Как во сне (СИ) - Резник Юлия - Страница 15

– Так, стоп! – я зажмурилась. – Не хочу это обсуждать.

– А что хочешь?

– Хочу прокатиться на своей новой машине! – улыбнулась я, предлагая брату негласное перемирие.

– Ну, давай покатаемся, – беспечно ухмыльнулся тот.

– А на нее уже есть страховка?

– Конечно. Без нее никто бы не выпустил машину из гаража.

– Тогда поехали кататься!

Новый год я встречал один. Римма, измученная болью и галлюцинациями, спала. В воздухе остро пахло лекарствами и умиранием. Шикарная елка, которую я принципиально поставил в углу гостиной, чтобы не нарушать традиций нашей с Риммой семьи, на фоне творящегося кошмара выглядела то ли нелепой насмешкой, то ли хлесткой пародией на мою жизнь, от которой, кроме красивого фасада, давно уже ничего не осталось.

Выпил шампанского, съел купленное в кулинарии на первом этаже оливье, посмотрел какие-то идиотские передачи, но дух праздника ко мне так и не снизошел.

Перейдя на коньяк, думал о том, что, возможно, зря я не позволил приехать маме. Она собиралась, да… А я отговорил. Не хотел, чтобы она своими глазами увидела, насколько все плохо. Мама Римму очень любила, и это могло серьезно ее подкосить, учитывая мамин почтенный возраст. Я был поздним пятым ребенком. Единственным мальчиком со всеми вытекающими отсюда последствиями. Меня любили, баловали, превозносили. Во многом из-за этого отец отдал меня в бокс – боялся, как бы бабы своей любовью не испортили ему пацана. А там затянуло…

Болтаясь в воспоминаниях, осушил бокал и подлил еще.

Нет, все же хорошо, что мама осталась дома. С сестрами, внуками и правнуками. Там ей самое место, а мне… Как будто уже нигде не было места. Даже стены нашего с Риммой дома, где прошли наши самые счастливые годы, теперь давили. Я цеплялся за воспоминания, раз за разом прокручивая в голове кадры из той беззаботной жизни, а они, как назло, на глазах тускнели, вызывая колючий страх, что однажды горе затопит их черным полностью.

В настоящем же радости практически не было. Лишь иногда что-то отзывалось внутри на Улькины шутки, напоминая о том, что я жив. Наверное, потому именно на нее меня и сорвало. Может, подсознательно, да… Но тем не менее. Теперь я не мог не думать, не мог не вспоминать, как это было, и что я чувствовал… Хотя тут, наверное, был лишь один правильный ответ – я чувствовал себя живым, когда не подыхал, захлебываясь виной, так точно.

Видит бог, эта девочка заслуживала гораздо большего, чем первый секс с невменяемым, оголодавшим до одури мужиком едва ли не вдвое старше. Я даже с Риммой такого себе… Хотел бы сказать, не позволял, но все же нет, было дело. Например, после сложных боев мне действительно нужно было пожестче. В такие моменты Римма уступала. Но так, чтобы в своем уме… Нет. Я брал ее нежно, потому что знал, как ей нравится, потому что гораздо важнее собственного удовольствия для меня было ее. А тут, в этом гребаном полусне-полуяви, из меня полезло все, что я так виртуозно научился обуздывать, что и забыл о том, что оно-то сидит внутри! И я не знаю, почему был выбран этот момент, эта женщина, чтобы о том напомнить. Может, все дело в том, что Уля в моих руках не ощущалась такой хрупкой, как Римма. Ее было не страшно гнуть и мять, подчиняясь естественным для мужика моей комплекции и дури страхам. С Улькой же этот страх растворялся, будто его и не было. Господи, да я с ней в баскет гонял на равных. И на штанге страховал девку, когда та с довольно приличным весом делала жим лежа.

И вот как мне теперь забыть, что я с ней сделал? А как заслужить прощения?

Большую вину, чем перед собственной секретаршей (пошлость какая, Уля права), я испытывал разве что перед Риммой. Это довольно странное чувство, учитывая, что самой ей давно все равно, что да как… И дело по большому счету не в ней, а в том, настолько не соотносилось происходящее с моими представлениями о морали. Мне приходилось заново переосмысливать себя. Огласив себе приговор – виновен, я постфактум пытался понять, в какой момент я все-таки сломался, и делает ли меня случившееся предателем?

Поначалу мой ответ был однозначным – да. Но за ним неизбежно следовал другой вопрос. Мог ли я избежать случившегося и не спятить? Я не знал! Но если разбираться по фактам – эта невольная измена дала мощный импульс моей почти остановившейся жизни. Я ведь до того, как его почувствовал, даже не понимал, что запала во мне не осталось. Что я медленно угасал вместе с Риммой и даже не замечал того, потому что происходящее казалось логичным и правильным. «Жили они недолго, но счастливо. И умерли в один день». Все как в сказках… Да и почему нет? Я своей жизни без Риммы не представлял. А тут… Ребенок. Такой долгожданный и выстраданный… И Уля опять же… Уля.

Бля-я-я. Неправильно это! Кто же спорит? Но заливаясь коньяком, я думал о ней.

«С наступившим, Уля. Все будет хорошо», – настрочил, несколько раз пробежавшись по тексту, чтобы с пьяных глаз не наделать ошибок. Ну не смешно ли? Особенно учитывая тот факт, что главной ошибкой ей было писать.

«И вас! Пусть мечты исполнятся», – пришло спустя время.

«Это вряд ли», – отправил, специально ее провоцируя. Понять бы еще, на что... Может, хотел, чтобы она со мной поспорила. Привела какие-то свои доводы, и так далее. Но она не стала меня разубеждать. Она вообще ничего не ответила!

Меня как сопливого пацана встряхнул этот игнор. Я метался по комнате, совершенно эмоционально взорванный, и даже сам себе не мог объяснить, что меня триггернуло. Может, то, что Ульке было совершенно не до меня? И уж, конечно, не до моего ребенка. Да, это было закономерно. Но, какого-то черта, обидно жутко… Быть ненужным и наверняка нежеланным.

Стоп, Эльбрус. Давай, тормози. Куда тебя понесло?! Ты вообще, зачем в это лезешь? И так перед девочкой кругом виноват. Заглаживай.

Я пытался…

Купив машину? Она ее не взяла!

И что? Мне надо было ее заставить?

Нет. Но подумать над другими вариантами ты бы мог…

«Придумай», – легко сказать. А впрочем… План созрел сам собой. Остальное было делом техники. Найти визитку Суханова, дозвониться до него, что в новогоднюю ночь стало той еще задачкой. А потом убедить Илью, что я не держу Ульку за дешевку и не пытаюсь от нее откупиться при помощи гребаной тачки. Мы даже немного с ним закусились. Я рявкнул, дескать, не надо равнять всех по себе. Он, естественно, поинтересовался, а чем я, собственно, лучше. Ну и понеслась… В какой-то момент я, наконец, осознал, что ничего не добьюсь, если мы будем продолжать в том же духе. Отвесил себе мысленного пинка. Вспомнил, что я вообще-то взрослый умный мужик, съевший на переговорах собаку. Так что в конечном счете мы не просто замяли скандал, но даже договорились и расстались вполне довольными друг другом.

Я не без труда нашел трезвого водителя, поручив тому отогнать Улькину тачку на новое место, и лег спать. Вот только сон не шел. Я еще долго ворочался с бока на бок, прокручивая в голове наш с Илюхой обмен любезностями, пока не пришел к выводу, что только рад его присутствию в жизни девочки. В конце концов, эта самая жизнь довольно сложная штука. Случись что со мной (все же нельзя закрывать глаза на нашу разницу в возрасте), ей всегда будет на кого положиться. Словом, если во мне и остался какой-то негатив к Суханову, он развеялся в ту же ночь.

Утром проснулся от стонов Риммы. Поставил укол, но он особенно не помог. Пришлось вызывать скорую. Качая воющую жену в руках, бормоча ей что-то ласковое и утешительное, я, чтобы не тронуться, представлял реакцию Ульки на машину. Почему-то у меня не было сомнений, что Илья сможет влегкую обвести сестру вокруг пальца. Я улыбался, визуализируя ее восторг так явно, будто видел его вживую. Блин, а ведь Улька единственная, кроме Риммы, женщина, которую я узнал. Совсем в другом ключе и в иных обстоятельствах, но все-таки узнал, да. И она мне такой по-человечески нравилась.

А по-мужски – нет?

Да твою ж мать! И по-мужски тоже. Это внезапное осознание – просто какой-то трэш, с которым я в душе не ебу что делать.