Учебник выживания для неприспособленных - Гунциг Томас - Страница 17

По большому счету ему было без разницы.

Он принял душ, оделся в строгой, с легким налетом дороговизны манере, которая нравилась Марианне, и они отправились в путь.

Они поехали на машине Марианны, мощном немецком седане, полученном ею в качестве бонуса в тот год, когда ей удалось убедить коммерческого директора одного из крупнейших закупочных центров подписать контракт на всю гамму «традиционного хлеба». По дороге почти не разговаривали. Девять динамиков музыкального центра «Blaupunkt» играли музыку по выбору Марианны из ее айпада: девушка с пронзительно-кислым голосом пела о любовном разрыве, который, похоже, не был для нее такой уж трагедией. Образ Бланш Кастильской вновь всплыл на поверхность памяти Жан-Жана.

Когда Жан-Жан в сотый раз готовился подвести итоги своей жизни, оказалось, что Марианна уже паркуется у дома родителей.

Им открыла девушка, маленькая и сухощавая, с темной, как тиковая доска, кожей. Жан-Жан задумался, сколько же может стоить держать домашнюю прислугу, но сказал себе, что Марианна выбрала этот вариант для своих родителей наверняка потому, что это обходилось дешевле, чем два места в «доме для престарелых и зависимых людей».

Для проформы Марианна спросила, «все ли в порядке». Крошка сказала, что «мадам закапризничала в начале недели, приходил доктор, прописал побольше ривастигмина, теперь все хорошо…».

Они прошли в гостиную. Анри и Симона, родители Марианны, похожие на два стареньких фикуса, молча сидели на бордовом диване, покрытом собачьей шерстью. На столе темного дуба ждали неизвестно кого две пустые тарелки.

Если не считать фотографии, напечатанной на полотнище метр сорок на девяносто и занимавшей почти всю дальнюю стену так самодовольно, как если бы речь шла о репродукции Боттичелли, вся обстановка дышала конформизмом.

Отец Марианны поднял на них желтоватые глаза и как будто глубоко задумался. Потом попытался улыбнуться.

— Вы директор? — спросил он.

Жан-Жан открыл рот, чтобы ответить, но старик уже углубился в созерцание невидимого дефекта на потертом ковре. Марианна села на свое обычное место, напротив родителей, которые не покидали дивана без крайней необходимости. Жан-Жан, как всегда, сел напротив нее, спиной к родителям, лицом к фотографии.

За его спиной мать Марианны кашлянула. Словно камешки зашуршали в прибое. Жан-Жан вздрогнул. Он невольно смотрел на фотографию: на первый взгляд на ней была запечатлена просто толпа. По верху шла надпись золотыми буквами: «Kylie Sparxxx — Erotic Festival Show and Market — Warsaw».

Если всмотреться, в центре самой освещенной точки кадра, той точки, к которой как будто стекалась вся толпа, можно было отчетливо разглядеть лежащую на спине женщину с широко раскинутыми ногами и мужчину, одетого в одну только футболку с номером 418, почти лежащего на ней. А за номером 418, стиснутая со всех сторон толпой фотографов, зрителей, секьюрити в черных блейзерах, целая колонна мужчин, тоже в одних футболках с номерами, ждала своей очереди, и те, что были уже близко, старательно мастурбировали, чтобы быть готовыми, когда придет их черед.

Семьсот восемьдесят два мужчины за двенадцать часов — такой перфоманс Кайли Спаркс с тремя иксами, будущая мать Марианны, осуществила полвека назад.

В тот же вечер пятьдесят лет назад, когда польская зима покрыла Вислу пятидесятисантиметровым слоем льда, она встретила номер пятьсот тридцать четыре — будущего отца Марианны.

Он специально приехал из городка на севере Франции. Официальный сайт www.lovekyliesparxxx.com, на котором он имел золотую карту (и мог смотреть в этом качестве озорные скетчи за двадцать евро в квартал), уже несколько недель предлагал льготные билеты. Он сел в автобус и ехал всю ночь по обледеневшим дорогам. В Варшаве он активировал золотую карту, чтобы внести свое имя, с небольшим опозданием, в список участников.

Продолжение было более классическим… Вернувшись домой с воспоминанием, изгрызшим ему мозг, словно бешеная белка, о нескольких влажных минутах, проведенных в лоне Симоны Верворт, она же Кайли Спаркс с тремя иксами, Анри Девель, будущий отец Марианны, решился послать ей электронное письмо с благодарностью.

Поскольку из семисот восьмидесяти двух мужчин, которые в тот день кончили ей во влагалище (семьсот), в рот (сорок четыре), на живот (восемь), на волосы и лицо (двадцать пять) и в анус (пять) Анри единственный написал ей, что «Это был один из лучших моментов в моей жизни»…

И поскольку сердце Симоны было в ту пору, как она поведала ему в ответном электронном письме, «раненой птицей, которая прячется в ожидании спасительной руки», дело сладилось.

Они писали друг другу (довольно регулярно, и все их электронные письма были об одном и том же, что они часто думают друг о друге, скучают и, как только появится такая возможность, хотят снова увидеться).

И они увиделись (когда закончилось пребывание Симоны в Польше, где ее удерживал кабальный контракт с «Vivid Entertainment»[16]).

Они открылись друг другу (однажды вечером в ресторане, который Анри стоило большого труда выбрать, потому что он хотел, чтобы заведение не было ни слишком шумным, ни слишком интимным, ни слишком дорогим, ни слишком дешевым, ни слишком китайским, ни слишком итальянским, ни слишком французским). Он остановился на американском гриль-баре, стены которого были украшены костюмами первопроходцев и внушительной коллекцией банджо. Если не считать одного посетителя, молча поедавшего алое чили, они были одни. Калифорнийское вино, заказанное Анри, помогло им расслабиться. И они открылись друг другу. Анри рассказал, как скучает на посту администратора компании резиновых изделий, основанной его прадедом, фигурой полулегендарной, и как мечтает о жизни, в которой «что-нибудь бы происходило» (он не смог в точности объяснить, что имеет в виду). Симона поведала о желании дать своей карьере «новый толчок путем капитализации своего рекорда» (она не уточнила, как именно).

Слегка покраснев, она предложила Анри проводить ее домой. Жила она в скромной, но уютной квартирке, где стоял сильный запах мясного рагу и чуть более легкий — крема для лица. Они не занимались любовью в ту ночь, у Симоны еще болели микротрещины на гениталиях, результат ее перфоманса, и гинеколог порекомендовал ей несколько недель «воздержаться от активности на нижнем этаже». Они уснули рядом, «без задней мысли», как сказала позже Симона, и пообещали друг другу две вещи: во-первых, теперь, найдя друг друга, больше они не расстанутся. Во-вторых, когда они поселятся вместе, у них будет ребенок, девочка, они назовут ее Марианной и дадут ей все самое лучшее.

Четыре года спустя, накопив денег, Анри и Симона сделали первый подарок Марианне, которая биологически еще не существовала: зачатие in vitro и апгрейд «Хьюлетт-Пакард». А спустя еще годы, в заключение долгой истории, в которой были плюшевые зверушки, куклы Барби, комната, выкрашенная в бледно-розовый, а потом в небесно-голубой цвет, модная одежда, горные лыжи, пони и детские автомобильчики с кожаным сиденьем, они сделали ей наконец самый лучший подарок: степень магистра по маркетингу со специализацией «менеджмент торговых отношений».

Жан-Жан закончил есть, наблюдая за этими двумя стариками, спрятавшимися друг за другом, похожими на два засохших плода на ветке, никому больше не нужных.

Теперь он понимал, какие чувства питал к ним почти с самого начала: он был на них в обиде. Он сознавал, что это чувство абсурдно и не их вина, что Марианна вошла в его жизнь и укоренилась в ней глубоко, как рак костного мозга. Сознавал, что виноват только он сам, что все дело в слабости характера, которая столько раз мешала ему попросту уйти от Марианны.

«Ведь объективно, — спросил он себя, вытирая рот, — что мне мешает?»

И, как бывало каждый раз, тотчас же сам себе ответил: «Страх».

Когда Марианна сказала ему, что пора домой, он кивнул и пошел за пальто.