крепкой и ловкой, и ее включили в сборную на чемпионат мира. Ей было четырнадцать лет.

— Ваша бабушка участвовала в чемпионатах мира по гимнастике? — впечатлился Жан-Жан.

— Да. Только она еще не знала, что делали с девочками, чтобы довести их до пика формы.

— Им давали допинг?

— В каком-то смысле. Скажем так, эта наука была еще не на высоте, и методикой спортивных врачей было делать девочек беременными.

— Беременными?

— Да, перед самыми соревнованиями. Беременность вызывает в организме гормональный взрыв, делающий женщину наиболее «конкурентоспособной». После соревнований достаточно было сделать аборт, и дело в шляпе.

— Но от кого они беременели?

— От кого придется… От мальчиков из команды, тренера, самого врача… Им объясняли, что речь не идет ни об удовольствии, ни о любви, что это продолжение их тренировок… Забивали им головы всякой идеологической чушью, и в большинстве случаев девушки не артачились.

— В большинстве случаев?

— Моя бабушка поддалась в первый раз. Во второй раз она забеременела от массажиста, типа лет пятидесяти, который разминал девушек после тренировок, и решила сбежать и сохранить ребенка. Этим ребенком была моя мать.