Наследница чужих богов. Часть 2 (СИ) - Погорелова Галина - Страница 3

– Тварь! Мерзкая трусливая тварь! – глухо завыв, Кайя почти перекричала ветер. – Где ты, сволочь!?

В душе тут же вспыхнула тоска.

– Где же ты?.. – как в молитве прошептала она.

Спасительная кровь уже брала над ней верх, заставляя оторваться от земли, встать, не поддаваться страху.

Потом. Все потом.

Только не думать ни о чем. Ни бояться за Мириам, за Рэма, ни слушать собственное сердце. Сейчас надо бежать из этого пекла пока еще не поздно, пока еще диарам не до нее.

Выронив темно-коричневую рясу, Кайя кивнула себе.

Да. Надо бежать. Спасаться самой.

Но, сперва…

Обхватив голову руками, до боли сжав виски, Кайя повторно позволила собственной крови указать ей путь.

…она должна освободиться.

Власть Рэма над ней почти душила, связь между ними, болезненная и в то же время нежная, невыносимо яркая, не позволяла полностью расправить крылья, отпустить взор, отдаться скверне. Какая-то часть нее откликалась на этот зов, тянулась навстречу, но сейчас она оставалась глуха к мольбам сердца.

Ее душа жаждала одного – свободы, избавления от этой власти, лишь бы содрать с себя следы его неволи. Едва ли те несколько невидимых нитей, которыми он ее держал, можно было приравнять к цепям. Едва ли они были способны остановить ее теперь, подавить.

Мелкая судорога прокатилась по телу. Стиснув зубы, Кайя почти распласталась по мостовой, но не отступила. Не позволяя себе передумать, быстро разрывала тонкую связь между собой и Рэмом, рубила каждый узел. И когда последняя призрачная нить сорвалась в никуда, она не выдержала, простонав от боли. Две глубокие полосы рассекали ладони. Сквозь ровные края раны проступала темно-алая истерзанная плоть, руки горели огнем – последней милостью от ее диара, но она больше не принадлежала ему.

Окруженная со всех сторон, загнанная в тупик, она была свободна.

Кайя поднялась, стирая рукавом мелкий бисер пота со лба.

Выбрав противоположную сторону от дворцовой площади, стараясь втиснуться между сновавшими людьми, приноровилась к человеческому потоку. Каждый шаг давался ей с трудом. Город продолжало сотрясать глухими ударами, в воздухе клубами металась пыль. Дым от пожаров, заслонив черное марево извержений на горизонте, кислой горечью обжигал горло. Изрезанные на лоскутки улицы, зияли провалами. Трещины дробили мостовые и стены зданий, камни падали с посеревшего неба, накрывая собой горожан. Вряд ли кто-то из них замечал ее теперь, помнил даже ее лицо. Ужас и страх поглотили все, заставляя несчастных метаться, словно в бреду.

В противовес испуганной толпе диары никуда не бежали. Кайя издали обходила застывшие, обманчиво спокойные фигуры, покачивающиеся в трансе, а может и молитве. Энергия незримо текла вокруг их тел, проникая глубоко в почву, пытаясь усмирить природу, спасти собственный дом. Но если они и видели среди горожан ни-адду своего ал-шаира, подлую варши, силу на нее пока что не тратили.

Скверна в ее крови обострила инстинкты до предела, направляя мимо опасностей. Вела за собой, ни на минуту не дав одуматься, посмотреть назад. Но куда идти, как спрятаться в этом огромном погибающем городе, Кайя не знала. Пусть Рэм больше ее не чувствовал, не видел мысли, сердце почти кричало – он рядом. Порой желание обернуться и разыскать его глаза внутри толпы становилось невыносимым, но разум всякий раз с холодом отбрасывал нелепый порыв, вновь напоминая, что притяжение между ними – ложь. Самообман.

Про ноющие раны, оставшиеся в память о нем, Кайя старалась не думать. Кровь на ее ладонях запеклась, смешалась с серой пылью, белесым туманом ее силы. Она неосознанно пеленала руки, прижимала к груди. Освобожденная скверна исцеляла каждую полученную легкую травму, множество ссадин, но эти порезы отчего-то не заживали, причиняя ей нестерпимую боль, отвлекая внимание.

Когда повторная мощная волна накрыла истерзанный Ирид, Кайя опоздала: не успела ни встретить обжигающий удар, ни защититься. Ее, как и всех, кто был поблизости, смело с ног, отбросив на десятки метров. С грохотом влетев в стену какого-то здания, она расшибла голову, переломала ребра, не выдержав острой боли. Сознание померкло, но и внутри беспамятства ее будто продолжало тянуть дальше и дальше: сквозь поредевшую толпу, мимо следов разрушений, чужих страданий, безысходности. В этом хаосе катастрофы вечность ненадолго обратилась в пепел: все ощущалось важным, все не имело значения.

Кайя не сразу заметила, что уже пришла в себя. Около минуты она полулежала среди обломков, как в небольшом каменном коконе. Тряска неутихающего землетрясения баюкала, ветер пел для нее колыбельную, ревел стонами извергающихся где-то далеко вулканов, но внутри ее небольшого укрытия было почти тихо, спокойно.

Догадавшись, что вот-вот вновь потеряет сознание, если не заставит себя встать, Кайя ухватилась за каменные выступы. С трудом подтянулась, перекатываясь через край, сползла на мостовую, ткнувшись лицом в плитку. Что-то тут же запуталось в ее разметавшихся волосах. Она приподнялась на локтях. Уже собиралась ударить, сбросить назойливое насекомое или крысу, как заметила руку – совсем маленькую, грязную.

Вывернувшись, Кайя разглядела подле себя крохотное чумазое существо – светловолосого мальчика двух-трех лет. Широко раскинув ножки, он сидел на мостовой и тихо плакал.

В метре от них, осмотревшись по сторонам, она заметила лежащую среди обломков женщину. По общим чертам угадывалось ее родство с ребенком: русые тонкие косы, светлая кожа с болезненным румянцем, редкие точки веснушек среди грязных разводов пыли. Глаза несчастной были закрыты, в уголках губ скопилась кровавая пена, щеку уродовал прокол, вдоль левого бока тянулся алый след. Его мать дышала с надрывом, умирала, с каждым вздохом приближаясь к черте.

Кайя выхватила волосы из пухлых ладошек. Начала вставать, но малыш тут же инстинктивно вцепился в подол ее платья. Перепачканные пальчики сложились в кулачки, подбородок дергался, по пунцово-бледным щекам текли беззвучные слезы. Он смотрел куда-то мимо нее: растерянно, не понимая, что перед ним чужой человек, а не его мама.

Не став разжимать побелевшие ладошки, Кайя грубо рванула платье понизу, отодрав край. Зашагала прочь, но уже через пару секунд приросла к земле.

«Иблис тебя забери!» – она обернулась.

Большими круглыми глазками малыш смотрел ей вслед. Не мигал, лишь беспомощно хватался за длинный лоскуток медно-голубой ткани. Тот так и подрагивал в сжатых кулачках.

– Уходи, глупая! Ну же, давай! Ты ему не поможешь…

Отведя от него взгляд, она было уже сорвалась с места, но сердце тут же сдавило.

– Надо идти, глупая… глупая степнячка! – слетавшие с ее губ слова уносил ветер, ноги медленно наливались тяжестью.

Голос разума звучал убедительно, с трезвой расчетливостью. Скверна в ее крови требовала именно этого: спасения для себя, но сердце продолжало ныть, биться пойманной в клетку птицей, тихим шепотом прося обратного. Если она уйдет сейчас, если бросит беспомощного малыша, его испуганный наивный взгляд будет приходить к ней каждую ночь, станет новым кошмаром, ее наказанием. Он навсегда лишит ее покоя.

Проклиная все в этом поганом мире, Кайя ненадолго запрокинула голову к небу.

– И что теперь мне с тобой делать?!

Взять его с собой она не могла, как и не могла просто оставить. Отдай она ребёнка кому-то из толпы, без нее он все равно будет обречен на смерть. Какая бы сила не губила Меодан в эти роковые минуты, Кайя чувствовала, диары ей проигрывали. Даже объединив усилия, они не справлялись с беспощадной стихией, сдавали. Еще малость, и крах их планеты уже не остановить. Погибнут многие, погибнет и этот светловолосый малыш.

Кайя как можно спокойнее посмотрела в заплаканное детское лицо. Приложив палец к губам, улыбнулась.

– Все хорошо. Не плачь, маленький… – с такого расстояния малыш ее не слышал, вряд ли сумел разобрать хоть что-то, но она не прекращала сбивчиво говорить, успокаивать вместе с ребенком и саму себя. – Посмотри, какой ты смелый, какой ты уже большой. Тебе совсем не страшно, маленький, а вот я боюсь. Ты же видишь, как я боюсь. Но вдвоем мы будем сильными, правда?