Хладная рать (СИ) - Командор Анастасия - Страница 2

— Значит, завтра тризне быть, — заключила княжна громко, стараясь придать голосу силы и не допустить даже намека на дрожь. — А сегодня отдохните, отпразднуйте возвращение. — И добавила чуть тише, кинув взгляд за плечо, на притихшую толпу. — Родные ждут вас.

Пока все новые воины сходили со стругов и спешили к родным, выискивая их в толпе, едва освещенной несколькими факелами, пока раздавались приветствия и надрывный плач, Мера стояла у воды, кутала в рукавах кафтана озябшие ладони и глядела в ночь.

Осознание вдруг свалилось на нее, как ведро ледяной воды. В один миг она лишилась всей семьи. В один миг в ее руках сосредоточилась огромная ответственность. Ни того, ни другого она совсем не ждала, и что делать с этим, не знала. Что теперь станет с городом, с посадами и деревнями, лишившимися крепкой руки князя Велимира? Что станет с ней, одинокой, напуганной девушкой, которую совсем не готовили встать на замену отцу? Только она одна и осталась из княжеского рода, что правил Калиновым Яром долгие десятилетия.

В глазах снова защипало, но Мера не позволила слезам выплеснуться наружу. Не следует княжне показывать свою слабость.

Мера лишь под утро забылась тревожным сном на неполную свечу. Непрошенные мысли лезли в голову. Мысли, которым, казалось бы, не время. Липкие, вязкие, приносящие лишь беспокойство и страх перед тем, что пока ещё не случилось, да и неизвестно, случится ли. И даже теперь, стоя перед высокой крадой, Мера думала не об отце и брате, а о том, в каком она сейчас уязвимом положении.

Несколькими годами ранее Морена забрала младшего сына князя. Ещё раньше — его жену, княгиню Озару. Велимир так и не женился вновь, несмотря на увещевания дружины. Бояре намекали на необходимость обзавестись ещё парой сыновей — на всякий случай, чтобы всегда было кому оставить удел. А если бы родились дочери, так тоже хорошо: удачные браки позволят обзавестись новыми союзниками. Но Велимир не внял советам. Прежде чем выдвинуться с войском на битву, он перед старшей и младшей дружиной объявил, что в случае смерти удел перейдет во власть единственной дочери. Пару седмиц назад никто, включая Меру, не придал его словам особого значения, считая их необходимой формальностью. Даже подумать сложно было, что столь могучий витязь, прошедший через десятки сражений, уступит вражескому мечу в далёком от преклонного возрасте.

Но это случилось. Теперь Мера, не имея практически союзников среди прочих князей, особого опыта и, главное, авторитета среди жителей, должна была принять бразды правления. Все, чем она располагала — имя и слава отца. А врагов памятью о мертвых не напугаешь.

Усилием воли княжна заставила себя отложить на время думы о проблемах. Сейчас перед ней стояла лишь одна задача — проводить отца, брата и всех храбрых воинов, что полегли на границе, защищая земли от иноверцев-змеепоклонников.

Погребальный костер князя и его сына сложили на городской площади, служившей и для вече, и местом проведения ярмарок и праздников. На краю площади составили в ряд столы, холопы таскали с кухонь ритуальные яства для пира в честь покойных — стравы. В стороне завывали плакальщицы громко и надсадно, словно это они лишились семьи. От их рыданий у Меры звенело в ушах и разболелась голова пуще прежнего, но все же она была им благодарна. Пусть хоть кто-то оплачет покойников, когда она сама не в силах этого сделать — не здесь, не на глазах у десятков человек.

Жрецы в просторных темных одеяниях с накинутыми на плечи шкурами животных и ритуальной раскраской на лицах стояли широким кругом. Каждый держал в руке высокий шест с лошадиным черепом на вершине — дабы отпугнуть нечистую силу, которую особенно притягивает людское горе. Жрецы низко, монотонно тянули молитвы богам с обращёнными к небу лицами.

Крада стояла в центре — высокая, в рост человека, из переложенных соломой берёзовых бревен. В шаге от нее кругом разместились аккуратные, перевязанные веревкой снопы. Зелёные еловые ветки пышно свисали с вершины крады, и на них как на ложе покоились тела в белых погребальных рубахах.

Они не были похожи на спящих. Мера глядела на них и едва узнавала. Велимир, весёлый и шумный, с громовым голосом, от которого у сидящих с ним рядом за столом могла разболеться голова, лежал теперь неподвижно, безмолвно. Серую кожу на лице покрывали старые шрамы и свежие бескровные ссадины. В аккуратно расчесанной бороде едва проступала седина. Влажные после омовения волосы, непривычно гладкие, обрамляли лицо, которое уже не было его лицом, а лишь маской. Смерть разгладила морщины, стерла добродушную улыбку и отняла голос. Светло-серые глаза были закрыты, и на них лежали гладкие речные камни.

Светозар покоился рядом. При жизни он во всем походил на отца, и теперь смерть стерла оставшиеся различия. Как и отец, он был чересчур громким. Где бы он ни появлялся, тут же заполнял собой пространство, притягивал взгляды, становился центром беседы. Светозар с лёгкостью заводил друзей, его любили за искренность и честность, за простоту, с которой он одинаково мог общаться и со знатью, и с простыми смердами.

Мера была полной противоположностью обоих. Молчаливая и спокойная, тихая. Она не любила и не умела показывать эмоции столь открыто, как это делали брат и отец. Иные принимали ее спокойствие за холодность, особенно когда видели рядом настолько открытого, любящего повеселиться брата. Ее даже называли княжна Стужа — не в лицо, конечно, а украдкой, когда думали, что их никто не слышит. Прежде это не беспокоило Меру, но теперь она стала наследницей. А как удержать власть, если народ не любит ее? Достаточно лишь одного неверного шага, одного повода, чтобы люди усомнились в ней — и тогда ни право на земли, ни память о Велимире не поможет сохранить титул.

Сердце леденело от таких мыслей и невольно пробирала дрожь. Мера ощущала растерянность, ей было страшно, и неизвестность мучила душу тысячью вопросами.

Глядя на два мертвых тела, которые меньше всего напоминали ее родных, тихо, одними губами она воззвала к ним, к миру, к богам:

— Что же мне теперь делать? Вот бы ты мог сказать…

Но никто не откликнулся. Мертвые замолчали навсегда, а боги и прежде не были особенно отзывчивы.

Поглощённая мыслями, Мера и не заметила, как площадь заполнилась народом. Не только дружина пришла проводить князя с сыном в последний путь. Были здесь и дворяне, и ремесленники, смерды, тиуны¹ и общинники. Десятки сапог и лаптей месили влажную грязь, десятки рук тянулись к мёртвому князю и его сыну. С удивлением Мера отмечала на лицах слезы. Вряд ли даже половина из них хоть раз перемолвилась словом с князем, но все же они здесь, и они горевали о его гибели.

[1] Тиун — привилегированный княжеский или боярский слуга, управлявший хозяйством.

Волхв уже завершал необходимые приготовления: укладывал на еловом ложе все то, что понадобится душам в Нави. Вложил в руки покойным обережные бусы из дерева, костей и птичьих перьев, мечи в знак воинской доблести, а в ноги каждому поставил глиняный горшок с коливом и сыту́ — подслащенную медом воду, чтобы на пути к долине Предков у мертвых была и еда, и питье. После укрыл тела белым полотном. Теперь — и до самого завершения ритуала — к ним не дозволялось прикасаться никому.

Солнце уже приближалось к закату. Его малиновый свет едва пробивался сквозь толщу облаков, бродящих по небосводу последние седмицы. Но все же краешек диска цвета жидкого золота выглядывал из-под завесы, и это было хорошим знаком: следуя за светилом, души смогут отыскать путь в Навь.

Когда солнце готово было коснуться краем земли, настала пора для следующего ритуала. Седобородый волхв, раздетый по пояс несмотря на прохладу осеннего вечера, с начертанными на груди и лице символами, взял в руки горящий факел и встал у крады лицом к ней. Смолкли плакальщицы, что неустанно выли и стенали неподалеку. Смолкли и все прочие, застыли в ожидании, с трепетом перед готовым вот-вот начаться ритуалом погребения.