Трудовые будни барышни-попаданки 5 (СИ) - Дэвлин Джейд - Страница 2

Я вспомнила смешную фразу и сделала карандашом пометку в маленьком блокнотике, который всегда носила с собой. Сказка про заморскую птичку и нашенский скотный двор с котом отлично зайдет детям. Особенно если книжку снабдить большими цветными картинками. А под шумок в нее парочку незаметных, но нужных мыслей вставить можно. Не в виде явного морализаторства, как нынче принято в детской, да и любой другой литературе. А незаметно, тонко и мягко. Я уже убедилась, что такие заходы в сторону «расшатывания скреп» куда как лучше действуют. И на взрослых тоже.

Кстати, за эти годы от меня на волю ушли человек двадцать — тридцать крепостных. Учитывая, что за мной числилось пять тысяч душ, как говорят социологи, в пределах статистической погрешности. И это при том, что я никогда не требовала за вольную неподъемных денег. Еще и совет дельный старалась дать напоследок. И предупреждала: если беда какая, обращайтесь, одна голова хорошо, а две лучше. Наверное, благодаря этому все мои вольные до сих пор трудились хоть и отдельно от меня, но неподалеку. И никогда не брезговали моими заказами или поручениями.

Из тех, что остались, треть крепостных находилась на годовом оброке. То есть кондитеры, парикмахеры, работники на моих производствах, но по нынешним законам и обычаю я могла любого опять сделать дворовым, отправить на конюшню чистить денники, а если возропщут, то послать на конюшню в ином смысле слова.

Почему же не идут на волю? Народ сообразительный: станешь свободным — и будешь вместо строгой, но доброй, справедливой и, главное, терпеливой барыни иметь дело с городовыми и мелкими чиновниками. За которыми обругать, очистить карманы, а иной раз и высечь дело не станет. Ну а скажет кондитер: «Я человек Эммы Марковны» — и смотрит на него алчный канцелярист как волк на тигренка — вроде по зубам, а вдруг мамочка выскочит? Чинуши меня знали все и везде.

Потому люди и оставались. Из всех потерь, пожалуй, самой грустной стало расставание с кормилицей Лушей и Степой — молочным братом Лизоньки. Но это отдельная история.

Да, насчет настолок. Потрудиться пришлось и художникам, и мне с Мишей, чтобы иллюстрации были и образны, и функциональны. Зато сделали несколько игр. Восстановили прежнюю — путешествие Марко Поло в Китай, а также создали поиски страны Эльдорадо и поход Александра Македонского в Индию. Лизонька оказалась особой поклонницей именно этой игры о том, как эллины, правда сами недавно покоренные Македонией, покорили Восток.

Последовательность реакций взрослых гостей была примерно такой же, как и три года назад в московских гостиных: скептицизм, интерес, азарт.

— Ваш караван в зыбучих песках, соблаговолите пропустить ход!

— За пленение царя Дария на три клетки вперед пройти полагается или на две?

— На карточке написано: «Искупался в реке с пираньями». Это ход пропустить или из игры выбыть? Да, и соизвольте объяснить: пираньи — это род речных русалок?

Из-за настолок Николай Палыч с сыном даже повторили визит. Что же касается самой игры, она была выпущена тиражом в триста экземпляров, а после визита царевичей срочно потребовалась допечатка. И еще, и еще. Тиражи заказывали в Москву, в Нижний, в Сибирь.

Кстати, я столкнулась с тем, что кое-кто из игроков пожалел — сопроводительный текст не на французском. Ничего удивительного: барыни знают русский, чтобы объясниться с «ля горничная», еще лучше знают генералы — им общаться с солдатами. Но это устно. А пишут на французском. Потому еще одна головная боль: выпустить «французские» тиражи, для России и заграницы. Но тут мы поступили хитро: те французские копии, что для России, выпустили с русским подстрочником. Причем русские буквы сделали самую малость крупнее и жирнее латиницы. Даже если барышни и прочие чтецы-игроки и не хотят учить родной язык, а запомнят и как читается, и как пишется.

Были и другие типографские новинки-подарки: книжки с объемными картинками. И один подарок специально для Сашкиного тезки: игрушечная железная дорога. Конечно же, с заводным локомотивом, достаточно мощным для всего маршрута.

На продажу объемные книги пошли пока малыми партиями, ибо стоила каждая весьма дорого. Фигурные штампы-вырубки только разрабатывались несколькими умельцами, там пришлось подключать не столько художников, сколько ремесленников и мастеров. А пока все объемное богатство приходилось вырезать вручную. Ну и цена соответствовала. А потом еще и расти начала.

Потому как эксклюзивность и малочисленность таких книжечек сыграли роль лучшей рекламы. У царя есть, стоит дорого, мало кому доступно — предмет роскоши и вожделения многих. В очередь на год вперед записывались князья, высшие государственные чиновники да генералы. Якобы для детишек, а на самом деле книга сразу ставилась в шкаф и доставалась взрослыми по большим праздникам, на зависть менее богатым и удачливым гостям.

Я еще пометку себе сделала: некоторые издания намеренно выпускать небольшим тиражом. И закладывать штук двадцать — тридцать на хранение. В будущем такая книга будет стоить по весу золотом. Как коллекционный экземпляр. И очень дорогой, статусный подарок, если кого-то высокопоставленного надо на свою сторону склонить.

Подаренная будущему цесаревичу железная дорога была уменьшенной копией той, что стрекотала в одной из гостиных. На нее, с мостами, переездами, семафорами, приходили любоваться все. Все же картинки и даже короткое путешествие по узкоколейке общей наглядной картины не заменят. Николай Палыч отнесся к ней не просто с интересом, а придирчиво: присаживался, разглядывал игрушечную насыпь, расспрашивал Мишу о ее высоте, не зальет ли в половодье и так далее. Пожалуй, этого будущего царя можно соблазнить не столько волшебством паровой машины, сколько самим строительством дороги.

И все же я видела, что санки и настолки, цветные книжки и модели увлекали гостей, погружали в азарт, но не могли заменить привычную им светскую среду обитания — интриги. То и дело возникали разговоры о могуществе Аракчеева и безграничной любви к нему государя, о том, что архимандрит Фотий недавно окончательно одолел министра Голицына и к чему это может привести.

Кстати, по сведениям, добытым Мишей, именно окружение Фотия генерировало слухи о душепагубности моих паровых нововведений. Пожалуй, с этим следует разобраться. И понять, почему если к Голицыну высший свет относится с полупрезрением, то Фотия побаивается.

Пока же полозья скользили по идеальной зимней дороге, я поглядывала на закат и с доброй улыбкой вспоминала святочные веселья.

Вот только улыбка снова и снова гасла. Отдохнули от прошлогодних проблем и бедствий, прогуляли почти всю зиму. А время идет.

Через год светскому Петербургу будет не до святочных забав. Десятки юношей из знатных семейств будут закованы в цепи, сядут в Петропавловскую крепость по обвинению в самых опасных деяниях той эпохи — мятеже и покушении на цареубийство. Через девять месяцев — драма на Сенатской, пули для генералов, картечь для восставших. Страшное 14 декабря станет водоворотом — затянет и тех, кто был на площади, и тех, кто не был, а лишь слышал антиправительственные разговоры. Ну или мог слышать из-за частых контактов с будущими каторжанами.

Был у нас в гостях капитан-лейтенант Торсон, он плавал у берегов Антарктиды, можно сказать, открыл ее в экспедиции Беллинсгаузена и Лазарева, остров назвали в его честь. Кстати, пару раз я ловила удивленные взгляды географов, рассуждая о шести континентах, пока не сообразила: Антарктика континентом еще не признана.

Так вот, с Торсоном мы говорили не об Антарктиде, а о судовых двигателях — водометном и винтовом. Гость даже был допущен на верфь в испытательный отсек и согласился с Мишей, что винт лучше. А я стала мучить свою память и, уже распрощавшись, вспомнила: Торсона отправят в Сибирь, остров переименуют в Высокий. А у супруга еще один нехороший контакт и неизбежные вопросы Следственного комитета о том, что же обсуждалось, кроме судовых двигателей.