Когда родилась Луна (ЛП) - Паркер Сара А. - Страница 32

― Мой Пах, ― невозмутимо произносит он, и смех вырывается из меня, затихая прежде, чем лишнее движение успевает снова разорвать мои раны и заставить их кровоточить.

― Забавно.

Воцаряется тишина.

Он подходит ближе к решетке, скрестив руки на широкой груди, и неловкая пауза затягивается так надолго, что начинает меня раздражать.

― Ты… чего-то ждешь? ― спрашиваю я, нахмурившись.

― Да. Чтобы ты вышла на свет, и я смог увидеть твое лицо.

Я фыркаю от смеха.

Самоуверенный засранец.

― Нет, спасибо. Тебе придется пройти через эти железные прутья и самому вытащить меня на свет.

Проходит мгновение, прежде чем он берется за замок, висящий на моей двери, и костяшки его пальцев белеют. Металл скрипит и стонет, и он опускает руку вниз.

Я резко втягиваю воздух, когда замок открывается.

Сломанный.

Он поднимает руку и демонстративно разжимает пальцы, позволяя бесполезному куску металла упасть на землю с грохотом, который эхом отражается от стен в такт моему бунтующему сердцу.

Черт.

― Обычно я не люблю брать у женщины то, что она не дает добровольно, ― хмыкает он, снимая защелку с петли. ― Однако твой голос напоминает мне кое-кого, и я провел пять бессонных снов в уверенности, что схожу с ума.

Он распахивает дверь, и звук скрипящих петель нервирует меня, напоминая о том, как меня вытаскивали из другой камеры ― ногами вперед, пока я царапала ногтями камень и рычала сквозь оскаленные зубы.

Он делает первый шаг, и я подтягиваю ноги, стискивая зубы, чтобы не взвыть от боли, когда переношу свой вес на израненную спину и опираюсь на стену.

― Не хочу тебя расстраивать, ― шиплю я, ― но я никогда не видела тебя до той встречи на южной стороне стены.

― Ради твоего же блага, ― рычит он, шагая вперед, заполняя пространство своей массивной фигурой, ― надеюсь, ты ошибаешься.

― А если нет?

Он подходит так близко, чтобы я могу протянуть руку и коснуться его, и мой следующий вдох наполняется его одурманивающим запахом.

Он откидывает капюшон, открывая красивое, суровое лицо.

При виде него у меня перехватывает дыхание.

Сжав губы, он делает еще один шаг вперед.

― А если нет?

― Vaghth, ― шепчет он, и это обжигающее слово вспыхивает в моем сознании.

Мой позвоночник напрягается, каждый нерв в теле покалывает совершенно неправильным образом.

Фонарь над головой дребезжит, словно что-то внутри пытается вырваться наружу. Одно из его крошечных стекол лопается, и язычок пламени падает в его раскрытую ладонь, которую он подносит к моему лицу, словно глиняную чашу.

Его густые черные брови сходятся, лицо бледнеет, а я сжимаю зубы, и мое сердце замирает.

Его глаза округляются.

Я смотрю на это пламя, как на врага, ожидая, что он проведет им по моей плоти и оставит очередной болезненный след.

Из него вырывается сдавленный хрип, словно его легкие забыли, как работать.

Он поднимает дрожащую руку, как будто хочет провести по моей щеке, оставляя между нами расстояние в дюйм ― тепло, исходящее от его ладони, подобно солнечному лучу.

― К… ― Его взгляд мечется по моему лицу, с пугающей пристальностью разглядывая черты. ― К-как?

Что-то в том, как он произносит это слово, пронзает меня насквозь, словно он опускает свои большие, сильные руки в мои ледяные глубины, превращая мое замерзшее озеро в бушующий шторм.

Я открываю рот, чтобы заговорить, но все, что выходит, ― это дуновение морозного воздуха.

Напряжение нарастает в пространстве между нами.

Ладонь, почти обнимающая мое лицо, отдергивается, сжимаясь в кулак. Он бьет кулаком в стену за моей головой с такой силой, что в камне образуется трещина, пересекающая потолок.

На нас падают капли воды.

― Как? ― ревет он, и я рычу, показывая клыки, которые так и норовят вонзиться в его плоть.

― Я не знаю, о чем ты говоришь, ― рычу я, желая, чтобы он убрался отсюда.

Ушел.

Хочу, чтобы пламя в его руке погасло, пока оно снова не причинило мне боль, от которой я с таким трудом избавлялась.

― Она говорит правду, ― доносится дрожащий голос из камеры напротив. От темноволосой чтици правды, которая перестала плакать только восемьдесят девять потолочных капель назад.

Я думала, она спит.

Мужчина хмурится, отрывает от меня свой пристальный взгляд и бросает его через плечо в ее сторону.

― Ты чтица правды?

― Да. Она смущена твоим интересом. Она также в ужасе от…

― Хватит, ― огрызаюсь я, и мои слова рикошетом отскакивают от стен.

Мужчина снова обращает на меня свой всепоглощающий взгляд, в котором так много оттенков неверия.

Он гасит пламя, сжав его в своей большой мозолистой руке, но у меня есть лишь краткий миг передышки, прежде чем он достает из кармана металлический вельд и откидывает крышку, открывая кроваво-красный язычок пламени саберсайта.

Мое горло сжимается, и сквозь него вырывается сдавленный хрип. Звук, который я хочу уничтожить, как только он сорвался с моих губ.

Он поднимает другую руку, грубыми кончиками пальцев убирает прядь волос с моего лба, оставляя на коже покалывающий след.

― Убери от меня свои руки, ― вспыхиваю я, когда он заправляет мне за ухо прядь черных волос.

Из его груди вырывается рык, который заставляет меня представить, как содрогается земля, когда он проводит кончиком пальца по неровному шраму у меня на лбу. Шрам, который можно разглядеть только с помощью драконьего пламени ― единственного способа увидеть след древних рун и их светящиеся призраки.

― Твоя голова, ― хрипит он. ― Тебя вылечили.

Вылечили…

Такое забавное слово, означающее конец чего-то. Но от каждой раны остается боль, если заглянуть достаточно глубоко.

Рана никогда не исчезает полностью.

― Не помню, откуда он взялся.

Это не ложь.

Он опускает взгляд.

― Твой глаз. Что случилось?

― Споткнулась о камень.

Его голова склоняется набок.

― Он подпрыгнул и ударил тебя по лицу?

Я натянуто улыбаюсь.

― Странные вещи происходят.

На мгновение воцаряется тишина, прежде чем он продолжает, так спокойно и мягко, что пробирает до костей.

― Кого ты защищаешь, Лунный свет?

Мою бессильную, задыхающуюся месть, которая не дает мне покоя.

Возможно, мое искаженное зрение мешает мне нормально видеть, но у него странный взгляд. Как будто если я скажу ему, кто на самом деле ударил меня по лицу, он сам убьет его, но я буду жить надеждой сделать это сама, пока меня не перекусит драконья пасть или не разорвет от горла до пупка.

― Это не мое имя. И я не нуждаюсь в том, чтобы ты сражался в моих битвах, так же как и в твоем присутствии в этой камере.

Он отступает на шаг назад и захлопывает крышку своего вельда, запечатав пламя обратно в металлический флакон с рунами.

― Докажи это.

Я хмурюсь.

― Прости?

― Повернись, подними тунику и покажи мне свою спину. Если камень может так повредить твое лицо, то мне очень интересно посмотреть, что же с тобой случилось, чтобы наполнить эту камеру запахом крови.

Мое сердце ухает в пятки.

― Я… Нет.

― Всегда такая упрямая, ― вырывается у него, и он произносит эти слова так, будто чертовски хорошо меня знает.

Он тянется вперед…

Кто-то бежит по коридору, облаченный в еще одну белую мантию руни, похожую на ту, что надета на этом мужчине, ― очевидная уловка, учитывая его вельд и близость с Игносом. Если, конечно, он не разносторонне одарен.

Приближающийся руни замирает у моей камеры, заглядывая в темноту.

― Сир? ― шепчет он, и это слово пронзает меня. Его глаза расширены от паники, взгляд мечется между нами. ― Стража идет. Много.

Мои брови сходятся на переносице, взгляд возвращается к мужчине, неподвижно стоящему передо мной.

Не мигая.

Сир.

Гребаный сир.

Осознание этого окатывает меня, как ледяная вода, лишая всего тепла мое тело.